с тропы, мы внезапно вышли на широкую прогалину, залитую золотым солнечным светом, мельчайшие частицы пыли дрожали и мерцали в косых лучах, отталкиваясь от каменных лиц. Да, здесь были лица, множество каменных лиц, толстогубые, пучеглазые, женские и мужские, круглые и длинные, все охристо-желтые, опутанные лианами и другими ползучими и вьющимися растениями. А еще здесь были обезьяны, очень много маленьких обезьян. Они сидели и сновали повсюду — и на головах каменных статуй, и на остатках старых разрушенных стен. Заброшенный старинный храм, город обезьян.
Данила, притихший, зачарованный магией древнего храма, молча, тихо бродил среди развалин, я так же молча следовала за ним.
Потом он обратился ко мне:
— Ты смотри, Багира, здесь много изображений Ханумана, священной обезьяны Индии. А здесь — слон и кобра… Знаешь, если бы не ты, я бы никогда не увидел этих чудес, спасибо тебе, Багира. Здесь и заночуем. Согласна?
Ярко горел костер, его отсветы прыгали по стенам полуразрушенной комнаты, рождая причудливые тени. Данила спал, завернувшись в одеяло, а я лежала с другой стороны и смотрела на догорающие дрова, провожая взглядом взлетающие к потолку снопы золотых искр.
Скоро рассвет, и мы снова отправимся в путь, я и Данила. Вчера, устроив привал в этой чудом сохранившейся комнате, Данила накормил меня консервированным кроликом, сам поужинал подогретой фасолью. Опустевшие жестянки он вымыл, сложил в пакет и спрятал в рюкзак, хотя я бы предпочла их вылизать, но Данила не дал, сказал, что я могу порезаться, так что не выдумывай, дорогуша. Так он сказал. Я смирилась, нельзя так нельзя.
Костер догорел и погас. Зная, что самый крепкий сон — перед рассветом, я неслышно поднялась и вышла, мне захотелось пройтись в кустики, короче. Совершив утренний моцион, я собралась было вернуться, но по ближайшей стене скользнула тень, и я все забыла. Тень гигантской кошки приближалась, становилась все меньше и меньше и, наконец, я увидела её. Не тигр, не леопард и даже не лев, пепельно-серое грациозное и поджарое тело покрыто темными и светло-серыми полосами, голова вполне себе кошачья, небольшие треугольные уши, усатая мордочка и большие зеленые глаза. Размером примерно с меня, ну или с ослика, чего уж там.
Загадочная кошка замерла при виде меня, потом повела глазами в сторону провала в стене, за которой находился Данила, принюхалась и нехорошо прищурилась. Я припала к земле, готовая к драке. Кто бы это ни был, но человека я в обиду не дам! Пришелица поняла, во всяком случае злобный блеск из её глаз исчез, и она вполне миролюбиво направилась ко мне:
— Привет, пантера, я правильно поняла, там твой друг?
Я молча кивнула, разговаривать с этой призрачной кошкой не хотелось, было в ней что-то… не такое.
— Ну что ж, доброго пути вам обоим, по крайней мере ты, пантера, никому не расскажешь, о том, что видела. Прощай!
Она ушла, а вместе с её уходом ушел и страх. И вернулось настоящее. Появился первый луч солнца, застрекотали и запели птицы, зашелестел ветер в листве.
Я глубоко вдохнула воздух, поняв, что не дышала, пока тут стояла эта странная кошка, оглянулась, подозрительно поглядывая на маленьких застывших лангуров, храмовых обезьянок, те в страхе таращились на меня. Не удержалась и спросила:
— Ну и что это было?
Ближайший самец лангура отмер и проскрипел:
— Нунда…
Мне это слово ничего не объяснило. Нунда и нунда, кошка серая, полосатая. Правда, страху она нагнала, будь здоров. Встряхнулась и поспешила вернуться к Даниле. Рассвело, конечно, но в путь-дорогу еще рано, а сейчас-то что делать? Осмотревшись, заметила брошенный рюкзак, подошла к нему и, покопавшись в нем, выудила наружу пару свитеров, зарылась в них, повозилась, пригрелась и заснула. Когда Данила проснулся, то почему-то долго смеялся над моей выходкой.
— Ох, Багира, и смешная же ты! Закопалась, ха-ха, только ушки и торчат!
Позавтракали опять консервами, потом мой друг-человек тщательно загасил остатки костра, так, чтобы и случайной искры не осталось, засыпал его песком и мы отправились дальше. На этот раз я шла впереди, мне очень хотелось поскорее покинуть это жутковатое место, где разгуливают странные кошки. И опасные к тому же — эта гребаная нунда точно хотела напасть на Данилу, а значит, надо увести его отсюда и побыстрее, побыстрее. Данила, ни о чем не подозревая, торопливо шагал за мной, стараясь не отстать. Почувствовав, наконец, безопасное место, я с рыси перешла на шаг, Данила нагнал меня и, притормозив, оглянулся назад. Прислушался, потом посмотрел на меня и спросил:
— И от чего мы убегали, подруга? А, Багира? Жаль, говорить не умеешь… Теперь я до конца жизни буду ломать голову, а от какой опасности* ты меня спасла?
Я не ответила, сидела, высунув язык, и пыталась отдышаться, а также определить, а не опасно ли то животное, которое приближается к нам справа, но учитывая наличие человека при нем, я решила, что нет, не опасно.
Зато оно решило, что опасна я. Оно затрубило, задрав вверх неимоверно длиннющий нос, в его верхней челюсти грозно сверкнули два прямых клыка. Интуитивно я припала к земле, прижавшись боком к ногам Данилы, тот раскинул руки вверх и в стороны, в свою очередь закрывая меня собой. Человек, сидящий на шее гиганта, ударил того палкой по раздвоенному черепу, затем крюком уцепил за край огромного уха и дернул на себя с криком:
— Стой, спокойно, Рама, стой! Доброго утра, сагиб. Простите… Рама, стой!
Рама замер, источая жуткий запах мускуса. Данила хмыкнул, обращаясь ко мне:
— А вот и попутка! — и к погонщику: — Не подбросите до ближайшего селения, любезный?
— Да, конечно, сагиб, извольте… — он протянул Даниле конец шеста с крюком, упер его во что-то, Данила шагнул, ухватился за шест и в два приема оказался на спине слона, посмотрел на меня с высоты более трех метров и хлопнул по дощечке седла рядом с собой. Жест более чем понятный и повторного приглашения не потребовалось, одним прыжком я преодолела эти три метра и села позади Данилы, крепко вонзив когти в подстилку, постеленную поверх платформы. Здесь уже был какой-то багаж, прикрученный толстыми веревками.
И поехали, покачиваясь, на слоне. Ход слона, пружинящий-легкий и оттого бесшумный, его аллюр — размашистый мерный шаг, и, если бы не тяжелый запах вкупе с мошкарой, наше путешествие можно было бы назвать комфортным, но чего нет, того нет. Данила отмахивался от мух, то и дело звучно шлепая себя по шее, прихлопывая ненавистных тварей,
