Меня словно на части раздирает, я раскалываюсь на несколько отдельных личностей, и каждая трещит и отстаивает свою правоту. Идти до конца! Нет, спрыгнуть на насыпь прямо сейчас, заснуть и очнуться на другом конце мира! Нет, добраться до Марии, постоять в тенечке и убедиться незаметно, что с нею все в порядке, а потом уйти, так никем и не замеченным. Ага, еще бы псину заставить помолчать и не гавкать… Я бы с удовольствием вновь подставил ей свою руку на съедение, тогда у меня был хотя бы еще один шрам на память…
Карта с истертыми, прозрачными от старости сгибами. Изучаю ее, слежу, не свернем ли куда. Смеркается. Из-за шума поезда не слышно других звуков, все вокруг монотонно, и пейзаж все больше тонет во мраке, не давая мне зацепиться за него своим вниманием. Не сплю, не смыкаю глаз.
– Не спать, не спать, не спать, не спать, не спать, не спать, не спать…
Эффект обратный.
При одной мысли, что могу задремать, желудок сворачивается от тошноты. Нет, только не сейчас.
Сверяюсь с картой последний раз в эти сутки – потом будет не разглядеть. Через пару часов полустанок, а после него развилка. Поезд пойдет дальше, потому что вторая ветка тупиковая, отмеченная на карте как недостроенная часть путей.
Стук колес убаюкивает. Тук-тук, тук-тук. Нет, только не спать. Слишком много пройдено, я так близко к заветной цели. Ненадолго прикрыть глаза – и я вижу Марию, ждущую меня на веранде. Она улыбается. Улыбается? Святая женщина, после моего исчезновения я мог надеяться только на пощечину. Или слезы, холодное молчание. Ее улыбка сияет ярче фонарей на автостраде…
Меня прошибает пот. Ужас сковывает мускулы, рука затекла, она словно чужая, даже мурашек не ощущаю. Я пытаюсь приподняться на локте в предрассветной мгле и не сразу понимаю, где я. От тишины звенит в барабанных перепонках, как на глубине. Господи, Мария! Я вскакиваю и больно ударяюсь коленом об угол блока.
По-прежнему товарный поезд. Какой олух – как я мог уснуть? Почему мы не движемся? Никакой платформы и станции. Утро сворачивает звездное небо в рулон – я проспал всю ночь. Щеки чешутся от щетины. И тут я догадываюсь, что поезд стоит в тупике. Я проспал развилку, она была много часов назад. Состав пригнали на недостроенную часть путей: наверняка контрабандисты и их делишки. Лихорадочно разворачиваю карту, надрывая посередине. Стон вырывается из груди, отчаяние и злость, я готов убить себя. Такой крюк! Придется возвращаться. Или идти напрямую через равнину, по которой даже дорог не проложено. Сколько я потрачу на это времени? У меня нет сил думать, я выбрасываю свое тело вниз, на осыпающийся щебнем склон железнодорожных путей и иду.
Я иду весь день.
Под атомным реактором палящего солнца, которое разгорается в нестерпимой лазури. Ноги уже не чувствуют усталости, словно не мои, какие-то каучуковые. Куцая растительность, от собственной жестокости поросшая колючками. В полдень вижу в сотне метров от себя пуму, которая выслеживает добычу, припав к вытравленной белесой земле. Мне нечем защищать себя, кроме кулаков. Я готов биться. Но кошка исчезает, привлеченная кем-то другим.
Я иду всю ночь.
Звезды не помогают мне в навигации, я не большой ее знаток, особенно здесь, далеко за экватором. И Полярная звезда не ведет меня – здесь ее нет. Но что-то внутри меня, полноводное, увлекает своим течением, и я всего лишь щепка, которой не надо ничего выбирать и решать.
Снова день. Не заметил, как он наступил. Вода в бутылке кончилась, хотя я и делал по короткому глотку, и то изредка. Все это неважно, но что действительно имеет значение – это пыль вдалеке. Я таращусь на желтое облако изъеденными жаждой глазами, ничего не соображая. Потом до меня доходит: машина! Не знаю, дорога там или нет, но бегу что есть сил. Да, дорога. Задники мокасин почему-то липнут к пяткам, и, опустив голову, я вижу, что обувь скользит по крови от лопнувших мозолей, по крови и какой-то прозрачной жидкости. И тут же огоньками вспыхивает боль, так, что я морщусь. Ничего не поделать, реалии моей жизни, не первый раз и не последний… Автомобиль давно растаял в раскаленном мареве, но от него у меня хотя бы осталось шоссе. Всевышний смилостивился и снял палец с кнопки «пауза», на которой меня заело. Уже через десять минут меня подбирают студенты, путешествующие до Патагонии. Американцы, довольные и белозубые. Представляю, какое жалкое впечатление я сейчас произвожу, но стараюсь быть благодарным: все-таки они притормозили, а не прибавили газу. Непуганые балованные дети.
Я считаю мили. С заднего сиденья мне виден спидометр, на котором перекручивается барабан со счетчиком. Только бы она была дома. Я не засну, пока не доберусь до Марии, даже если меня накачают снотворным. Пока у меня есть ноги, я буду двигаться в ее сторону, а если их ампутируют, я поползу.
Американка в коротких шортиках протягивает мне калабас с горьким остывшим мате. Не думаю, что она будет пить после меня.
– Допивайте, если хотите, мне уже достаточно, – подтверждает она мою догадку, стараясь быть милой.
Я с хлюпаньем втягиваю жидкость, и она холодно прокатывается по слипшемуся пищеводу.
Их навигатор не работает в такой глуши, но ребята запаслись атласами дорог, куда более подробными, чем моя карта-старушка. Вот городок, в который Мария ездит за покупками. Я указываю на название. Американка сообщает, что они сворачивают милях в трех до него и готовы высадить меня на последнем перекрестке.
Я воспрянул духом и травлю байки о путешествиях, стараясь не думать об изнуряющей боли, постепенно прибирающей меня к рукам. Ловлю на себе изменившийся девичий взгляд сбоку и хмурый – спереди, от зеркала заднего вида. Парнишка явно ревнует. Да, американку заводит дух дороги, что исходит от меня и не исходит от ее мытого друга. Он новичок, а я бывалый. А она женщина, такая же, как все. Но мне, однако, лучше заткнуться, чтобы не испытывать судьбу. В конце концов, мне не нужно ее вожделение, мне нужно, чтобы серые мили все так же послушно ложились под их автомобиль.
Прощаемся на обещанном перекрестке. Им на восток, мне на юг. Девчонка жмет руку, и в ладони у меня остается скомканный, размером с горошину, листочек из блокнота. Весь в бахроме от пружинной сцепки, на которой держался еще недавно. Карандашные цифры номера мобильного, хвостик у пятерки почти прорвал бумагу – наверное, торопилась, писала на коленке, заглянув в туалетную кабинку на заправке. Что в голове у этой сумасбродки, если она дает номер телефона оборванцу в лохмотьях? Безумица…
Я улыбаюсь, машу рукой, она высовывается из окна и кричит что-то веселое, бессмыслицу, потому что я уже не разбираю слов на английском. В моей голове сработал языковой рубильник, и все наречия, кроме испанского, меркнут, как выключившиеся лампочки-диоды. Бумажка вновь превращается в смятый комок, и тот задорно скачет по полоске дорожной пыли, подгоняемый ветерком.
Мокасины прилипли, присохли, отодрать их получится только с кожей. Я представляю, где именно буду это делать, и с энтузиазмом чуть не бросаюсь вприпрыжку. Тут же с оханьем замедляюсь и дальше уже переставляю ноги, шаркая по-стариковски. Бедная Мария, зачем я ей нужен?
Не нужен.
И вот наконец – в бреду или по правде? – знакомый поворот. Даже если бы там стояла неоновая вывеска с пульсирующей стрелкой, это не заставило бы мое сердце биться чаще. Чаще – уже невозможно. Сто метров, семьдесят четыре, сорок три, двадцать… Мне все же удалось добраться, хотя это так же невозможно, как прыгнуть с парашютом из стратосферы и приземлиться, попав ногами в заранее оставленные у шезлонга сланцы.
Мария видит меня сразу, в тот самый момент, когда я вижу ее. Осунувшуюся, с похудевшими руками. Бесконечный короткий миг, когда по ее лицу пробегает тень, словно солнце закрылось облаком, хотя я проверял – оно чисто. Густо-синее, как веранда, с которой она выскакивает в жаркое кружево света.
Сила злобно рычит и скалится на кровь, на меня.
Таз теплой воды, снова перекись. На счет «три» отдираемая ткань обуви, и сразу – горячие струйки сукровицы по ступням. Иланг-иланг все-таки лучше аспирина, я вдыхаю его ртом и носом, как эфирный наркоз. Нервное напряжение, заживление ран, любовная сила – так, кажется?.. Мария обмывает мои ноги, все еще ни о чем не спросив. И вдруг, безо всякой видимой причины, она захлестывает меня, неумолимая волна цунами по имени Мария.
Когда мы приходим в себя, за окном с неба на землю разливается звездный гудрон, затекая в окно и двери. Сегодня нет вина, только вода в графине на столике. Я встаю, чтобы попить, и, не ощущая боли в ногах, гляжу на темнеющие очертания этой молчаливой женщины в белой мятости простыней.
Я хочу сказать так много. Объяснить, оправдаться. Но не могу выдавить из себя ни слова. Господи, чуть позже, через часок, только бы насладиться этой благословенной минутой… Воздух густеет, как перед грозой.
– Спи, – говорит она мне на ухо. Приказ, не просьба. И я сплю.
