Дана замолчала. Говорить было нечего. А отель приближался, словно недруг, коварно прячущий оружие за спиной.
От избытка хорошего настроения Ота прочертил колесами на песке автостоянки лихую загогулину. Потом выскочил из машины, открыл Дане дверцу. Не в его привычках было открывать девушкам дверцу, но Дана не была его девушкой, а утро ведь было торжественное. Дана улыбнулась ему так, словно он на нее прикрикнул.
— Поехали дальше, — попросила она, продолжая сидеть.
— Куда?
— В другое место.
— Почему?
— Мне здесь не нравится.
— Ты уже бывала здесь?
— Нет.
— Вот и неправда. Сказала же, что тебе здесь не нравится.
Внезапно Дана вылезла из машины и пошла к веранде, даже обогнав Оту.
Летом на веранде танцевали. Сейчас на ее плитах, от самых перил до складных стульев и столиков, сложенных под тентом, танцевало только солнце. В воздухе пахло водой, землей и горьковатым дымком от костра из сырого хвороста. Ота с удовольствием задержался бы на веранде, чтобы полюбоваться на озеро, но Дана уже входила в ресторан. Ота едва успел придержать дверь, которая захлопывалась автоматически. Дана уже отодвигала от столика стул.
Ота предпочел бы сесть в конце зала, откуда открывался прекрасный вид на озеро. С того места, которое выбрала Дана, виднелся лишь его уголок. Зато здесь было свободно, а сзади за двумя столиками сидели люди. Ота уселся напротив Даны.
— Слушай-ка, — сказал он, — я привез тебя на торжественный завтрак, но, если ты будешь сидеть с таким видом, я подумаю, что мы на похоронах.
Дана промолчала.
— Тебе нечего мне сказать? — настаивал он.
Нет, ей нечего было ему сказать. Дана отвернулась к окну. Не для того, чтобы полюбоваться пейзажем. В оконном стекле, как в зеркале, отражалась дальняя часть зала. Только заметив в стекле фигуру приближающегося официанта, Дана на секунду отвернулась от окна и незаметно с облегчением вздохнула. Как ей это в голову не пришло? За три года здесь, верно, все официанты сменились. Три года — долгий срок. Частица вечности…
Заказывать завтрак Дана предоставила Оте и только на все соглашалась — ей было не по себе, успокоение пришло слишком быстро, она еще не могла в него поверить, прикидывала, нет ли где трещины, через которую может нагрянуть беда. Не ждала она, что прочность ее брака так скоро окажется под угрозой.
— Ты меня не слушаешь, — сказал Ота.
— Прости.
— Я спрашивал, когда ты была здесь в последний раз.
— В последний раз? — Дана хотела выиграть время. — В последний раз? — Тут она увидела метрдотеля, он тоже был новый. Дана воспрянула духом. — Как-нибудь я тебе все расскажу, — закончила она.
— Когда? — Ота был неумолим.
— Когда-нибудь. Сегодня это ни к чему.
— Почему?
Дана вздохнула. Ота наклонился к ней через стол, раздраженный и нетерпеливый. Теперь от него не отвяжешься, с горечью подумала она про себя. Так и будет допрашивать и никогда не перестанет. Даже если сказать ему правду. Даже тогда не отстанет.
Он выпрямился, только когда появился официант с подносом. Но едва тот ушел, Ота снова подался вперед, над всеми этими чайничками, тарелками и вазочками, желая заключить нечто вроде перемирия.
— Не будем об этом говорить, ладно? Если ты этого стыдишься. Расскажешь мне вечером, когда будет темно.
— Идет, — легко согласилась она.
До вечера было далеко, и кто знает, что ей за это время придет в голову. До сих пор ей всегда удавалось что-нибудь придумать, когда было нужно.
Ели ветчину, масло, сыр и мед, а запивали чаем. Всякий раз, встречаясь взглядом с мужем, Дана читала в его глазах благородно сдерживаемый упрек.
— Не смотри на меня так, не то закричу!
Он покачал головой.
— Разве я смотрю на тебя как-то особенно?
Три года — это целая вечность, повторяла про себя Дана. Когда-нибудь и сегодняшнему утру тоже будет три года. Знала бы, что через три года вернусь в этот отель с мужем, над многим бы задумалась. Большинство событий происходило бы иначе, если б люди отдавали себе отчет в том, что когда-нибудь их поступкам будет три года или бог знает сколько лет. С точки зрения будущего кое-что из того, что я делаю сейчас, в сущности, ошибки и заблуждения. Ведь три года назад ни о каком будущем я и не думала. Интересно, до чего в прошлом мало думаешь о сегодняшнем!
— Если хочешь, — сказал Ота, — можешь все выложить хоть сейчас. Разумеется, при условии, если ты сама того желаешь.
Дана намазывала на хлеб масло и мед. Три года назад после того вечера она точно так же сидела утром в этом зале и ела мед. Не буду думать об этом! — твердила она себе, буду думать только о том, что сейчас. Никого из тех, кто был под этой крышей вместе со мной три года назад, уже нет здесь. Зачем думать о прошлом, когда нет нужды опровергать свидетелей. Дана откусила кусочек хлеба, масло и мед соединились, растаяв во рту, их сладость непроизвольно вызвала в ее памяти другие лица, совсем не то, которое наблюдало сейчас за ней, склонившись над тарелкой с остатками ветчины. Она видела вокруг себя других мужчин. Закрыла глаза, а когда открыла их, вновь увидела Оту.
Он перестал жевать.
— У тебя голова болит?
— Нет, не болит.
— Возьми еще меду. Помогает.
— Ничего у меня не болит.
В глубине зала кто-то поднялся и направился к их столику. Лавируя между столиками, человек натыкался на стулья, его движения и извилистый путь напоминали путь бильярдного шара, до того как он попадет в лузу. Дана не спускала глаз с приближающегося мужчины. Он подходил все ближе — черная тень на фоне большого, освещенного солнцем окна. Яркий свет за спиной этого человека делал черты его лица неразличимыми. Он приближался, незнакомый и таинственный… Все ближе, ближе…
Дана чувствовала себя обреченной в этом пространстве, заставленном столами и стульями, между которыми на нее нежданно-негаданно надвигалась еще неизвестная ей беда. Она слышала, как Ота спрашивает:
— Куда ты?
И увидела свое отражение в стекле — как она садится на место. Все равно поздно, тот человек совсем близко, бегство изобличит ее пуще, чем если б она осталась на месте и все отрицала.
А человек ступил на ковер, черты его лица четко обозначились, и Дана поняла, что никогда с ним не встречалась. Человек, задумавшись, равнодушно миновал их столик и вышел на веранду.
— Да, большого торжества из нашего завтрака не получилось, — сказал Ота.
— Почему, была ведь и ветчина, и…
Ота посмотрел на нее испытующе.
Дверцу машины он открыл ей изнутри, выйти уже не потрудился. Небо сияло чудесной весенней синевой, а озеро словно тоже стало небом.
Ота включил зажигание и сказал:
— Прямо не понимаю, что с тобой сегодня. Такой прекрасный день…
— Ровным счетом ничего, — сказала Дана и расхохоталась.
Она хохотала, смехом разрывая свои опасения в клочья. На мелкие кусочки, на самые малюсенькие. Чтобы на них не осталось даже полбуковки, которую можно было бы прочесть.
Они выбрались на шоссе и вскоре нырнули в лесную тень.
— Ты все еще ничего не хочешь мне сказать? — спросил Ота.
Дана покачала головой.
— Что ты собираешься сегодня делать? — спросила она.
— Я хотел… Да только вот не знаю, на каком я свете…
Дана не стала больше спрашивать. Молчали теперь оба, и Дане казалось — она едет с совершенно чужим человеком. Она-то думала: то, что было у нее с теми мужчинами, три года назад, давно умерло, но ничто из прожитого не умирает, пока мы живы. Ее опять волновало все, о чем она вспомнила в ресторане. В случившемся тогда было что-то порочное, думала она теперь, став замужней женщиной.
Ота ощутил за ухом влажный поцелуй.
— Тебе уже лучше? — спросил он.
— Ничего со мной не было, но сейчас мне лучше.
Остаток дня они пролежали в шезлонгах на солнышке, заходя в дом, только чтобы перекусить. Слушали транзистор, листали прошлогодние журналы. Разговаривали о всяких пустяках. Так проходило время в ожидании вечера.
Правдоподобную историю Дана сочинила еще днем, и у нее не было охоты ждать, пока стемнеет.
— Если тебя так интересует, я была в этом отеле с подругой и… этим ее… ну, он начал ко мне приставать… понимаешь, так неприятно…
Ота стал ее расспрашивать. Пришлось выдумать кучу подробностей, ее это даже забавляло. Ота обладал редкостной способностью верить.
Они вошли в дом, поели, а так как уже похолодало, остались в комнате и включили электрокамин. В постель легли до сумерек, а уснули уже в темноте. Проснувшись, Ота осторожно высвободился из Даниных объятий и нашарил ручные часы на полочке возле постели.
Светящийся циферблат показывал девять часов. Всего только девять.
Ота лежал и мысленно подводил итоги первого дня супружества. Нет, он ничего не имел против такой жизни. Только нужно, чтоб у Даны не было от него секретов. Удивительно, какого труда ей стоит признаться в самых невинных вещах. Нет, это и впрямь удивительно, повторял он, засыпая. А поскольку он почти сразу заснул, то ничего другого ему в голову уже не пришло.
