Этот мужчина знал, как заполучить ее. Кэрри как-то пошутила о том, как много женщина может простить мужчине, который принес ей завтрак. В то время она пыталась лаской выпросить у него кофе.
— Раньше ты наслаждалась моим ранним пробуждением, — сказал он.
Она закусила нижнюю губу, чтобы не рассмеяться от его глупой шутки и последовавшей за ней сексуальной улыбки.
— Ты так и не объяснил, как нашел меня.
— Мы приехали из маленького городка. Там в очередь выстроились, чтобы рассказать мне, как тебя найти.
Предатели.
— Итак, Митч настучал. Это бы объяснило, почему он не отвечает на мои звонки.
— Твой брат работает со мной. — Когда она фыркнула, Остин заговорил громче. — Там была часть, где я угрожал убить его, если он не расколется.
— Я забью его до смерти, когда увижу снова. — Она отступила назад, убирая руку и провожая Остина в коридор. — Входи, прежде чем мы покажем соседям шоу, из-за которого меня выселят.
— В этом халате? Я был бы не против.
Ее кожа горела в тех местах, куда прикасался его взгляд. Кэрри схватилась за лацканы халата, собирая их в кулак, чтобы прекратить высказывания такого рода.
— Я не ждала гостей.
— Я не жалуюсь.
Она была почти обнажена, а его взгляд путешествовал по ней, предвещая беду.
— Пойду, оденусь.
Прежде чем она дошла до спальни и закрыла за собой дверь, он поднял руки, движением помещая принесенные вкусности на уровень её глаз.
— Ты уверена, что не хочешь для начала попробовать это?
Запах сильной обжарки достиг её обоняния. Горячий мужчина и горячий кофе. Кто устоит против такой комбинации?
— Что в пакете?
— Торт, в котором все поровну с корицей, вместе с твоим большим обезжиренным ванильным «латте». — Он встряхнул пакет, когда говорил.
Чертов доставщик кофе вспомнил её обычный заказ.
— Удачная догадка.
Он прошел в её кухню и подошел к буфетному ящику, словно он был в её квартире сотни раз.
— В Холлоуэй ты обманом заставляла меня бегать за кофе каждое утро, как только открылось то место (заведение) в соседнем городке.
— Обманом?
— Может быть, я должен был сказать — подкупала сексом и обещаниями билетов на футбол.
Кэрри облокотилась о дверной проем, втянувшись в нежный ритм их спокойного разговора.
— Джентльмен не стал бы упоминать мои методы.
— Джентльмен не захватил бы участок для хвойного леса, но я сделал. Хвойный лес. Для тебя. Всё это.
Кэрри перестала хвататься за свой халат, когда увидела, как его тонкие пальцы продолжали парить над крышкой и опустошать в ее кофе то, что выглядело как три розовых пакетика сахара. И люди еще обвиняли ее в сахарной зависимости.
— Это были хорошие времена, — сказала она, в то время как те картинки проигрывались в её голове.
— Но булочки с корицей твоей мамы лучше чего-либо, что я мог бы найти в магазине. — Он открыл пакет и заглянул внутрь.
— И от которых полнеешь.
Он нахмурился.
— Для тебя это не большая проблема.
Сладостный болтун. Кэрри не была одержимой весом, но здоровый вес в Холлоуэй был на добрых десять фунтов тяжелее, чем мог выдержать высокий каблук, а большая чековая книжка давила, чтобы она поработала над этим.
— Каждая женщина переживает за свой вес. Мой выровнялся, когда я уехала с маминой кухни. — Ежедневный час на беговой дорожке тоже помог.
Он выложил кусок торта на лист вощеной бумаги, прикрепленный снизу, и подвинул его к краю стойки ближе к ней.
— Тебе должно не хватать её особенной еды. Эта женщина умеет готовить.
Навык, который она не передала своей дочери — не то, чтобы Остин когда-либо жаловался. Кэрри за очень многое любила его. Туда входила и готовность мириться с её дерьмовым мясным рулетом без рвотного рефлекса.
Остин настаивал, что Кэрри делает все лучше с каждым приготовленным ею блюдом. Она же была рада, что случайно не отравила их обоих.
— Когда ты сможешь попробовать их снова? — спросил он.
Кэрри подхватила свой завтрак, но остановилась, почти укусив.
— Что?
— Когда ты приедешь домой навестить свою семью? — Он сделал глоток кофе, глядя на нее поверх кружки.
— Теперь ты говоришь, как моя мама.
— Она скучает по тебе.
Кэрри бросила торт на стойку, в её желудке забурлила кислота.
— Не делай этого. Не используй вину перед моей семьей, чтобы заманить меня обратно в Холлоуэй.
— Хорошо. — Он оттолкнулся от плиты, на которую облокачивался, и направился прямо к ней.
— Как насчет этого? Я скучаю по тебе.
Слова, которые Кэрри жаждала услышать. Те самые, которые рвались из неё, причиняя одновременно боль и удовольствие. Ее сердце измучилось, а в животе затягивался узел.
— Остин... — Она выставила обе руки, в несмелой попытке удержать его на расстоянии.
Когда он обернул пальцы вокруг ее запястий, поднося те к своим щекам, Кэрри не смогла бороться с ним. Его запах затопил ее разум, освещая каждую клеточку огнем. Она ощущала холодный воздух на его коже, едва уловимое сочетание сосны и мыла с оттенком свежей древесины.
Мягкие пряди его волос скользили между ее пальцев, когда тело Кэрри расплавлялось в нем. Халат, его одежда — все исчезло. В ее голове ее мягкая кожа оглаживала его резкие очертания.
Его рот скользил, прокладывая дорожку к её уху и вниз к горлу. Ее сердцебиение усиливалось в ответ.
— Я должен притворяться, что не скучал по тебе? Ни за что я не смогу противостоять этому притяжению. — Его хриплый голос рокотал у ее обнаженной кожи.
— Ты не должен быть здесь.
— Но я здесь, — выпустил он слова поверх ее губ.
Кэрри не знала, насколько сильно хочет ощутить его рот на своём, пока он не провел языком по своим губам.
Поцелуй начинался до боли медленно, легкими касаниями с одного края к другому, пока его рот не накрыл её, и тело Кэрри заискрилось жизнью.
Требовательный и горячий, Остин целовал ее, пока весь воздух не покинул легкие, а пальцы не впились в его плечи. Когда он скользнул руками вниз по спине и сильнее прижал к себе, волна потребности нахлынула на Кэрри.
С ее губ сорвался стон, резко возвращая в реальность. Вспышки и шум в ушах прекратились, а звуки живого мира вернулись. Резкий треск кухонных часов отбивал минуты, когда она отодвинулась сначала эмоционально, потом физически.
Кэрри оттолкнула его плечи.
— Остин, остановись.
Он так и сделал, в чем она и не сомневалась. Остин был тверд как камень, но никогда не применял силу, кроме того раза, когда она взяла два шнура и попросила его сделать с ней все, что хочет мужчина.
Медленным движением его руки скользнули по ее бокам, пока не опустились на бедра.
— Ты в порядке?
Оглупевшая и наполовину смущенная от его поцелуя. В остальном, в ужасе. Когда женщина свалилась с ног от одного прикосновения мужских губ, она бы все время хотела это ощущение. Знание, что это только временное явление, наполнило ее слабостью, как от простуды, которая проникла в её кости.
Кэрри прочистила горло.
— Конечно.
— Я должен сожалеть?
Она пристально посмотрела в глаза цвета безоблачного летнего дня.
— Ты сожалеешь?
— Нет.
Она ждала, что ее больно хлестнет пощечина сожаления, но этого не произошло. У нее был, как минимум, этот момент.
Наслаждаться им.
— Я тоже.
Его руки сжались в кулаки, как если бы он заставлял пальцы не сжимать ее слишком крепко.
— Тогда?
Отступать из его рук было, словно отрывать полоску кожи на дюйм за один раз. Она почти кричала от боли, когда оставила теплый круг его объятий.
— Мне нужно идти на работу.
Он кивнул.
— Ах, да. Музей.
Печаль расползлась над ней. Она ощущала, как та распространяется, отравляя все вокруг них.
— Я не хочу ссориться с тобой из-за этого.
— Теперь нас двое.
— Я знаю, что моя карьера ничего для тебя не значит.
— Ох, Кэрри. Перестань. — Остин отклонил голову назад и уставился в потолок. — Это несправедливо.
— Это работа моей мечты. Должность в престижном музее, общение с людьми из мира искусства. Находиться так близко к шедеврам и видеть работы, с которыми кто-то ознакомится когда-либо только лишь в учебниках.
Когда Остин наконец-то снова посмотрел в ее глаза, Кэрри вложила всю силу в слова, чтобы он понял.
— Я живу ими, стоя там и чувствуя, как эмоции художников протекают сквозь меня.
— Ладно.
Воздух покинул Кэрри, забирая последние надежды с собой. Она боролась, ища новый способ, чтобы он понял, и снова потерпела неудачу.
— Забудь.
Она оставила Холлоуэй, чтобы избежать сцен вроде этой. Кэрри бы продолжала объясняться, а он бы дальше закрывался. Остин не сказал этого, но она знала — он рассматривал её работу в музее как хобби, которое она перерастет. Что она согласится с ним и снова примчится домой.
