Владимир Билль-Белоцерковский
Хороший урок
– Галло, Билл! – встретил меня на улице знакомый рабочий.
– Галло, Джон! – ответил я, подавая руку.
– Работаешь?
– Нет, – мрачно ответил я. – Вот уж третий месяц.
– Хорошо, что я встретил тебя. Имеется работа. Правда, временная, на один месяц, но ты, надеюсь, не откажешься?
– Что за вопрос! – радостно воскликнул я. – А что за работа?
– По твоей специальности. Окномоем небоскреба. Я работаю там истопником.
Он сказал адрес.
– А почему только на один месяц?
– Штатный окномой получил отпуск.
– Отпуск?! – удивленно переспросил я. – Впервые слышу, чтобы давали отпуска. Форман,[1] вероятно, добрый парень.
– Кой чорт, добрый! Шельма! Тут какая-то лавочка.
– Шельма? – разочарованно переспросил я.
– А тебе-то что? Месяц отработаешь – и ладно. Надеюсь, тебе это не повредит?
– Разумеется, нет. А жалованье какое?
– Обычное. Пятьдесят долларов в месяц. Тебя это здорово поддержит.
– Еще бы! Я уже ночую в ночлежке.
– Тогда спеши, пока форман не обратился в биржу труда. Скажи ему, что я тебя рекомендую.
– Спасибо, Джон!.. Бету! Бегу! Гуд-бай! – И, торопливо подав ему руку, я весело помчался по указанному адресу. Я сразу ощутил легкость в груди, подвижность в ногах, точно неожиданно нашел пятьдесят долларов. О! Это меня здорово поддержит. Я сохраню свой воскресный костюм! Жить стало веселей…
Форман, сухощавый парень с бесцветными глазами, в новом темносинем комбинезоне, при воротничке и галстуке, встретил меня довольно вежливо.
– Ладно, – сказал он после минутного раздумья, окинув меня испытующим взглядом. – Можешь сейчас же приступить к работе. Я дам тебе инструменты и укажу, откуда начинать. – А жалованье какое? – спросил я на всякий случай.
– Обычное, – ответил он, почему-то отвернувшись.
…Спустя полчаса я уже висел на ремнях на двадцать первом этаже и тщательно мыл окна. Дело было привычное, но после перерыва s работе, а главное, из-за экономии в еде я несколько ослабел и работал с напряжением Такая же экономия предстояла мне еще целый месяц: выдача аванса в счет жалованья не полагалась. Но как бы там ни было, я был доволен. Выдержу, не впервые!
…Быстро уходили дни, недели. Приближался конец месяца, конец моей работы. Я ни разу не слыхал от формана грубого замечания и не имел никакого основания называть его шельмой. Напротив, я мог только сожалеть, что с таким форманом нельзя работать дальше.
…Вернулся штатный окномой, и форман вручил мне записку:
– Пойди в контору и получи расчет. Желаю тебе поскорее найти работу.
– Спасибо! – весело ответил я.
Он быстро отвернулся, но я успел заметить (или мне это показалось) нехорошую усмешку в его глазах. Однако я не придал ей значения. Я был счастлив. Я могу, наконец, утолить назойливые требования желудка: сытно поесть.
В конторе бухгалтер, приняв записку, выписал на мое имя чек.
– Получишь в банке. Распишись. – Я моментально расписался, поблагодарил и направился к выходу. Но у самых дверей вскрикнул. Меня даже бросило в пот…
– Что такое? – удивленно вскинул на меня темные стекляшки очков бухгалтер.
– Это что ж такое?… – придушенным голосом спросил я, протягивая руку с чеком.
– В чем дело? – повторил свой вопрос бухгалтер.
– Это же грабеж!
– Какой грабеж?
– Среди белого дня. Мне следует пятьдесят долларов, а здесь сорок.
– Я тут ни при чем. Я бухгалтер. Мое дело выписать чек.
Да, бухгалтер тут ни при чем. И я помчался вверх по лестнице, на четвертый этаж, к форману. Я так стремительно ворвался в комнату, что форман невольно вскочил.
– Что случилось?! – строго и настороженно спросил он.
– Не знаешь! – задохнувшись от бега и ярости, прохрипел я. – Не знаешь?! А это что? Это что?! – тыкал я ему в нос чеком. Я едва сдержался, чтобы не ударить его. – Тут только сорок долларов!
– Обычное жалованье. – Он пятился, но ответил довольно спокойно.
– Врешь! Обычное жалованье – пятьдесят долларов. Как платишь окномою, которого я заменил. Почему такая разница?
– Он американец, – последовал ответ.
– Какая разница?
– А у себя на родине ты больше получал? – ехидно усмехнулся он.
– А какое тебе дело? Я работаю в Америке и должен получать по местным ставкам, как получал до сего времени.
– Определенной ставки нет.
– Но почему другие платят больше?
– А по-моему, ты должен быть мне благодарен и за это. Ведь ты был безработным.
– А где сказано, что безработные должны работать по пониженным ставкам? Я спрашивал тебя. Ты ответил: жалованье обычное.
– Ну да, обычное… для вашего брата… – снова усмехнулся он.
– Это подло! – крикнул я. – Подло!
– Ну-ну! Ты полегче. А то я укажу тебе дорогу! – Он сжал кулаки.
– Подло и гнусно! – еще резче и громче повторил я. – Ты хочешь присвоить себе эти десять долларов.
– Ничего подобного! Я провел это через контору.
Он охотно указал бы мне дорогу, но моя ярость, повидимому, смущала его.
– Ничего подобного, – повторил он.
– Тогда какой тебе интерес грабить меня? Вряд ли дирекции этого здания нужна твоя услуга.
– Я это сделал из принципа.
– Из принципа?!
– Да, из принципа.
– Вот как! Так это же принцип Ку-клукс-клана! – выпалил я ему в лицо оскорбительную для многих фразу и сжал кулаки… Но, к моему удивлению, форма «все с той же усмешкой спокойно ответил:
– А хотя бы и так…
С минуту мы свирепо глядели друг на друга. Не знаю, что думал он в эту минуту, но я живо вспомнил… группу Ку-клукс-клан на трибуне в длинных белых халатах и остроконечных капюшонах, с прорезами для глаз. Оратор группы, ворочая своей мертвой головой и жестикулируя, надрывался, чтобы привлечь внимание прохожих: «От его величества императорского чародея ко всем духам, драконам, гидрам, великим лешим и домовым, великим титанам и фуриям, гигантам, циклопам, ужасам и всем гражданам невидимой империи, рыцарям Ку-клукс-клана, Мы принимаем в свою организацию всех, кто поклянется в верности нашей идее. Наш устав: рыцарство, благородство, защита семейного очага, целомудрие женщин, патриотизм и гегемония белых…» Это была церемония привлечения членов в организацию Ку-клукс-клан… Не был ли этот тип членом этой организации?
Словно угадав мои мысли, форман членораздельно проговорил:
– А хотя бы и так…
Я понял, что разговаривать с ним было излишке. Надо было принять другие меры. Но уйти, не разрядив хотя бы часть своей ярости, было не в моих силах. И я глухо, но членораздельно произнес то, что так невыносимо для уха Ку-клукс-клана, что заставляет меняться в лице любого из них:
– Ты не стоишь задницы старого негра…
Форман действительно изменился в лице, побелел, опешил.
– А теперь я пойду… – И я ушел. Он не последовал за мной.
…Я получил некоторое моральное удовлетворение, но материально от этого ничего не выиграл. Десять долларов! Для безработного это целое состояние. И что за наглость! Нет, я должен получить за свой труд полностью. И, подхлестываемый новой волной обиды и горечи, я смело направился в кабинет управляющего. Управляющий – «большой человек» и, насколько мне известно, такими мелочами, как разбор конфликтов, не занимается. Но мне нечего было терять.
Пожилой, солидный мужчина с карандашом в руке стоял боком ко мне и внимательно рассматривал висевший на стене план дома. На мое приветствие он только удивленно повернул голову. Не ожидая его вопросов, я коротко изложил причину моего прихода. Он слушал, не меняя позы.
– Меня это не касается, – тихо сказал он.
– Но форман вам подчинен.
– Подчинен, но я не вмешиваюсь в его обязанности. На то он и форман.
– Странно! К кому же я должен тогда обращаться?
– Меня это совершенно не касается.
Он говорил тихо, но так категорично, что я понял: и с ним разговаривать нечего-
Выругавшись по-русски, я вышел из кабинета.
…Весь день я не находил себе места. Десять долларов – это почти шесть дней работы. Висеть на поясе, как над пропастью, по девять часов в день и мыть по 36 окон, – нет, с этим я примириться не могу. Но что же делать? Я почти весь день не ел, но голода не испытывал. Ночью я не мог уснуть. Ворочаясь на койке, я разбудил своего соседа.
– Ты чего не спишь? Болен? – шопотом спросил он.
В ответ я тяжело вздохнул. Он чуть приподнялся, внимательно посмотрел на меня, насколько позволял полумрак.
– Что стряслось?
– Ограбили меня.
– Ограбили? И было что грабить? – Мысль, что можно ограбить безработного, показалась ему маловероятной.
– Представь себе. – И я шопотом рассказал ему свое горе.
Рабочий несколько минут молчал. Он думал.
– Видишь ли, – зашептал он, – если б существовал союз чернорабочих, можно было бы еще поговорить, но сейчас что посоветовать тебе? Сходить разве к уполномоченному труда. – Он сказал адрес. – Поговори… Попытайся…
