========== 1 ==========
Пощечина звонко прозвучала, разрывая повисшую тишину. Мадлен негромко всхлипнула от неожиданности, секунду спустя опустившись в кресло, беззвучно разрыдавшись, а гостья, круто развернувшись на каблуках, направилась было к лестнице, но замерла на полпути.
Она увидела меня.
Ее бледное красивое лицо, казалось, побелело еще больше, но она тут же справилась с собой, добродушно произнеся:
– Добрый вечер, Эрик.
Наверно, мой рот искривился в саркастической усмешке, делая еще ужасней то, что у других называется лицом, потому что она, мгновенно растеряв свою уверенную напористость, опустила голову.
– Ты все слышал?
Я равнодушно хмыкнул, заставляя бурю в моей душе свернуться в необузданный, но маленький торнадо, который хоть как-то можно усмирить. Что с того, что я все слышал? Неужели они считают меня таким кретином, не способным разобраться в элементарных вещах?
Только сейчас я вспомнил о Мадлен, закрывшей лицо руками, даже не соизволившей посмотреть в мою сторону. Даже Стелла – которая может спокойно смотреть правде в глаза, – вот как побледнела…
А говорила, что… хотя нет, ничего она не говорила, это я себе напридумывал!
– Прости меня, Эрик, я не должна была вмешиваться, это сугубо ваше личное дело…
Странно, но она смотрит на меня, не отводя глаз, словно я обычный… словно я нормальный, и на меня можно смотреть так просто, без ужаса…
Нет же, она искусно притворяется, очень искусно. Так не бывает.
Не то, что Мадлен.
Я передернул плечами, стараясь не смотреть на всхлипывающую мать, перенимая ее обыденную привычку – делать вид, что меня нет, – и следил за выражением лица Стеллы, этой странной женщины в черном.
Всего один раз я выходил на люди без маски, и это опыт был настолько неудачен, что я дал слово никогда его не повторять. Но сегодня, после того, что услышал, обида и ярость дали о себе знать с новой силой, и я назло им всем сейчас стоял в дверном проеме, ожидая криков и проклятий.
Только вот все пошло отнюдь не по моему сценарию.
Моя мать Мадлен, видимо, присмирев, так и не решалась отнять руки от лица, отгородившись от меня такой мнимой преградой, таким образом я был избавлен от ее обыкновенных угроз. Что касается Стеллы, то ее реакцию я не смог предугадать – я хотел навсегда отвернуть ее от себя, избавив и ее, и себя самого от лишних иллюзий, но не вышло.
Она была удивлена, только и всего.
В глубине души я был убежден, что ее бледность вызвана не моим отвратительным видом, а произошедшим до моего появления разговором.
В глубине души я искренне верил в это, и мой разум, всегда резко и адекватно, не в мою пользу, воспринимавший реальность, теперь попал под жестокое и пагубное влияние ее чар.
Возможно, я просто выдавал желаемое за действительное…
– Ну что вы… то, что моя собственная мать меня ненавидит, я узнал еще задолго до сегодняшнего дня. Так что не стоит изображать вселенскую скорбь.
Мой голос был резок, и от сказанных мною слов по лицу женщины пробежала тень.
– Я не могла просто так слушать, как… но мне пора.
Стелла отвела глаза, однако сделала шаг вперед, намереваясь пройти мимо.
Первым желанием было сбежать и спрятаться, разрыдаться и больше никогда ни с кем не разговаривать… но я переборол это искушение, так и оставшись стоять перед ней, ожидая, когда легкая вуаль духов коснется моего обоняния, и она пройдет мимо.
Пройдет, чтобы уйти навсегда. Да, после моего дерзкого поступка она не захочет меня видеть.
От этой мысли мне стало так горько, что я закусил губу, чувствуя себя беззащитным мальчишкой, который беспомощен и слаб в такой ситуации.
Беззащитным мальчишкой, которым я, по сути, и являлся.
Увидев, как перекосилось мое лицо (ну, или скорее, то, что было на месте лица), она подошла ближе, и в ее темных глазах плескалось какое-то странное чувство, значение которого я не знал.
Но хотел верить, что оно не было просто жалостью.
– Эрик, ты хочешь, чтобы я ушла?.. – ее вопрос скорее был констатацией факта. – Если ты мне скажешь просто уйти, я уйду, но если…
Ком подступил к горлу, и я, стараясь не показать собственного волнения, уже не нуждался в дальнейших объяснениях. Она замолчала, замерев в сомнении, пристально глядя на меня, но больше не предпринимала попыток приблизиться, и мне казалось, что она чем-то смущена.
Она, действительно, была смущена!
– Мадлен, – она обратилась к затаившейся позади нее хрупкой женщине, произнося слова стальным голосом, совсем иным, нежели говорила со мной, – ты не могла бы оставить нас?
Впервые в жизни я видел мать, затравленно озиравшуюся по сторонам, буквально выскочившую из собственной гостиной, в момент лишившись всей своей обыкновенной напыщенной грации.
Каблуки нервно застучали по лестнице, и вскоре наверху громко и гулко хлопнула дверь. Обычно я вздрагивал от этого звука (он никогда не предвещал ничего хорошего), но не теперь.
Неужели, скверный самовлюбленный характер позволил ей так поспешно ретироваться, проиграв бой странной навязчивой гостье, так явно показывавшей пример идеальной матери?
Да, Виктору несказанно повезло.
И я завидовал ему, искренне ненавидя за то, что противному смазливому мальчишке досталось все, о чем только можно мечтать. Мерзкому мальчишке, не заслужившему ровным счетом ничего из того, чем судьба так щедро одарила его.
Я не отрывал от гостьи глаз, не заботясь о том, что она подумает, потому что мне было уже все равно. Я знал, что она уйдет и больше никогда не посетит так ненавидимый мною дом, оставив воспоминания о себе.
О своем голосе. О своей улыбке. О своих ласковых руках.
Я отчаянно шмыгнул носом и только сейчас осознал, что вот-вот разревусь. Возненавидев себя за чрезмерную эмоциональность и мягкотелость, я закусил губу и отвернулся, опустив голову.
Только чтобы она не видела, что я плачу.
– Эрик…
Я продолжал стоять перед ней, испепеляя взглядом пол и часть плинтуса, тщательно надраенного Мадлен. Она всегда занималась то хозяйством, то готовкой, стараясь занять себя лишь бы чем, но не мыслями обо мне.
Впрочем, мою несчастную мать вполне можно понять – она стала пленницей в собственном доме, живя с ребенком-уродом, отгородившись от всего мира, ставшего для нее самой таким же враждебным, что и для бедного Эрика.
– Эрик, посмотри на меня…
Я одновременно и вслушивался, и старался не воспринимать ее голос, чарующими волнами разливавшийся в ушах. Я упрямо не желал следовать собственным порывам, потому что это был самый верный путь к безумию.
Потому что так, как сейчас есть, не бывает.
Легкий шорох платья всколыхнул воздух, и она опустилась передо мной на колени, оказавшись так близко, что у меня перехватило дыхание. Я хотел было отпрянуть, но что-то внутри подсказывало, что это может ее обидеть.
Я не хотел ее обижать.
Слезы струились по моим щекам – злые слезы обиды, – но я не желал шевелиться, все еще отводя взгляд, стараясь не смотреть вниз.
Когда она поднесла руку к моему лицу, я зажмурился.
Прохладные пальцы коснулись щеки, и теперь соленая вода тонула в ее дрожащей ладони. Мне почему-то было одновременно хорошо и плохо, и смешавшиеся воедино чувства разрывали мое сердце на куски.
– Эрик, не плачь, пожалуйста… – нетвердым голосом просила она, но я не контролировал себя, поминутно всхлипывая. – Эрик, не надо, а то я тоже сейчас заплачу.
Когда я, наконец, перевел на нее взгляд, она грустно улыбнулась, но в ее глазах стояли слезы. Не в силах вынести мыслей о том, что она плачет из-за меня, я инстинктивно прильнул к ее ладони, ловя легкие прикосновения. Я слышал ее прерывистое дыхание, и ощущение чей-то близости не вызывало у меня отвращения (к самому себе).
Внезапно она убрала руку, оставив меня, смущенного, наедине со своими мыслями и чувствами, но лишь на мгновение – ее порывистые объятия прижали меня к стройному телу, и поднявшись на ноги, она теперь шептала слова утешения мне в макушку.
