Юрий Магалиф - Про дедушку Гайсу

Лето давно уже отбегало свое. Вот-вот и осень отстрадает.

Погреба доверху засыпаны картошкой. В чуланах крепко пахнет сушеными грибами, укропом, свежеквашеной капустой. Кисловатый аромат пареной калины гуляет по избам.

В холодном прозрачном воздухе над крышами покачиваются высокие столбы дыма.

Гуси уже не ходят вразвалочку, а, разбежавшись вдоль улицы, летят к реке с победными криками и распластывают над берегами широкие крылья.

В каждом дворе стучат топоры — кто дрова колет, кто дверь утепляет, кто баньку ремонтирует. А над воротами и заборами, на прочных навесах из толстых жердей, один за другим встают стога сена — словно караульные, которых выставила деревня, ожидая наступления долгой зимы.

Ночью дедушке Гайсе опять приснился тигр.

Наяву тигров Гайса-бабай видел несколько лет тому назад, когда однажды в городе попал в цирк. Здоровый парень в голубой куртке с бичом в руке разгуливал по ковру, а вокруг него прыгали с ящика на ящик и рычали полосатые звери.

«Вот это работа! — подумал тогда дедушка Гайса. — А сколько же ему платят за такую храбрость?»

С той поры Гайсе часто снились тигры: то он ездил на них верхом, то запрягал тигров в пароконную бричку, то торговал тигра на мясо у заезжего цыгана…

Но в эту ночь он увидел вот какой сон. Будто пришел он в цирк со своей козой Дуськой, а парень в голубой куртке говорит: «Это хорошо, Гайса, что ты козу привел, — мой тигр очень уважает козлятину». А Гайса отвечает: «Это не простая коза, а пухово-молочная, я ее в Михайловке купил за пятьдесят рублей, и она по два литра молока в день дает». — «Ничего, — говорит парень и помахивает бичом, — мой титр и пухово-молочную съест». Вдруг дедушка Гайса увидел рядом с собой веревочную лестницу и полез по перекладинам вместе с Дуськой. И забрались они под самую крышу. Только слышит Гайса, как сверху по крыше — по кровельной жести — шагает тигр, и железо под его тяжелыми лапами гулко грохочет — «блям-блям!» А коза со страху бьется рогами о крышу тоже — «блям-блям!» Гайсе становится страшно: Дуську ему очень жалко, потому что, кроме этой козы, у него ведь никого на свете нет! Тигр подступает все ближе, и железо бренчит все громче — «блям-блям-блям!.. блям-блям!» «Нет, — решил Гайса, — сейчас я сам вылезу на крышу и посмотрю, чего он там хочет, этот тигр?..»

Тут Гайса-бабай проснулся и услышал, что во дворе и в самом деле гремит: «блям-блям!» Гайса приподнялся, глянул в окно. Осенняя ночь такая темная, что ничего не видно.

Немного погодя опять загрохотало…

Гайса-бабай встал, сунул ноги в растоптанные катанки и в одном белье вышел на крыльцо.

Сухой предзимний морозец обдал его старое худенькое тело.

— Кто там? — не слишком храбро крикнул Гайса.

Возле крыльца что-то заметалось… снова загремело и стихло.

Когда глаза немного привыкли, Гайса заметил, что по двору движется нечто несуразное: маленькое, с тупой широкой мордой — или зверь, или машина какая-то?.. Морда ударяется то о нижнюю ступеньку крыльца, то о старый оцинкованный таз, из которого пьет Дуська.

Гайса вернулся в избу, зажег «летучую мышь», накинул на плечи телогрейку и снова вышел.

В желтом свете фонаря, шатаясь и падая, ходила мохнатая соседская собака Актуш. На голову ее, по самую шею, был надет эмалированный бидон. В этом бидоне с вечера осталось молока на донышке — да позабыл Гайса занести его в избу.

— Эй, глупый старик! — вслух сказал Гайса, обращаясь и к собаке, и к самому себе.

С этим псом Гайса находился в сложных отношениях. Актуш когда-то давно, когда у него еще были крепкие зубы, укусил дедушку Гайсу: с тех пор они побаивались друг друга. Гайса старался по возможности не ходить к соседям, переговаривался с ними через заплот. А пес, проделав чуть подальше — под плетнем — большую дыру, приходил во двор Гансы только по ночам, сворачивался клубком возле стайки, где жила коза, и сторожил оба двора — хозяйский и дедушки Гайсы. За эту службу Гайса иногда оставлял для Актуша в тазу сухие хлебные корки, кости с остатками мяса, вареную картошку.

— Эй, глупый, глупый старик! — повторял Гайса-бабай. — Задохнешься в бидоне, умрешь без времени…

И в самом деле — Актуш, сделав несколько шагов, падал на землю, опять поднимался и снова падал.

Гайса присел на корточки, взялся обеими руками за бидон и потянул его к себе: однако мохнатая башка плотно засела там. Гайса попытался рывком сдернуть бидон — ничего не вышло: вместе с бидоном дернулся и Актуш.

— Погоди маленько… — прошептал дедушка Гайса. — Я сейчас…

С «летучей мышыо» в руках он перелез через заплот к соседям и тихо постучал в окошко.

Соседи спали чутко — сразу же за окном возникла высокая фигура в белом.

— Кто такой? Что надо? — спросили сиплым басом.

— Это я, Тимербулат! — ответил Гайса-бабай, плохо распознав — кто там, за окном, показался: то ли богатырь-тракторист, то ли его мать… — Это я — Гайса-бабай!.. — Он посветил себе в лицо фонарем, чтобы поняли, что это именно сосед, а не кто-нибудь посторонний. — У меня собака в бидоне сидит… Выйди на минутку.

Лязгнула щеколда, с визгом и скрипом отворилась тяжелая дверь, и на пороге показалась старуха Фарида Юсупова, такая же рослая и могучая, как ее сын, знаменитый в Караяре борец..

— Ну, — сказала Фарида низким голосом, — сам не спишь и людям не даешь? Что случилось?

Запинаясь от смущения, Гайса-бабай объяснил.

— Вот паразит какой! — грозно заворчала Фарида. — Шляется по чужим дворам!..

Дедушка Гайса не понял, о ком это она…

Подобрав подол длинной белой рубахи, Фарида полезла через заплот вслед за Гайсой.

Актуш лежал не двигаясь.

Крепко зажав бидон в коленях, старуха большими руками вцепилась в мохнатую шею пса и вытянула из бидона — сначала черные уши, а потом и всю морду.

— Вот спасибо тебе, Фарида! Вот спасибо! — суетился Гайса-бабай. — Совсем пропадал Актуш… Жалко собаку: хорошая собака — мою козу сторожит.

— Иди спи! — сказал старуха, забираясь на заплот, словно на коня.

— И тебе спать спокойно.

— Где там спокойно! Тимербулата до сих пор нету.

— А куда же он подевался?

— Куда-куда!.. Гуляет, наверное, с этой образованной. Ой, аллах!..

Фарида перекинула через заплот голенастую ногу, спрыгнула наземь и ушла к себе в избу.

Гайса повесил бидон на плетень и еще постоял немного посреди двора, глядя на черное, беззвездное небо. Он подумал, что, может быть, сегодня опять увидит большую радость — первый снег. И у него стало хорошо на душе, очень хорошо.

Но, войдя в дом, улегшись на тощий матрасик, натянув до подбородка ватное одеяло, Гайса вдруг сообразил: а ведь то, что произошло сейчас, дело вовсе не веселое.

Во-первых, во дворе был позабыт с вечера бидон с молоком: пусть молока там немного — все равно, такого раньше с Гайсой никогда не случалось… Во-вторых, нужно честно признаться: Гайса испугался, увидев непонятное существо, которое металось и громыхало: а ведь прежде в своем доме, во дворе своем Гайса ничего не боялся… Эй! Уж не старость ли подступает?..

Конечно, семьдесят два года — пустяки для одинокого мужчины. Вставить бы новые зубы да заказать хорошие очки для охоты — живи тогда в полное удовольствие! Пенсия идет — хоть и не очень большая, а идет. Картошка своя. Коза доится. Чего еще надо?!

Но как подумаешь, что все-таки придется когда-нибудь стариком стать, — вот тогда-то…

Ладно! Пусть. Проклятая старость все равно приползет, никуда от нее не спрятаться. Пусть… А вот утром, наверное, выпадет снег — день будет светлым, чистым!

Гайса-бабай уснул.

Однако утром снега все еще не было. Наоборот — в воздухе потеплело. Земля на огородах лежала черно-серая — овцы бродили по грязной картофельной ботве.

Дедушка Гайса подоил Дуську, выгнал ее в огород.

А сам покатил на велосипеде в Бруснику.

Деревня Брусника совсем рядышком — семи километров не будет.

А деревня-то, деревня! — всего три дома: лесник, Машка-вдова да Сильва-охотник.

Родители Сильвы приехали в здешние места из Латвии (Сильва говорит, «из Курляндии») еще задолго до революции. Не по своей воле приехали — сослали их в Сибирь.

Татары к себе латышей не пустили. Но и не выгнали совсем: отрезали за березняком кусок бросовой земли — обживайтесь, поселыцики, только свиней за ограду не выпускайте.

Сильва для дедушки Гайсы — первый товарищ. Лет шестьдесят дружбу водят, а то и больше. Все у них одинаково в жизни получалось: в один год женились, в один год овдовели… Теперь ездят друг к другу в гости, охотятся иногда вместе, рыбачат. Сильва — грамотный старик, еще у отца своего хорошо выучился. Он выписывает районную газету и журнал «Охота и охотничье хозяйство», говорит, что без такого журнала никак нельзя.