Я подумал, что и в самом деле пару раз просыпался с головной болью. Ноги ломит, но это оттого, что неделю назад перекупался в речке. Так всю неделю и ломит.
- Я могу разговаривать с тобой с и духами, потому что я очень сильный шаман, - без малейшей скромности сказал Витька. - Круг собирается вместе потому, что они слабаки, и иначе не могут. Но лучше бы тебя тут не было. Страшно отвлекаешь. Знаешь что, давай, тикай отсюда домой. Мы ещё встретимся.
Это звучало, как обещание порвать мне глотку не сегодня, а как-нибудь потом. Но всё-таки я чувствовал гордость: то, что я сумел раскусить Витьку, сделало меня в его глазах значимым. Из безымянного мальчишки на два года младше (для мальчишек - настоящая пропасть, непреодолимая разница), я превратился чуть ли не в равного - по крайней мере, я на это надеялся.
Так я побывал на настоящем шаманском ритуале, а заодно понял, что городскую рощу, с которой мы бок-о-бок провели какой-то отрезок времени, населяет нечто большее, чем несколько облезлых белок да ржавых на вид синиц.
Дома, однако, мне пришлось вернуться к реальности.
- Где ты был? - набросилась на меня мама. Она была бледна, будто я, как в солнечном детстве, нарисовал её на асфальте мелом. Папа маячил в дверях комнаты, его лицо тоже не предвещало ничего хорошего. - Мы с ума здесь сходили.
- Гулял, - ответил я.
Кажется, они хотели устроить грандиозный разнос, такой, какой ещё не видывала история педагогики и воспитания детей, но так были измотаны собственной ссорой, что, переглянувшись, отправили меня спать. Меня же это совершенно не волновало - я пребывал в полнейшем спокойствии. Я видел паука их раздора - он маячил на белом потолке, отбрасывая яйцевидную тень, а потом переполз на стену и спрятался в вытяжке, просочившись сквозь решётку. В затылке, как под куполом цирка, звучал голос: "Только один вечер на арене...", и я, как по мановению волшебной палочки, начинал видеть причинно-следственные связи вещей.
Я чувствовал боль в суставах, сильно зудели глаза, и мне думалось: "Вот она, шаманская болезнь!"
Зарывшись, наконец, в барханы кровати, я стал размышлять о том, что произошло. Я всегда ужасно боялся собак, и боялся темноты, и вообще, кажется, всего боялся, но в те минуты, пробираясь по тихому пролеску обратно к дому, думал исключительно о ломоте в собственных суставах. О внутренних органах, которые трением друг об друга, казалось, вот-вот высекут искру. Собачьи лапы стучали где-то неподалёку, тыльной стороной рук я чувствовал звериное дыхание и слышал влажно чавкающий язык. Витька остался позади, но он как будто сопровождал меня всю дорогу до ближайшего фонаря: он бешено хохотал, оглушительно сморкался и раскидывал вокруг себя из рюкзака какой-то мусор - может, это было отравленное мясо для собак. Хлопки в ладоши звучали как разрывающиеся петарды. Если таков он - как сказала как-то наша учительница по русскому: "Будто из пещеры вылез", - то каковы эти духи, с которыми он разговаривает? Духи помоек и вульгарного поведения... Хотел бы я иметь с ними что-то общее?
Нельзя сказать, что я не мечтал стать таким как Витька - он же невероятно крут! О его манере держаться, о том, с каким достоинством жуёт он кончик спички или зубочистки и проходит мимо, как гусь, заправив руки в задние карманы, можно снимать фильмы. А теперь ещё и это!
Я твёрдо решил приложить все усилия. Тоже хочу стать крутым! Спасать дворы и целые вселенные, беречь деревья от когтей котят...
С перепутанными мыслями в голове я уснул.
Следующие несколько дней я прибывал в глубокой задумчивости. Читал словари, перебирая различные варианты слова "шаман" и его производных. Может быть, чтобы всё это мне просто приснилось? Каждый вечер знаменовался бдением на балконе: я изучал однородную, похожую на заплесневелый сыр, массу леса. Папа даже назвал меня старой девой, но мне было всё равно - я искал глазами искорку электрического фонаря, который работает от детских пальцев (как мне удалось выяснить - такого не может быть), но всё без толку.
В конце концов, в тёплый, разбухший от дождя вторник я заставил себя выйти на улицу. Я был почти уверен, что всё зря, и что тем вечером меня просто похищали инопланетяне, оставив в котелке вариться бредовую идею о дворовом шаманизме... и нос к носу столкнулся с причастными к этому людьми. Пятеро ребят от семи до тринадцати лет, среди которых одна девчонка. Для такого разнородного состава они держались необычайно тихо, не отходили друг от друга ни на шаг, словно близнецы. Никого кроме меня они караулить не могли.
- Эй, ты! - окрикнул самый старший, худощавый и похожий на ощипанного индюка парень.
- Я вас не знаю, - сказал я, всё ещё надеясь избежать столкновения. - Меня за хлебом мама послала.
Но эти пятеро, похоже, точно знали, кого ищут.
- Подождёт твой хлеб, - сказала девочка. Была она, похоже, на одной из главных здесь ролей - хотя по степени опрятности до остальных ей было далеко. Кепка набекрень, джинсы по колено испачканы в земле, в волосах - будто птичье гнездо. - Отойдём. Нужно поговорить.
- Куда это?
Вместо ответа парень, который первым ко мне обратился, показал пальцем на гаражи.
Я хотел пойти сам, но они схватили меня под руки и повели. Со стороны, наверное, это смотрелось как игра: я не стал вырываться и брыкаться, а поджал ноги и повис на руках своих конвоиров. Но после того как кто-то (скорее всего, девчонка) отвесил мне сзади оплеуху, желание придуряться отпало.
По мере того как мы шагали между шеренг железных коробок, ручейки пота всё сильнее щекотали мне шею. Не бывает такого, чтобы дети вели себя настолько тихо! Ребята моего возраста могут играть во взрослых сколько угодно, но младшие... Семилетний мальчишка, чей затылок я всё время видел перед собой, не голосил, не грыз ногти и не игрался на ходу в бомбардировщик времён второй мировой. Что-то невидимое занимало его целиком - приоткрытый от удивления рот, движение подбородка в беспомощной попытке уследить за чем-то скрытым от взгляда. Малыш был похож на завороженного цирковым представлением зрителя, которого к тому же вытянули на арену.
В конце этой затянувшейся сцены мы углубились в лес и, продравшись сквозь заросли орешника, оказались на крошечной полянке, посреди которой лежал перевёрнутый каркас скамейки. Меня толкнули в спину; обернувшись, я едва удержался оттого, чтобы не расчихаться. Пять пар заинтересованных, строгих, досадующих, любопытных глаз не заглядывали разве что ко мне в рот, зато кое-кто совершенно определённо присматривался к моим ноздрям, будто всерьёз собирался увидеть там продетую через кольцо кость, как у африканского аборигена, или ведьмины волосы.
