Вышли. А на крыше семейного форда Мерлин сидит, своими разноцветными глазами моргает, почему-то сразу стало понятно, что он собирается ехать в школу вместе с Гарри. Никто не возражал, напротив, пришлось вернуться в дом и поискать старую клетку Букли. Клетка нашлась на чердаке, её спешно почистили, застелили дно травой, в поилку-непроливайку налили питьевой воды и вынесли к машине. Поставили на крыше, и Гарри сделал приглашающий жест:
— Ну, Мерлин, прошу!
Совёнок строго глянул в ответ, наклонил голову и шагнул в клетку со слегка недоуменным видом, дескать, зачем эта штука, если он и так добровольно собирался ехать, на плече у Гарри, например… Гарри напоследок крепко обнял тётушек, хлопнулся ладонями с Дадли, погладил бульдогов и, отойдя к машине, забрался на заднее сиденье. Дядя привычно пристегнул племянника и с кряхтением сел за руль. Дорога. Пыльная трава по обочинам, старые вязы и липы. Над полями прощально машет дрожащей дымкой уходящий август. И настроение у всех соответствующее — предосеннее, печальное.
Вот и Лондон, вокзал Кингс Кросс. Снова дядя Вернон грузит на тележку багаж Гарри, сам Гарри грустно смотрит на дядю — как же неохота уезжать! — но вот они прощаются и Гарри толкает тележку к барьеру. На волшебной платформе на сей раз всё по-другому, кошки под ногами не путаются и не орут, все они сидят в переносках и озадаченно моргают из-за решеток-плетений. Люди молчаливы, они торопливо прощаются со своими детьми и так же торопливо распихивают их по вагонам. С плакатов на стенах отовсюду на них смотрит сбежавший преступник, нагнетая и без того нервную обстановку. Свой багаж Гарри занес сам — подрос как-никак — и пошел по вагону в поисках друзей или свободного купе. Гермиона и Рон появились навстречу с другого конца вагона, вскользь поздоровавшись, они толкнули ближнюю дверь и дружно ввалились внутрь. Купе оказалось занято, кто-то спал у окна, плотно закутавшись в серый плащ. Можно было бы поискать дальше, но… Рон машинально спросил:
— А это кто?
Гермиона автоматом ответила, тыкая пальцем в чемодан на багажной полке:
— Профессор Р. Дж. Люпин.
Кто-кто? Гарри с интересом уставился на незнакомца, потом посмотрел на бирку на чемодане — и правда, написано «Люпин», хм, неужели тот самый? Дядя Аргус, да и прочие преподаватели утверждали, что Люпин был лучшим другом Джима Поттера, Сириуса Блэка и Пита Петтигрю. Ну и где же ты был все эти годы, друг? Вот дядя Вернон всю жизнь, каждые праздники шлет подарки и поздравления некой Шарлотте Бименс, дочери погибшего армейского друга, хотя ничем и никак ей не обязан и не должен. Но нет, дядя исправно держал принцип, а пару раз даже съездил в Плимут, отвозил деньги ей на операцию, и не он один, весь командный состав скинулся на операцию заболевшей девочке. Ну что ж, права Гермиона, говоря, что магглы более ответственные люди, чем равнодушные волшебники. Потеряв интерес к спящему попутчику, Гарри обратился к Рону:
— Ну как твоя Короста, поправилась?
— Нет, — Рон достал из-за пазухи сильно похудевшую крысу, — по-моему, ей только хуже стало. Наверное, это из-за Египта, там жутко жарко и нету привычной пищи. И нет! Гермиона, даже не вздумай выпускать его из корзины!
— Но Глотику скучно там сидеть! — гневно возразила Гермиона, открывая плетеную переноску. Из её недр вылез толстый кот, откормленный, ухоженный и тщательно вычесанный, похоже Гермиона со всей ответственностью подошла к роли исправной хозяйки. Подозрительно покосившись в сторону спящего пассажира, кот переключил свое внимание на крысу, которую Рон безуспешно пытался запихать обратно за пазуху. Короста почему-то не слушалась, она водяным ужом вытекала из пальцев Рона, Рон пытался её удержать и при этом не раздавить, Живоглот с неистощимым интересом наблюдал за неравным сражением.
Поезд тихо полз со скоростью двадцать две мили в час. Погода за окном, напротив, скакала из климата в климат, купе то ярко освещалось косыми лучами солнца, то погружалась в холодный осенний полумрак. Временами шел дождь. Его тяжелые капли гулко ударялись о крышу вагонов, присоединяя свою песню к стуку колес. Разговоры не клеились. Говорить ни о чем не хотелось, даже о сбежавшем зэке. Все тосковали по оставленным домам и родителям, прощались со своими городами и деревнями и грустно готовились к тому, что ожидало их впереди в Хогвартсе в новом учебном году.
Где-то в районе пятого часа посреди мокрой осенней хмари лениво ползущий поезд вдруг замедлился, а потом и вовсе остановился, звонко лязгнув сцепками. Гарри вышел из полусонного оцепенения, завертел головой, Рон протер затуманившееся стекло и начал всматриваться во мрак за окном, Гермиона на всякий случай крепко прижала к себе кота. Гарри с легкой досадой посмотрел на спящего — может, пнуть его, для порядку? — встал и, отодвинув дверь, выглянул в коридор. Из дверей других купе по всему вагону выглядывали такие же сонные и озадаченные пассажиры с тем же вопросом — а что случилось, почему стоим? Так ничего и не выяснив, Гарри вернулся на свое место, пожимая плечами на вопросительные взгляды друзей.
Прошло полчаса, поезд стоял на месте и никуда не ехал. А за окном мелькали тени, к которым почему-то не хотелось присматриваться. А потом началась атака. Сначала появился холод, но не осенний, а полноценный зимний, январский мороз. Изо рта ребят густо повалил пар, оседая инеем на бровях, ресницах и на воротниках, кот на коленях Гермионы зашипел, глядя на дверь. Все трое дружно уставились туда же — что там? Кто там? За стеклянной рамой двери появилась тень, та самая, жуткая, колыхающаяся, высокая. Гарри вдруг понял, что не хочет это видеть, не желает, на это нельзя смотреть! Живоглот с шипения перешел на вой и вцепился когтями в ноги Гермионы, девочка громко вскрикнула и, интуитивно отшвырнув кота, отпрянула спиной назад, прямо на спящего профессора, тот только всхрапнул. И Гарри не выдержал, он заорал и со всей дури лягнул скамью рядом с ногой профессора:
— Да прекращайте спать, мистер!
А дверь отъехала и в её проеме торчала высокая — под потолок — бесформенная фигура. Плащ её невесомо колыхался рваными клочьями черного тумана. Гарри понятия не имел, кто или что это такое, но знать не хотелось, понятно было только одно — оно очень страшное. И смертельно опасное. И уже на грани разума, Гарри снова лягнул, уже не скамейку, а ногу Люпина, и это при том, что Гермиона отчаянно трясла и тянула его за плечи, истерично вопя:
— Проснитесь, профессор, проснитесь! На помощь!!!
То ли чувствительный пинок,
