– «…твой родной брат»…
Он вышел из-за стола, начал в задумчивости и уже волнуясь, ходить по кабинету.
– Хм-м, брат ждет звонка… Ладно. Поглядим.
Пётр Константинович положил в свой кейс детдомовскую папку, банку с письмами, записку отца с телефоном брата.
Черный БМВ мощно взял с места, влился в поток машин…
Баро учил Грима вальцевать плотницким топором внешний край бруса.
– Тут так делается, шинкуем пилой комль, нарезку всё глубже и глубже к краю, вот так вот! – Баро виртуозно нашинковал край бруса. – Потом снимаешь топором нарезку на глубину пропила…
Грим был в комбинезоне на голое тело, в кирзачах с короткими голенищами и в узбекской тюбетейке. Он был очень увлечен работой, начал азартно снимать топором нашинкованное пилой дерево.
– Куда так глубоко берешь! – страдальчески закричал Баро и забрал у него топор. – Ты же не на дрова рубишь, а храм ставишь! Люди топором всю Россию построили, а ты брус обтесать не можешь!
Грим смотрел на брус мрачно, сопел. Монолог Баро прервал телефонный звонок.
– Да, это я, – сказал Грим. – Кто ты? Петр?! Когда? Через час? Ладно, я жду…
– Не отвлекайся от работы, – сказал Баро, как бригадир подсобнику. – Кого ты там ждешь?
– Брат едет… – Грим запаниковал. – Сказал, что через час будет.
– Через час?! – удивился Баро. – Это он где-то здесь, близко…
– Нет, он из Москвы.
– Из Москвы за час можно только на вертолете! – подсчитал Баро.
– Так он и сказал, что летит… – Грим панически посмотрел на Баро, обессиленный новостью, сел на доски, тотчас быстро встал, не выпуская из рук топора.
– Что ты дёргаешься туда-сюда?! – насмешливо спросил Баро и задумался. – На вертолёте… Хм-м, а кем он у тебя работает?
– Помощник он, – Грим не находил себе места. – Ну надо же, как снег на голову!
– И кому ж он там помогает? – опять насмешливо спросил Баро.
– Президенту. Он помощник президента, – сказал Грим таким голосом, будто спрашивал: чёрт побери, что же теперь делать?!
– И он летит к тебе? – Баро уронил бензопилу себе на ноги и не заметил этого. – Он твой брат?!
– Родной, – сказал Грим. – По матери.
– Твою мать… – остолбенел Баро, как будто его только что накрыла финансовая полиция, потом тоже заметался, заорал на узбеков. – Ну-ка, быстренько прибрались здесь, чтобы в момент чисто было!
Узбеки очень удивились – что за уборка такая в разгар рабочего дня?! Но начали быстро собирать стружку, посуду со стола, даже опилки кинулись подметать. Баро подошел к Гриму, взял его под руку, как тяжелобольного.
– Ты присядь, посиди спокойно. Тебе валидол дать? Я сейчас… – он сбегал к колодцу, вернулся с кружкой ледяной воды. – Вот, попей, голову смочи…
Черный БМВ отъехал от фасадной зоны 14-го корпуса Кремля…
Швы бетонных плит вертолетной площадки простучали под протекторами машины, как стыки рельсов под колесами поезда. Пилот встретил Петра Константиновича у вертолета, доложил о готовности к полёту. В кабине на карте электронного планшета перед пилотом светилась фосфоресцирующая прямая линия между Москвой и деревней Славяново.
Турбовинтовой Ми-8 оторвался от земли, набрал высоту и с крутым виражом пошел на северо-запад России с крейсерской скоростью 220 километров в час.
Они так и сидели на досках, лицами строго на юго-восток, в сторону Москвы. Ждали. Грим был в чьей-то рубашке, натянул поверх комбинезона. Баро прикладывал ладонь к уху, весь обращался в слух. Пока было тихо.
– Я же о нем ничего не знал… Всю жизнь прожил и не знал, что он есть… – говорил урывками Грим, тоже прислушиваясь. – А тут баба Лиза сказала, что когда мать умерла младшего, это его, значит, в детдом сдали. Ну я и начал его искать. Артем с адресом помог…
– Тихо! – вскинулся Баро. – Слышишь, идет!
В пространстве возник тонкий, совсем комариный, звон. Потом в небе на фоне белоснежных полуденных облаков появилась черная точка. Грим встал, поднял к небу руки, закричал:
– Петька, я здесь! Здесь я!
Вертолет завис над церковью, над ним… И спросил:
– Иван, это ты?
Голос, усиленный мощным мегафоном, рухнул с небес, как глас Господний. Грим сорвал с себя рубашку, яростно замахал ею над головой.
– Понял. Сажусь, – громоподобно сказал вертолет. – До полной остановки винтов к машине не подходить!
Винты, наконец, остановились. Открылась дверца, высунулась лесенка, и по ней спустился человек, назвавший его с небес по нареченному имени. Грим медленно, но всё быстрее, пошел, побежал к нему.
– Топор-то брось! – прошипел Баро. Грим выронил топор, бросил на траву рубашку. Баро дал команду бригаде сидеть в палатке без звука. Узбеки стремительно нырнули в нее и застегнулись изнутри.
…Они остановились друг против друга, человек, одетый в «кремлевском стиле» и Грим в комбинезоне, кирзачах и узбекской тюбетейке. Братья, прислушиваясь к своим именам, назвали друг друга, как назвала их мама в письме.
– Ванятка…
– Петенька…
Порывисто обнялись, отстранились друг от друга. Петр Константинович с веселым изумлением оглядел Грима.
– Церковь строишь?
– Не-е, я не строю, – сказал Грим. – Так, учусь топором работать. Балуюсь…
– А то я смотрю, виду у тебя такой… плотницкий.
– Я не строитель, – сказал Грим. – Я финансирую её строительство.
– О как! – подивился веселый Петр Константинович. – Ты олигарх, что ли?
Грим выпятил нижнюю губу и развел руками, что означало: а чёрт его знает, кто я.
– Слушай, мы с тобой точно братовья! – сказал Петр. – Мы ж одинаково кругломордые!
Они опять обнялись, теперь уже крепко, радушно.
– А могила матери далеко? – спросил Петр.
– Нет, тут всё рядом… – Грим показал в сторону деревенского кладбища.
– Пойдем, – сказал Петр. – А то я ненадолго…
Они бок о бок пошли к могиле матери под пристальными взглядами земляков, которые сверлили их взглядами и настороженно поглядывали на вертолет. Такого дива в деревне отродясь не было.
У могильного холмика на брусьях лежал крест, вырезанный из черного мрамора.
– Гравёры сейчас эпитафию на бронзе делают. Как врежут в крест, буду ставить. Батюшка у нас есть, я ему поминальную заказал…
– Ты без меня не ставь, – попросил после долгого молчания Пётр. – Я на субботу-воскресенье с семьей приеду, вместе поставим.
– Это хорошо будет. – Грим взял брата за руку. – Она писала, чтобы мы вместе…
– Я прочитал, – сказал Петр. И вдруг добавил: – А я знал, что я у них не родной. Временами нехорошее такое было чувство… Но ворошить не стал, для них это было бы такое горе…
Грим слушал, молча, внимательно смотрел на брата.
– Ты что, совсем ничего не помнишь?
– Да как тебе сказать… вот смотрю вокруг, что-то такое всплывает перед глазами, а что… не помню. – Ну-ка, пойдем к дому! Найду? Нет?
Пётр пошел от кладбища к проселку. Грим отстал, шел следом. Петр двигался медленно, как бы в темноте, наощупь, и остановился у калитки дома, в котором родился. Неуверенный, посмотрел на Грима: здесь? Грим кивнул. Брат вошел в калитку, уверенно поднялся на крыльцо. Ликующе закричал:
– А вон там река! Она ведь там, да?
Грим обрадовался за брата, у него даже защипало в глазах.
– Точно! Приедешь, мы на рыбалку с тобой пойдем!
У вертолета Петро, прощаясь, спросил:
– А ты один живешь?
– Ну да. – Грим неловко развел руками. Вышло как-то так, будто он извинялся. – Друзья есть, хорошие люди. А так-то один…
Пилот втянул в салон лесенку. Замолотили винты. Пётр высунулся в дверь, крикнул:
– Ты меня жди, я обязательно приеду. Племянников тебе привезу. Будешь их по-отцовски воспитывать. Ты же у нас теперь старший!
Грим отошел подальше от вертолета. Ми-8 заревел, оторвался от земли, устремился в небо. Он долго стоял, следил, как вертолет удаляется, стихает, превращаясь в точку.
У калитки его ждали деревенские. Стояли настырно, ждали объяснений. Он пошел к ним.
– Ну, а это теперь кто? – спросила баба Лиза таким тоном, будто упрекнула: замаял ты нас своими гостями.
Грим, приподняв бровь, насмешливо оглядел земляков.
– А вот это Петька. Брат мой младший. – И добавил ехидно: – Которого вы в детдом сдали.
Упрёк никакого впечатления на деревенских не произвел, будто Грим сказал сущую безделицу.
– Похожие вы. С Полиной оба прям на одно лицо, – сказала старуха. – А чо он на ведролёте летает? Лётчик, что ли?
– Он не лётчик, – задумалась Верка, подозревая что-то. – Лётчиком там другой был. Он не иначе как начальник, если его по воздуху возют.
– Он помощник президента, – сказал Грим с неожиданной для него самого гордостью.
– Этого какого? – спросила Верка и испугалась. – Того самого?!
Долго было очень тихо. Деревенские смотрели на Грима так, будто президентом был он. Наконец, кто-то подал голос.
