Ознакомительная версия.
Мы сидели, и молчали. Я слушал музыку и тянул бурбон, она, сидела рядом прижавшись ко мне. Доверчивая душа. Ох уж эти бабы, как что-нибудь выпьют так у них обязательно с ногами что-то случается, они тут же раздвигаются. А вместе с ними и какие-то надежды на очередного мужика.
Вошел Джек со своей подружкой и спас меня от этого груза, приютившегося на моем плече. Еще бы немного и я бы предложил ей выйти за меня замуж, из жалости к ней.
Есть сердца разбитые, а есть битые. Которые биты не раз, сердца эти черствеют, обрастают панцирем, и в конце концов прячутся где-то глубоко-глубоко в своей раковине.
Мне чертовски хотелось пожирать её глазами… хотелось пятернёй влезть в её волосы, спадающие на обнажённые плечи, почувствовать запах её тела.
Каждую секунду я хотел её. Я соскучился по женщинам.
Она сидела за стойкой ресепшен, в какой-то страховой компании.
Я держался скромно и деловито, старался не показывать своего интереса и влечения. всё-таки я клиент. Без страховки в этой стране и шагу не ступить. А за косой взгляд, можно и загреметь в каталажку, по подозрению в несовершенном домогательстве.
Черт бы побрал такую свободу. Глаза на то и даны, чтобы смотреть по сторонам, а не перед собственным носом ничего не видеть.
Я взглянул на ее безымянный палец. Он подавал надежды. Соревноваться как раз совершенно не хотелось. Дела шли не очень, и я чувствовал себя неудачником, живущим у приятеля холостяка, имея лишь надежду, да и то сам не понимал надежду на что.
Поглядывая украдкой, на неё я видел как вырастает стена. Она красотка, а я мудак.
Пару раз в неделю, я навещал ее с выдуманной проблемой. Мол не понимаю что здесь написано, на этой бумаге. Взглянуть ещё раз и ещё.
Надо же было так вляпаться, чертов идиот.
По началу я откладывал предложения о встрече, стена становилась всё толще и толще. Меня хватало на короткие разговорчики, местами шутки. Было дело, я напросился на ужин, она была готова, а я тут же отказывался и отшучивался. Тянул время. Дела-то шли не очень, говорю же. Самооценка развалилась чуть ниже плинтуса и казалось, подниматься не собирается.
Я вроде парень без комплексов, но если женщины и любят ушами, то до определённых пор, пока своими глазами не увидят, то что ты имеешь и то что ты можешь. А ведь она мне понравилась, а не то чтобы мне нужно было пристроить в кого-то своего волосатого дружка.
В канун рождества, я наконец, выпалил на одном дыхании, что хочу встретиться. Истосковавшийся бумажник принял в себя родных и поле для манёвров стало больше. Каким бы ты мужиком ни был, но без долларов ловить нечего.
Договорились встретиться в небольшом ресторанчике. Внутри было полно народу. Я заранее позаботился и зарезервировал столик у окна. То что нужно. Выручает в момент неловкой паузы. За окном показывалась зима, редкими, большими и густыми хлопья снега она накрывала город. Я заказал ей красного сухого, как на причастии, а себе бурбона – на все случаи жизни.
На столе стояла дежурная свеча. Обстановка выходила сдержанная, и вполне романтичная, без ярких выпадов. Баб надо всегда радовать. Вот так мы и познакомились с Кортни.
Здесь нечего больше говорить, она слишком идеальна, чтобы ее расписывать.
Это моя фантазия. Мой сон. Может, и она обо мне думает? Может, и я кому-то снюсь, и меня кто-то ищет?
как бы это было
Кортни начала было уже наряжаться в свой шелковый пеньюар, чтобы хоть как-то меня возбудить и отвлечь от пива и футбола, как вдруг зазвонил телефон. Она взяла трубку и оттуда захрипел голос старика. Это был ее дед.
С тех пор как она ко мне переехала, дед на девятом десятке остался в своей квартирке наедине с витающим духом смерти. Первые пару лет старик держался, потом начал скисать и вот последние пару месяцев совсем сник. Выдергивал нас из постели по ночам, раза два в неделю. Ясное дело, старик боялся.
Лежу, пью пиво, волнуюсь, потому что у «Ювентуса» дыра вместо защиты. Переживаю, как бы не влететь, а то ведь часто бывает, ставишь на фаворита, а он игру сливает на ничью. Футболисты и букмекеры здорово обирают болельщиков, как липку.
Кортни ходит с трубкой, качает головой недовольно, тянет уголок рта в сторону, немым видом делится со мной, тем что слышит в трубке. Ходит, успокаивает деда и говорит ему в итоге что мы сейчас приедем.
– Ну и что? – спрашиваю.
– Говорит, что отдает концы, – отвечает Кортни.
Я вяло встаю с дивана, торопится некуда. Натягиваю джинсы, футболку и кеды. Не самая праздничная одежда. Да и смерть не самое яркое событие. Тому кто уходит из этого мира, уже безразлично во что вырядятся провожающие. Хотя я бы предпочел красоту, такой день бывает раз в жизни. С музыкой у могилы, кокаином и бурбоном. Можно же порадоваться за человека, что он, наконец-то, ушел из этого непростого мира, отвоевал свое, в борьбе за познание жизни. Чего тут ныть. Правильно делают черные, танцуя на похоронах и распевая песенки веселым хором.
Кортни, раздражаясь, тоже натягивает джинсы, майку и кофту, сверху повязывает шарф. Сегодня не ее денек уж точно. Мы не так часто трахаемся. За пять лет, какой бы ни была любовь, влечение уже не то. Со временем понимаешь, от чего у людей возникает желание наряжаться в различную униформу, играть роль, казаться не знакомыми своим партнерам. Я говорил недавно Кортни, может нам поиграть в главного врача и медсестру. А она обиделась. Наверно она хочет быть доктором, а я чтобы был пациентом.
Кто знает, может, надо девчонку еще какую пригласить. Меня на двоих надолго не хватит, но Кортни познает женскую ласку. Уж точно не второго мужика. Не представляю как два члена нанизывают мою детку.
Катимся на моем зеленом «Плимут Барракуда» 71 года. Кортни, откинулась на сиденье и задумчиво смотрела на пролетающие мимо нас дома, деревья, редкие тени людей. Я смотрел прямо перед носом, мясил жевачку туда-сюда, сбивая запах пива. По радио послышались знакомые ноты, старина Дэвид Боуи с своей «Чайна гёрл».
Я давил на педаль разрезая воздух. Малышка высунула голову, и ее каштановые волосы распустились на ветру как флаг перемен. Мы ехали провожать старика в последний путь. А я слушал песню и думал, что поимел бы азиатку, студентку какую-нибудь, пока она еще симпатичная, как японские школьницы. Кортни наверняка понравилось бы, вот только надо лишь немного решимости. А любовь что, никуда не денется. Старик вон, уже готовиться в мир иной, а нам то что, нам жить еще и жить. Я придавил на педаль акселератора, закурил и передал сигарету Кортни, и подмигнул ей.
Она улыбнулась.
Вот бы писать книгу, которую можно писать и писать… всю жизнь писать, пока не наступит конец. В книге конец, и тебе конец. Живи, пиши, пока артрит совсем не наложил вето на пальцы.
Вот бы начать писать, чтобы искренне, чтобы только правда. Пишу, но не знаю, правда это или вымысел… искренне надо уметь писать, надо знать как это делать. Бдить, следить, чтобы не корежило внутри, чтобы, без сомнений, и как только потянуло чуть-чуть привирать, так сразу молотком по пальцу, чтобы не тянулся, и не думал даже.
Вокруг есть люди, самые разные люди: любимые, знакомые, люди с которыми я знаком, и те которых я не знаю. Они все обо мне что-то думают, а я не знаю что. Допускают они, что я какой-нибудь другой, чем они?
Есть вот те, которые хотят меня подчинить. Им не я нужен, а подчинение. Может, они так и не думают, а все равно хотят. Да что там, все люди центры. Семь миллиардов центров. каждому надо чтобы вокруг него вились. За что-нибудь цеплялись, какие-то неточные поля притяжения.
Как-то все у меня не как у всех, все как-то не так, как хочется. Надо то, а хочется другое. А эти, они видят что хочу другого, а не пускают. Дескать, вот, держись тут около меня. Рядом. «Рядом!». И все у них так как им хочется. Все-то у них получается.
Иногда я думаю, может быть надо чтобы меня побили. Хотя бы не сильно, а так, пару раз в челюсть. Починить меня двумя ударами. Отрезвить. Но только чтобы без перелома. Вот еще трат не хватало.
Недавно приснилось, что меня изнасиловали до крови. И я бежал в горы. Там жительницы, в платках, зашнуровывали брюха огромных рыб, – местный промысле такой, как я уловил. Меня привели в какой-то дом, и на веранде, с внутренней стороны, какая-то женщина одернула шторы, и я увидел потрескавшуюся икону Божьей матери на подоконнике, ко мне лицом, изображение и не видно почти такая старая, износившаяся в просьбах. И женщина эта, через открытую форточку что-то говорит моему проводнику, что-то вроде того что мне помогут. Кто? Когда? Чем?
Ознакомительная версия.
