– Это наша дежурная медсестра, Ольга Даниловна. Сейчас обед начинается, и она пошла на пост, приготовить лечебные препараты для послеобеденного приема. Оставайтесь на обед, познакомитесь с обеспечиваемыми, поговорите. У нас сегодня суп с лапшой и мясная запеканка.
Саша согласилась и закрыла тетрадку. Она решила расспросить больных после обеда. Надо было поесть их еду, посидеть с ними за одним столом, походить по палатам. Она представила, как опишет обед, и начала подыскивать нужные слова. Ей хотелось придать будущему тексту достоверность и описать исключительное как можно обыденнее. Как военный репортаж: сухо, факты, с оттенком личного героизма. Словно она пробралась на другую сторону жизни, перешла черту, отделяющую привычное от запретного.
Саша спустилась вниз, где кормили психически больных, чтобы разделить их тревожный быт. Она продолжала думать о них как о несчастных.
В столовой Саша выбрала стол, за которым сидел старик, что не мог на прогулке пройти сквозь воздушную преграду. Вторым за столом был молодой парень с длинным худым лицом, одетый в светло-голубую пижаму. Он ел как-то слишком внимательно, подолгу прожевывая пищу. Он ни на кого не смотрел.
Саша поставила полученную у раздатчицы миску с супом на стол и представилась:
– Здравствуйте, я – журналист из районной газеты. Приехала написать о вас очерк. Не возражаете, если я с вами пообедаю?
Ей никто не ответил. Парень продолжал упорно жевать, старик возил ложкой по дну пустой миски и смотрел мимо всех.
Саша подумала и села. Она зачерпнула суп.
Ели молча. Иногда старик поднимал левый кулак над головой и тихо, словно боясь, что его услышат, говорил никому:
– Нет, не заставите. Не заставите.
Он опускал кулак и продолжал возить ложкой по жестяному дну. Он делал это сосредоточенно и осмысленно, будто наносил на мятую жесть видимые лишь ему узоры.
К их столу подошла молодая нянечка, забрала у старика миску и вернулась, положив туда запеканку. Старик начал есть, не глядя на пищу. Он ел быстро, и было хорошо видно, как двигается его тощий кадык.
Молодой закончил еду, аккуратно обтер миску большим куском хлебного мякиша и спрятал его в карман пижамы. Затем он выпил светлый компот и посмотрел поверх стола.
Саша подивилась серой прозрачности его глаз: словно неглубокий, нестрашный колодец, куда хочется прыгнуть. Словно два колодца.
Она вспомнила, как маленькая ездила летом к бабушке в деревню и местная девочка, хроменькая Ира, однажды ей сбивчиво призналась, что в колодце на дальней стороне поселка живет ее подруга, синяя женщина-вода.
Они сидели вечером на поленнице, пряча голые ноги от опускающегося на землю ночного холода, пытаясь натянуть дневные легкие платья как можно ниже, и ждали, кто из старших девочек с кем из мальчиков выйдет гулять.
Ира наклонялась совсем близко и сбивчиво шептала, что женщина-вода говорит только с ней и зовет к себе жить.
– Им там все равно, что хромая, – убежденно повторяла Ира. – Там и не видно, кто какой: темно.
Она так и не прыгнула и осталась в деревне, откуда все постепенно уехали, кроме Сашиной бабушки: та успела умереть. Саша пожалела, что, вырастя и выйдя замуж, больше туда не ездила. Ей стало интересно, продолжает ли Ира ходить к колодцу разговаривать со своей синей подругой. Или она все-таки прыгнула и уплыла сквозь секретные туннели, соединяющие все колодцы земли, уплыла далеко в океан и ее хромые, скрученные полиомиелитом ноги слились, превратились в блестящий радужный хвост?
“Все синее – хорошее, – подумала Саша. – Отчего это? Небом наполняется”.
Она взглянула на парня. Тот не отвел глаз и смотрел вроде не мимо, но и не на нее.
– Здравствуйте, – сказала Саша; она решила заново представиться: – Я – журналист Савельева из районной газеты, приехала к вам в гости. Хочу написать о вас очерк. Как вы здесь живете.
Старик взял кусок хлеба и начал крошить на стол. Крошки размокали в супных сплесках и расползались в липкую кружавчатую дрянь.
Саша вытащила тетрадку и положила на колени.
– Вы не возражаете, если я вам задам несколько вопросов? – Она надеялась, что один из них отзовется.
Старик принялся крошить новый кусок хлеба. Парень не отводил взгляда, и Саша прыгнула в серый прозрачный колодец его глаз.
– Вы, – сказала Саша, – вас как зовут?
– Костин, – ответил парень. Он продолжал смотреть не на нее.
– Костин, – повторила Саша. Она записала фамилию. – А имя?
– Миша, – сказал Костин . – А вы что, меня не помните?
“Бедный мальчик, – подумала Саша. – Думает, я отсюда”.
Она решила повторить еще раз.
– Михаил, – сказала Саша, – меня зовут Александра Савельева. Я к вам приехала из города, из газеты. Хочу о вас написать. Вы здесь давно?
– Три месяца, – ответил Миша Костин.
– Нет. – Старик поднял над головой красный морщинистый кулак. – Не заставите. Не заставите.
Он закрыл глаза и затих, словно испугался собственного голоса и спрятался в темноту за опущенными веками. Саша помолчала, чтобы дать его словам уйти, раствориться в пропахшем едой воздухе столовой.
– Скажите, Миша, – попросила Саша Савельева, – а вы откуда сюда приехали?
Она осеклась, поняв, что это прозвучало, будто Костин приехал сам, добровольно. Хотя, может, так было и лучше.
– Спецдетдом номер семьдесят девять, – тут же ответил Миша. Он помолчал и в первый раз добавил пояснение: – Для детей.
Саша почувствовала, что это начало беседы: возможно, ответы перестанут быть односложными и Миша Костин доверится ей, разговорится. Наполнит ее очерк своим личным, что заставит читателя сопереживать.
– И долго вы там были? – спросила Саша. Ей хотелось, чтоб долго.
– С шести лет, – сказал Костин. Он вынул из кармана кусок липкого размякшего хлеба и откусил. Костин начал старательно прожевывать откушенное, а оставшийся хлеб положил обратно в карман.
Кто-то прижался к Саше сзади, словно облепил ее спину мягким и теплым. Она осторожно обернулась, отстраняясь от чужого тела: за ней стояла коротко остриженная карлица с круглым оплывшим лицом. Она была ростом с десятилетнего ребенка и от придурковатости казалась без возраста. На ее отвисшей нижней губе скапливалась слюна и падала на ворот байкового халата. Карлица улыбнулась и ласково заклокотала, словно отвечая на все Сашины будущие вопросы. Затем она снова прижалась к ее спине и вымазала Сашу слюной.
К ним подошла Римма Александровна и погладила карлицу по густым щетинистым волосам. Та издала тонкий звук, словно дернули скрипичную струну. Саше стало физически больно от высокой ноты, будто звук задел что-то, чего нельзя трогать, у нее внутри головы. Будто дернули за нерв. Ей хотелось, чтобы карлица скорее ушла.
– Как вам наше питание? – спросила Римма Александровна. – Хотите осмотреть пищеблок, поговорить с поварами? Можете обеспечиваемых спросить, они едой довольны. Вы о нас хорошо пишите.
– Конечно, – ответила Саша Савельева. – Я сейчас побеседую с Михаилом и осмотрюсь вокруг. Где у вас что.
– В пищеблок сходите, – повторила Римма Александровна. Она взяла карлицу за плечи и потянула за собой: – Пойдем, Нюточка, пора препараты принимать.
Нюточка заулыбалась и, высвободившись, еще раз, напоследок, прижалась к Саше. От нее шел теплый сладковатый запах старой мочи. Затем она взяла предложенную Риммой Александровной руку и неожиданно пронзительно закричала, как кричат животные.
Саша вздрогнула и резко отстранилась.
– Ничего, ничего, – сказала Римма Александровна, – это она радуется, что вы приехали. Она не говорит, а кричит, как птица. Не беспокойтесь: Нюточка безобидная, не буйная. Мы буйных в шестой держим.
Саша подождала, пока они выйдут в коридор, куда уже ушло большинство больных из столовой. Все сворачивали направо, где находился пост дежурной сестры.
– Михаил. – Она повернулась и попыталась поймать его взгляд, но серая прозрачность Мишиных глаз осталась неуловимой; глаза не прятались, они ни на что не смотрели.
– Вас навещает семья?
– Нет, – сказал Костин.
– А в детдоме навещали?
– Нет, – сказал Костин.
– Что же, за все время к вам никто так и не приезжал? – спросила Саша.
– Артисты приезжали, – ответил Костин. – Танцевальный коллектив один раз.
Он поднялся, собираясь уходить.
– Вы куда? – спросила Саша. – Я думала, мы еще поговорим. Я хотела спросить, как вам здесь. Нравится, не нравится.
– Нравится, – сказал Костин.
Он тронул старика за плечо, тот открыл глаза.
Миша помог ему подняться со стула. Они стояли рядом, словно дед и внук.
– Куда вы спешите? – спросила Саша. – Я еще не все спросила.
– Мне песню нужно учить, – ответил Миша.
Он развернул старика к выходу, направив его плечи в нужную сторону.
– Какую песню? – Саша не хотела, чтобы он уходил: ей были нужны его неуловимые серые глаза. Она думала, что если поймает этот прозрачный взгляд, то все получится, удастся сегодня. – Зачем вам песня?
