Ознакомительная версия.
В это логово людей, не понимающих ни слова из нормального человеческого лексикона, Вадим и попросил отца Виктора отвезти свое малолетнее чадо. Обычно он делал это сам или посылал одного из телохранителей, а в тот день оказалось некому, вот батюшку и подписали.
– А я по-английски только и знаю, что «йес» да «хенде хох», и мальчонка по-нашему ни бум-бум, молчит точно партизан. У него с собой такая грифельная доска, ты ему говоришь, а он тебе в ответ на ней пишет. Со временем, понятно, заговорит, а пока только так.
Приезжаем в школу, провожаю его по коридору. Все у них так стильно, красиво, кругом зеркала, точно дети здесь из другого теста и не носятся на переменках. Иду и замечаю, что многие из персонала обращают на меня внимание, с интересом разглядывают, а проходя, оборачиваются и смотрят вслед. Не понимаю, чего они на меня так пялятся?
Наконец, подходит ко мне один англичанин, показывает на мой подрясник и так почтительно:
– Мистер кун-фу?
Тогда я въехал, почему они меня разглядывают. Креста на мне не было, а на подрясник они подумали, что я мастер кун-фу. Мультиков нагляделись. Думаю, как бы ему ответить, чтобы и он меня понял? Посмотрел на свое отражение в зеркале и нашелся:
– Иес, Панда кун-фу.
Здесь уже мальчик, сообразив в чем дело, стал объяснять иностранцу:
– Нет-нет, это пастор!
Тот так смутился и, представляешь, тут же извинился и поцеловал мне руку. Потом, продолжая извиняться, пригласили меня в трапезную, мы пили чай и общались через переводчика.
На новогодние каникулы Вадим с семьей летел куда-то туда, где тепло. Я проводил друга в аэропорт, и, прощаясь, вздохнул:
– Зачем тебе эти теплые страны? Лучше бы в Оптину съездили, вот где душа отдыхает. Короче, Вадик, как вернешься, мы с тобой обязательно пойдем в церковь. Как хочешь, но теперь вплотную займемся твоим духовным образованием.
В ответ Вадим только улыбался и ничего не отвечал. А когда вернулся, то, обняв меня за плечи, извинился:
– Бать, не сердись, в храм давай как-нибудь после, а сперва махнем в баню.
Спустя несколько дней звонит мне Вадим, голос такой тревожный:
– Бать, что-то у меня сегодня весь день позвоночник ноет. Ты вечером как, не служишь? Может, заедешь за мной, в больницу подскочим? Мне одному как-то не по себе.
Я на свой «форд» и к нему.
– Куда поедем?
– Я тут в интернете покопался, давай вот в эту частную клинику, смотри какая навороченная.
Приезжаем, выходит к нам врач, женщина. На халате бейджик: «Профессор, доктор наук, завотделением». Сперва посмотрела, ну, там, язык, давление, как обычно. Потом взяли анализы и отправили Вадика на УЗИ. Смотрели они его, смотрели, а потом профессор по плечу ему похлопала и говорит: «Нет, мил человек, бюллетень ты у меня не получишь. Здоров как бык, и нечего тут симулировать». За осмотр содрали с нас кучу денег и вытолкали за дверь.
Уже садясь в машину, Вадим в недоумении произнес:
– Может, я действительно себе всего напридумывал, а сам совершенно здоров? Тогда почему у меня так болит позвоночник?
Неожиданно колесо наехало на небольшое препятствие, нас тряхнуло. В этот момент Вадим ойкнул, а потом почувствовал себя лучше. Боль отступила, мой друг улыбается:
– Нет, ну точно симулянт.
Кто бы мог подумать, что в тот момент у Вадима лопнул червеобразный отросток слепой кишки, а если по-простому, то аппендикс. Что ты думаешь, на следующий день он еще ходил на работу, хотя вечером ему стало совсем плохо. И только под утро следующего дня карета скорой помощи доставила его в одну из элитных московских больниц, где один только койко-день обходится пациенту в полторы тысячи евро.
Вадима немедленно прооперировали, но дело зашло уже слишком далеко. Врачи виновато разводили руками и все повторяли: «Зачем ему было терпеть такую боль? Почему так поздно вызвали „скорую помощь“?» Я рассказал о нашем недавнем посещении частной клиники, о приеме у женщины профессора, и меня зачем-то отправили в эту клинику за результатами тех анализов.
В клинике, когда я попытался получить эти самые результаты, меня никто и слушать не стал, а когда узнали, что по их вине сейчас умирает человек, вызвали охранников, а сами разбежались по кабинетам. Увидев со мной телохранителей моего друга, больничные охранники тоже куда-то испарились. Все это смахивало на дурной сон, мы стояли одни в совершенно пустом коридоре и не знали, что делать. Потом я все-таки нашел ту женщину профессора, сначала она уверяла, что ничего не знает, никого не осматривала и видит меня в первый раз. Намучился я с ними, но анализы, тем не менее, привез, правда, они никому так и не понадобились.
В это время в Москву уже летел и вез лекарства срочно вызванный из Лондона английский профессор, хирург, наблюдавший Вадика и его семью, когда они жили в Европе. Англичанину потребовалось всего несколько часов, чтобы добраться от своего дома до больничной палаты в Москве. И над больным колдовал уже целый международный консилиум.
Только Вадику от этого было не легче. Мой друг лежал на специализированной койке в плотном окружении современнейшей аппаратуры. Все его тело было нашпиговано множеством разнокалиберных трубок, они торчали из разных мест и от этого он смахивал на какого-то инопланетянина. На эту тему можно было бы и посмеяться, если бы не тот факт, что жизнь Вадика неумолимо испарялась, словно сухой лед на раскаленном асфальте в жаркий июльский полдень.
У него отказывались работать практически все органы, кроме тех, что поддерживались искусственным путем. На наших глазах из-за банального аппендицита умирал богатейший человек, удачливый бизнесмен, владелец нескольких фирм, а врачи-профессионалы, получающие за работу колоссальные гонорары, ничего не могли с этим поделать.
В этот момент я вдруг вспомнил, а ведь Вадик за свою жизнь так ни разу и не причастился. Утром я уже был в храме и, отслужив раннюю литургию, помчался в больницу с одной мыслью, только бы успеть. Я вез с собой Кровь Христову, Ею одной сейчас и можно было причастить умирающего.
Придя в палату, не обращая ни на кого внимания, я расположился на крышке одного из умных аппаратов. Зажег свечу, поставил маленький складень и крошечный потирчик с притертой крышкой. Потом говорю медсестре:
– Мне нужен кипяток.
Та удивленно на меня посмотрела, но спорить не стала, куда-то сбегала и принесла полкружки кипятку.
Прочитав положенные молитвы, я осторожно маленькой ложечкой зачерпнул капельку Крови и положил ее Вадику на язык. Потом, смешав в кружке вино с кипятком, уже чайной ложкой влил ему в рот запивку. В этот момент в палату зашел врач англичанин. Увидев мои манипуляции с запивкой, он поначалу собрался было протестовать, но потом махнул рукой и промолчал. Я, отхлебнув из кружки с запивкой, машинально предложил доктору выпить, но тот отказался. Тогда я допил остальное.
Вдруг вижу, как у англичанина изумленно вытягивается лицо и он, не отрываясь, смотрит в сторону больного. Я тоже смотрю и вижу, как по трубкам, что торчат из тела Вадика, начинает пульсировать жидкость, а ведь еще минуту назад трубки были абсолютно пусты. Немедленно в палате появились врачи и забегали вокруг моего друга, по их радостным лицам было понятно, что появилась надежда.
После всех я снова расположился на крышке того же аппарата. Только уже вместо потирчика перед иконкой стояла такая же крошечная рюмочка с маслом. Соборование шло очень трудно, я волновался и, часто сбиваясь, снова и снова повторял одни и те же молитвы. Мне понадобилось почти три часа на то, что обычно занимает всего около часа. Потом я подошел к его постели и внятно произнес:
– Вадик, если ты меня слышишь, сожми мой палец, – и почувствовал в ответ едва различимое пожатие, но для меня это было главным.
После того как англичанин профессор стал свидетелем моих непонятных манипуляций с вином, послуживших толчком к началу исцеления больного, мое слово приобрело вес. Ко мне начали прислушиваться. Тогда я попросил вызвать его мать, а когда она приехала, вручил ей Псалтирь, наказав сидеть рядом с сыном и читать ему вслух.
– Читай, материнская молитва со дна моря достанет.
Еще через два дня Вадим открыл глаза и первым человеком, которого он увидел, была его мама.
– Я потом его спрашивал, – продолжал отец Виктор, – Вадим, находясь в коме, ты что-нибудь слышал из того, что происходило вокруг?
– Нет, бать, я только слышал, как ты меня отпевал. Твой голос звучал, будто ты стоишь где-то далеко-далеко, я лежу в яме, а ты меня отпеваешь. Хочу сказать, не отпевайте меня, я еще живой, но не могу. Потом услышал мамин голос и пошел на него.
Честно сказать, меня потрясла интуиция моего собрата. Причастие, соборование – путь естественный и понятный каждому священнику, чтение Священного Писания рядом с человеком больным и тем более находящимся в коме, тоже, но почему именно мать, а не кто-то другой?
Ознакомительная версия.
