Ознакомительная версия.
Из окна своей машины Вера Михайловна увидела эвакуацию пациентки и сказала Сергею:
– О, это наш контингент: к нам привезли мамочку.
Сергей, зная природную тревожность жены, спросил:
– Откуда ты знаешь? Может, в родильное.
– Нет, животика совсем не видно. Рожать ей рано… – возразила Вера. Она действительно была эмоциональнее, чем это нужно для ее профессии. Но Сергей не знал, что, когда мамочку привозили в ее отделение, вообще – в Большой Роддом, в душе Веры устанавливалась относительная гармония: все хорошо, потому что мать и дитя уже под медицинским контролем.
Из автомобиля, проводив уносимую мамочку похожим на Верин пристальным взглядом, вышел Бобровский. Сергей с плохо скрываемой ревностью проворчал:
– А вот и ваш единственный мужчина. Иди уже, не опаздывай.
Вера, немного уставшая от вечных придирок Сережи к Бобровскому, всегда виноватому в том, что он такой умный, так всем нравится, добрый и т. д., сказала спокойно:
– Для меня ты – единственный, – и поцеловала мужа. – А в отделении, к слову, мужчин уже двое, еще Сашу Сосновского распределили к нам.
Для Сергея то, что она не бросилась грудью защищать своего профессионального кумира, уже было приятно. Наличие в отделении неизвестного ему молодого человека дела не меняло. Поэтому Стрельцов сказал весело:
– Хорошее начало дня! Контрольный поцелуй попрошу!
Вера покосилась на «скорую»:
– А я вот не уверена, что хорошее… Побегу, узнаю… – еще раз поцеловала мужа и ушла.
Подошел Бобровский, молча пожал руку Сергею. Кивнул на Веру, удаляющуюся в сторону корпуса:
– Чего не дождалась?
– Волнуется: кого-то по «скорой» привезли. Без животика.
– Совсем? Совсем без животика к нам не возят. Пойду, посмотрю…
* * *
Спустя некоторое время к дверям приемного покоя подъехало такси, откуда выскочила растрепанная молодая женщина и устремилась ко входу. Худенькая, стройная, в сером джемпере и джинсах, со стороны она выглядела очень молодо, хотя паспортный возраст ее, тридцать шесть лет, ей можно было дать не всегда. Сегодня было можно, особенно когда она заглянула в приемное отделение. Стараясь успокоить дыхание, женщина спросила:
– Извините… Даша Романова… 18 лет… Это моя дочь… «Скорая» забрала… Около часа назад… Она…
Врач приемного отделения кивнула, вспомнив пациентку Романову:
– В отделении патологии…
Женщина явно «затормозила», поморгав глазами:
– Патологии – чего?
Врач позволила себе едва заметную иронию:
– Беременности, что характерно.
Женщина как-то безнадежно кивнула:
– А… Ну, да… Конечно… Беременности… А поподробнее можно?
До врача, наконец, дошло, что для матери беременность дочери – неожиданная новость. Стараясь держать нейтральный тон, она сказала:
– А вы зайдите… Присядьте.
Женщина послушно села перед врачом, та быстро нашла нужные записи:
– Срок у девушки малый. Диагноз не очень благоприятный: истончение плодных оболочек. Строгий постельный режим. В общем, если ваша дочь хочет сохранить беременность, ей придется вести горизонтальный образ жизни в течение примерно… Ну, месяц-два, это как минимум.
Мама Даши Романовой кивнула. Врачу показалось, что женщина все же не до конца поняла, что с ее дочерью, поэтому она объяснила ей так, чтобы не было слышно сидящим на диване беременным:
– Это и физиологически, и психологически – очень сложный режим.
Но мама Даши снова кивнула так, будто встречающийся с периодичностью один на тысячу диагноз ей не в новинку:
– Да, спасибо. Я все знаю… Проходили, знаете ли… Меня к ней пустят?
Врач посмотрела на женщину с сочувствием:
– Конечно. У вас будет свободный график посещений.
* * *
Вера Михайловна развернула на столе длинную, как гармонь, распечатку КТГ, просмотрела, потом вклеила ее в историю болезни и сделала отметки. В дверь постучали. Свои не стучали никогда, значит – пациентка или…
– Войдите, – чуть повысив голос, разрешила она.
Оказалось – «или»: на пороге стояла мама Даши.
– Здравствуйте. Вера Михайловна, если не ошибаюсь? Мне сказали, что вы лечащий врач моей дочери, Даши Романовой…
Вера кивнула и сразу встала навстречу вошедшей женщине:
– Да. Очень хорошо, что вы зашли…
– Меня зовут Кира Алексеевна. Вера Михайловна, у меня к вам просьба: может быть, вы позволите мне находиться рядом с моей дочерью, ну… столько, сколько понадобится.
Вера Михайловна прижала руку к груди:
– Кира Алексеевна, поверьте, я вас очень хорошо понимаю, но посторонним в отделении быть запрещено… Категорически.
Кира Алексеевна опустила голову. И решила сделать еще попытку:
– Вера Михайловна, поймите меня… Я родила Дашу тоже в восемнадцать лет. И у меня была точно такая же проблема. Только вот… моя мама умерла задолго до этого. И рядом со мной была одна бабушка. Я думаю, Даше сейчас очень важно, чтобы рядом был родной человек.
Вера нахмурилась:
– Извините, от чего умерла ваша мама?
Кира Алексеевна покивала:
– Вы правильно догадались. Вот, от этого. Эта патология у нас наследственная… Долгая история. Я про Дашу, – сделала она тяжелую паузу. – У нас с дочерью непростые отношения. Видите ли… Я ведь и про беременность ее не знала. Она мне не сказала… Господи, но я должна быть рядом с ней, должна.
– Да… Чем же вам можно помочь?… – задумалась Вера.
В этот момент в дверь просунула голову нянечка Прокофьевна:
– Вера Михайловна, я в кардиологию схожу. Наталья Сергеевна туда звонила, договорилась, пусть посмотрят: что-то сердце с утра жмет. Ключ на посту оставлю, если что. Хорошо?
Врач посмотрела на старушку, кивнула:
– Да, Елена Прокофьевна, конечно… – и вдруг ее осенила идея. Она обратилась к Кире Алексеевне: – Послушайте, а как вы посмотрите на то, что мы вас оформим нянечкой, на полставки? На основной работе сумеете договориться?
Кира Алексеевна утвердительно кивнула:
– Сумею.
– Ну, давайте тогда, не откладывая, пойдем к нашему завотделением. Вот, как Владимир Николаевич решит…
* * *
Бобровский в это время заканчивал разговор по телефону с коллегой из областной клинической больницы. Коллега был мужчиной, и это позволяло Бобровскому какие-то вещи называть своими именами. В общении со своими «боевыми подругами» Владимир Николаевич всегда, почти на автомате, делал поправку на их пол, возраст и – пока – отсутствие собственных детей. Разрешив Вере войти в ответ на ее деликатный стук в дверь да еще обнаружив рядом с ней незнакомую женщину, Бобровский первым делом исключил из речи крепкие выражения, которых отнюдь не чурался:
– Ты отлично понимаешь: если она в одиночку боролась со своей проблемой, а муж палец о палец не ударил, то ни о каком результате речи не может быть. А потом она теряет ребенка, а муж начинает писать в инстанции: «Дорогая передача! Врачи не сохранили нашего ребенка…» Ладно, Костя, ко мне пришли. Да будем, конечно. И спросим, и ответим. Пока.
Закончил и выжидательно глянул на вошедших дам, мыслями все еще находясь в разговоре со своим коллегой. Потом сказал – довольно сухо, без обычной своей галантной добро желательности:
– Слушаю вас.
– Владимир Николаевич, это мама Даши Романовой, – объяснила Вера Михайловна. – Поступила сегодня утром по «скорой», угроза выкидыша, истончение плодных оболочек…
Бобровский молча кивнул.
Вера Михайловна продолжила:
– Кира Алексеевна хотела бы постоянно находиться рядом с дочерью, – на этих словах Бобровский поднял было брови и сделал растерянный жест руками, но Вера Михайловна предвосхитила его ответ: – но у меня возникла идея. У нас есть полставки нянечки. Кира Алексеевна согласна. Вам решать, Владимир Николаевич.
Бобровский пожал плечами:
– Ничего против не имею. Но Кира Алексеевна, надеюсь, понимает, что придется не только за дочерью ухаживать, но и делать массу других дел в отделении? Перестилать белье, места общего пользования, м-мм… Мусор всякий…
Кира Алексеевна улыбнулась, кивнув:
– Да я работы не боюсь. Я понимаю все…
Завотделением принял и это к сведению, уточнив:
– А основная работа? Совмещать будете?
И на это Кира Алексеевна ответила готовностью к компромиссам:
– Буду! Не впервой. Я сейчас же все оформлю, если можно? И приступлю. Хоть сегодня.
– Ну, Бог в помощь. Я позвоню в кадры. Оформляйтесь, – благословил он Киру Алексеевну, бросив взгляд на Веру, который явно обозначал – «Неожиданная удача», – я подпишу…
Пока женщины выходили из его кабинета, он украдкой окинул Киру Алексеевну внимательным взглядом, но ни на чем этот взгляд не задержался: хрупкая русоволосая женщина, милое усталое лицо без косметики, одета очень просто… Все понятно: за дочь переживает, не до красоты.
* * *
А в десятой палате тоненькая девушка лежала на кровати, глядя в потолок. Она не реагировала на тихий щебет соседок по палате, думала о чем-то своем. А те, тем временем, и знать не знали, что говорят на самую для нее больную тему.
Ознакомительная версия.
