Ознакомительная версия.
– Приятель, мам…
– А почему он просит тебя к нему не приставать?
– Флиртует так, мам. Другой формы не нашел. Меня это бесит, ему нравится – я на него внимание обращаю.
Ну так что, сказать Феде еще и про странного Костика? Лучше не всё сразу.
– В смысле, Митя – не Дмитрий? А кто?
Лариса осторожно погладила мужа по щеке.
– Митрофан.
– Митрофан? А у него родители нормальные?
– Нормальные, Феденька, я же тебе сказала. Мать – на телевидении где-то работает, а отец – скульптор.
– А, скульптор… Хорошо. Художественная семья, ладно. А сам пацан что?
– Школу музыкальную окончил. На виолончели играет. Поступать вроде собирается.
– А, ну еще ничего… – облегченно вздохнул муж. – Тогда ладно. На виолончели сильно не забалуешь. Как часа четыре посидишь… Я представляю… Ладно.
– Ну вот, я же говорю – нормальный мальчик, положительный.
– Понравился тебе?
– Я недолго с ним разговаривала. Взгляд такой… – Лариса замялась.
– Какой?
– Как тебе сказать… Настороженный. И понравится мне хотел, когда понял, что я Элькина мать. Улыбался изо всех сил.
– Зубы хорошие? – засмеялся Федор.
– Не коня же выбираем, Федя!
– Я надеюсь, что вообще пока не выбираем никого! Что за разговоры, Лара! Так что у них?
– Да кажется, ничего, Федь. Так, пару раз провожал. Ты же видишь, Элька никуда не ходит, после школы не задерживается. Школа, бассейн, танцы, все. Два раза в неделю ходит на вокал в музыкальную школу.
– Уговорил бы кто ее поступать в консерваторию!
– Эльку уговоришь… Попробуй уговори.
– Ладно. Я сам не уверен, надо ли уговаривать… Так, Ларис, нам сегодня с тобой надо разобраться с новой линией. Я надеюсь, сегодня все утвердим и запустим на той неделе. Еще мне идея с прибалтийским хлебом нравится, только я бы определился – какой именно. Латышский, так латышский, литовский, так литовский.
– А есть разница?
– Большая. Разберись сама, я тебе не объясню. Но есть. И надо, чтобы было четко. И названия надо их узнать аутентичные. Я вчера смотрел, есть такие прямо яркие, красивые названия, так и назовем, привлечет сразу. И надо, чтобы срок хранения нормальный был.
– Больше обычного?
– Может, чуть больше. Хлеб плотный, много не съешь сразу… В общем, все мелочи продумать нужно. И не мелочи. Потолок цены сразу надо на него определить, чтобы не ахнуть потом.
– Феденька, я удивляюсь, как тебе не надоело во все детали влезать, хотя у нас уже есть все люди, кто занимается специально и рекламой, и финансами, и рецептами, и названиями…
– А если не влезать, смысла нет. Мне иначе неинтересно, Лара. Ты же меня знаешь… – Федор посмотрел на жену. Удивительно, как она почти не меняется. Чуть уставшее лицо как будто. Конечно, она еще молода. Но у некоторых друзей жены стали расплываться и, главное, в них трудно узнать тех девушек, с которыми они познакомились в молодости. Но Лара – другая.
– Федя, вот еще что… Элька… – Лариса с некоторым сомнением посмотрела на мужа.
Он оказался неожиданно ревнивым по отношению к Эле. Ее саму никогда не ревновал или ревновал так, что она этого не чувствовала, даже немного обижалась. А Эльку ревнует теперь за двоих.
– Да? Есть еще кто-то? – тут же вздернулся Федор.
– Нет, нет… Знаешь, она хочет поехать на фестиваль.
– Куда?
– В Латвию.
– Ну здорово, пусть едет. Вот, может, хлеба как раз привезет, попробуем. А кто еще поедет? Тебя я не отпущу, на день только, без тебя все остановится.
– Да я и сама не поеду. Преподавательница ее поедет. Ее или какая-то еще…
– А что Эля петь будет?
– Красивое что-то очень. Она мне напела вчера. Сложное, красивое. Португальское фадо, народная песня, с необычными голосовыми штуками всякими. Ни на что не похоже, ни на итальянское, ни на испанское, чудо просто какое-то.
– Пусть поет. Удивительно, что она не хочет серьезно учиться пению. Как бы было хорошо. Поет девушка и поет. И ничего ей больше не нужно. Ни математики, ни химии.
– Не хочет, Федь. Серьезная девушка, дальше учиться хочет. Пение – только для себя.
– Не знаю… – покачал головой Федор. – Странно как-то все у нас в семье… Другие без голосов поют, а у нас с голосами – и никто петь не хочет.
– Традиция такая… – негромко сказала Лариса. Она обычно этой темы не касалась, но раз сам заговорил муж – ладно.
– Я давно не переживаю, Лара, – улыбнулся Федор, – не надо так осторожничать со мной. Я сто раз уже порадовался, что не стал работать в музыкальном театре. Как посмотрю сейчас на своих однокашников по консерватории…
– Только лет пять как вообще не заговаривал об этом, а так все хорошо, – вздохнула Лариса.
– Просто пять лет думал, прав я был или нет… Слушай, ну мы доедем когда-нибудь сегодня или нет? Вроде рядом, пешком быстрее… Надо было в шесть утра совещание назначать. Цех же ночью работает, и администрация наша как миленькая пусть на ночную смену переходит.
– Ладно, я подумаю, – серьезно кивнула Лариса. – Пешком не очень, стройка везде, не пройти, и потом, как я на каблуках протопаю три километра…
– Да и вообще несерьезно, да, Лар? Хозяева пешком на работу приходят. Или на великах еще можно… Смешно. Как-то оно незаметно так все сложилось… Я иногда просыпаюсь и в первую минуту не помню, что у нас все это есть. Тут проснулся, и мне показалось, что мне сегодня петь надо, я горло пробовать стал – болит не болит, все ли хорошо…
– Федь…
– Нормально. Понял, что не надо ничего пробовать и петь не нужно, – обрадовался. Честно. Вспомнил, что у меня такое богатство, в смысле, что я делаю такое хорошее дело. Что-то я разболтался. Старею, Лар.
– Поговорить с женой искренне – это стареешь? – усмехнулась Лариса.
– Не придирайся. Позвони лучше, готовы ли макеты новых этикеток. Пусть несут, посмотрим. Да?
– Да.
Лариса улыбнулась мужу. Хорошо, что все так. Хорошо и невероятно. Так не бывает, как у них в семье. Ни у кого из подруг так нет. Федор ей не изменяет – она уверена в этом, они практически не расстаются. Федор хороший, порядочный, веселый, здоровый. У них ребенок один, но зато какой – красавица и умница Элька. Чуть заносит ее в последнее время – но это возраст.
Познакомилась Лариса с Федором, когда он уже окончил консерваторию и начал работать в музыкальном театре, сразу получил партию Фигаро – кто из молодых певцов не мечтает спеть? А она только поступила в литературный институт. Сама не знала, что толком хотела – читать хорошую литературу, говорить о ней, писать стихи, рассказы, кем быть – она не понимала. Когда окончила, стало ясно – книги писать она не будет, стихи – разве что для себя. Редактировать чужую прозу ей тяжело. Если бы редактировать Чехова или на худой конец Фитцджеральда, а ведь надо читать такую разную, часто очень несовершенную прозу. А это ей неинтересно. И она пошла работать в школу.
В школе ей понравилось, несмотря на то, что работать она могла только с детьми не старше шестого класса – подростки ее не воспринимали, смеялись, мальчики приставали, ей на вид трудно было дать даже двадцать лет, девочки не слушали. Проработала пару лет, вышла замуж за Федора, родила Эльку, а тут и перемены начались в их жизни.
Федор ушел из театра. Почему, объяснить это было невозможно. Пел главные партии и маялся. Участвовал во всероссийском конкурсе, получил вторую премию – и маялся. Снялся в музыкальном фильме, записал с оркестром диск. И все время хотел чего-то другого.
– Ставить? – спрашивала его тогда Лариса. – Сам хочешь оперы ставить, музыкальные спектакли, мюзиклы, что?
– Не знаю… Нет, наверно. Не пойму.
– Пойти поучиться еще можно, Федя, я возьму учеников подтягивать по русскому, готовить к экзаменам, проживем как-нибудь, родители наши помогут с Элькой…
– Нет, Лара, нет. Не обращай внимания. Голос есть – пою. А там посмотрим.
Друг Федора тогда затеял свое дело – печь хлеб. Лариса отнеслась к этому скептически, друг вечно затевал то одно, то другое и всегда прогорал. А Федор неожиданно серьезно решил вложить свои деньги. Лариса протестовала, как могла. Деньги нужны для записи следующего диска.
– Деньги нужны. А диск мой никому не нужен, – отвечал ей муж.
– А хлеб нужен, Федя? Что, хлеба людям не хватает? У тебя – голос…
– У меня обычный голос. Ты не отличишь его от других. Я вчера тебе поставил запись, ты меня так хвалила…
– А что, ты плохо разве спел эту партию?
– Хорошо, Лара, только это пел не я. У меня неразличимый тембр.
– Федь, ну я не знаю. У тебя творческий кризис. Тебе не хватает денег? Вот поедешь, может быть, в миланскую оперу…
– А может быть, и не поеду. Лара, я устал от постоянного страха. Устал бояться инфекций, шарахаться от любого, кто чихает, устал от режима, устал трястись над своим здоровьем, вообще устал. Хочу другого. Имею право.
– Имеешь, Феденька, конечно… Только если человеку дан талант, им нельзя размениваться.
– У меня просто голос, Лара, никакого особого таланта нет.
Ознакомительная версия.
