Михаил Коршунов
Красные каштаны
Никита Денисович был художник, иллюстрировал в детском издательстве книги для ребят.
Рисовал щербатых мальчишек с побитыми локтями и коленями, в пестрых рубашках, в поцарапанных башмаках. Веснушчатых девчонок, точно забрызганных весенним солнцем, с узелками волос на макушке, ловких и пронырливых, как ящерицы.
Но больше всего любил рисовать море. Рисовал его и летним, спокойным, когда в нем отражались бакланы и белые тучи, а по вечерам лежал тихий лунный свет, и осенним, шумным, когда волны разбивали лунный свет, облаком вскидывались над утесами.
Детство Никита Денисович провел на юге, у моря. Скитался по отмелям и лагунам в поисках раковин морских фиников, морских ушек, помогал рыбакам обшивать кромки парусов ликтросом, наметывал накидными сетями скачущую султанку, красил баркасы и шаланды. Тогда и познакомился с красками.
Прошло детство, прошла юность. Потом уехал далеко от моря, окончил художественное училище и занялся работой в детском издательстве.
Но море любил по-прежнему. Часто бывал на юге, в особенности после Отечественной войны.
Только никогда не посещал город с высокой башней маяка и древней генуэзской крепостью. Путешествовал везде, а этот город, если шел пешком, — обходил стороной, если ехал на машине, — объезжал, если плыл на пароходе, — проплывал мимо.
Были причины — давние, когда был еще молод.
В том городе жила девушка Оля, смуглая и подвижная. Волосы подвязывала лентой от бескозырки. Бегала летом в расклешенной юбке из флотского сукна и в тонкой маркизетовой кофточке. Осенью — в старом бушлате с медными пуговицами.
Много лет был с нею знаком Никита Денисович, много лет они были друзьями.
Никита Денисович любил Олю, и одно время ему показалось, что Оля его тоже любит.
Но однажды в город приплыл миноносец и встал на ремонт. Это был юркий, маленький миноносец, за что на Черноморье его в шутку называли «Салажонок».
На миноносце служил лейтенант Платонов. Он познакомился с Олей.
В скуластом, обветренном лице Платонова, в поджарой сильной фигуре были отвага и лихость, свойственные молодости.
Но ощущалась в нем — в его глазах, в том, как при разговоре с Олей неожиданно краснел, — душевная мягкость, доброта и даже застенчивость.
Он часто дарил Оле цветы, стыдливо завернутые с «головой» в бумагу. Присылал местные телеграммы. Почтальон поднимал Олю с постели рано поутру стуком в дверь:
— Вам молния! Распишитесь!
Оля, испуганная, придерживая на груди домашнее платье, расписывалась в получении телеграммы и распечатывала ее тут же, на пороге: «С добрым утром. Солнце взошло — пора вставать».
Передавал Платонов через дворовых ребят и смешные записочки: «Приходите к морю. Будем сидеть на скале, болтать ногами и грызть яблоки».
В парке на кустах сирени отыскивал для Оли «волшебные» цветки с пятью лепестками, которые, по приметам кудесников, полагалось съесть, и тогда будешь обеспечен сорока бочками счастья.
По вечерам показывал Оле созвездия Стрелы, Лисичек, Единорога. Рассказывал, что на Луне есть море Дождей, море Ясности, море Паров, гора Варгентин. А небо там вечно черное, поэтому звезды видны и днем и ночью.
Когда «Салажонок» был готов к отплытию, Оля и Платонов поженились.
Через два года у них родилась дочка Юна, которую моряки «Салажонка» окрестили Юнгой.
Наступила Отечественная война. Никита Денисович попал в отряд водолазов.
Находясь на фронте, случайно прочитал во фронтовой газете, что командир миноносца капитан третьего ранга Платонов погиб в морском бою неподалеку от Керчи.
Прошла война. Прошли еще годы.
Никита Денисович все собирался заехать в город с высокой башней маяка, но в последнюю минуту передумывал и не заезжал.
Этой осенью Никита Денисович плыл на попутном сейнере вдоль Черноморского побережья. Было задание — сделать рисунки для книги, в которой рассказывалось о юге.
Он стоял на палубе, когда услышал распоряжение капитана зайти в город с высокой башней маяка, пополнить запас горючего.
Никита Денисович вдруг неожиданно для самого себя решил покинуть сейнер.
Если то, что сейнер собирался завернуть в город, было случайностью, так пусть будет случайность во всем, что бы ни произошло дальше!
Никита Денисович побросал в заплечный мешок вещи, подхватил мелкие арбузы, которые ел в дороге, и, когда сейнер причалил к пирсу, спустился по трапу на берег.
Все произошло быстро, без раздумий и колебаний, потому легко и просто.
У морского вокзала снял в гостинице номер — кровать, шкаф, письменный стол. На столе телефон и графин с водой.
Сколько раз бывал он в подобных комнатах!
Разъезды, командировки, поиски натуры для рисунков, смутные поиски и какого-то личного счастья, устроенности в жизни.
И всегда эта крашеная железная кровать, шкаф с пустыми полками и письменный стол тоже с пустыми ящиками или, в лучшем случае, в одном из ящиков — одежная щетка.
Никита Денисович прошелся по комнате.
Арбузы положил в угол. Пол был покатым, и они выкатились на середину. Никита Денисович спотыкался об арбузы, продолжал ходить.
Вдруг испугался, что Оли здесь нет. Конечно, можно позвонить по телефону в справочное бюро, узнать, проживает ли в городе Ольга Павловна Платонова с дочкой Юной. Никита Денисович опустил на телефон руку, но трубку так и не снял.
И вот примечательно: он никогда не пользовался в гостиницах телефоном — ему никто не звонил, и он никому не звонил. И телефон обычно так и стоял, молчаливый и одинокий.
Художник взял небольшой альбом, положил в карман полотняного пиджака, вышел из гостиницы. Хотелось избавиться от волнующих мыслей, отодвинуть те минуты, когда надо будет окончательно все узнать, выяснить и, очевидно, как и прежде, остаться одному.
Направился в старую часть города, к генуэзской крепости. Крепость была в противоположной стороне от набережной, где когда-то жила Оля.
Все здесь было известным с детства: нагорные кривые проулки, кусты айвы и трехлистного колючего лимона, стволы ракитника, скрученные между собой, точно морские узлы.
Идешь дворами с переходами, арками, перелазами, идешь как улицей.
Мальчишки щеголяют в отцовских поношенных фуражках-мичманках. Мичманки сваливаются им на глаза, мальчишкам приходится задирать голову, чтобы хоть что-нибудь видеть.
В плиты тротуаров вделаны металлические дощечки с фамилиями подрядчиков-мостовщиков. В каждом доме, на чердаке, — сушильня для белья с решетчатыми, как жалюзи, стенами, сквозь которые сушильня продувается ветром.
Первая мастерская Никиты Денисовича была в такой сушильне, потому что другого места для его этюдов, банок с кистями, подрамников и холстов не находилось.
Но вскоре его прогнали из сушильни: хозяйская простыня из голландского полотна с прошвами свалилась с веревки на мольберт, испачкалась в краске.
Никита Денисович выбрал подходящий двор, присел на ступеньках мансарды, достал альбом, карандаш и начал работать.
Над крышами мазанок, уложенными по углам камнями, чтобы не сдула буря, над осыпчивыми уступами скал возвысилось море, светлое, с темными дорожками от подводных встречных потоков.
Катера и пароходы прорезали эту светлую, нагретую солнцем поверхность моря и оставляли за собой синие полосы прохладной приглубинной воды.
Сделав несколько рисунков, Никита Денисович взобрался в горы, где росли оголенные, сбросившие кору, земляничные деревья, где с воздуха стерегли землю кобчики и пустельги.
Солнце опустилось за горы, отпылал на тучах закат. Море ушло куда-то за горизонт, высоко в небо.
Никита Денисович убрал альбом, но долго еще бродил в горах — встречал сумерки, курил, думал.
Проснулись, заморгали звезды, вначале близкие, крупные, потом мелкие, далекие. Луна осветила море и отделила его от неба.
Никита Денисович докурил папиросу, начал спускаться к городу. Спускался поспешно, точно стремился поскорее уйти из тихих, сумеречных гор.
В конце набережной, среди каштанов, которые цвели красным цветом, стоял дом из дикого горного камня с железными венцами на трубах.
Крайние окна в доме были окнами квартиры, где прежде жила Оля.
У крыльца дома, в палисаднике, — чугунная скамейка. Никита Денисович хорошо ее помнил. Когда на море штормило и брызги перелетали через набережную, скамейка бывала мокрой.
Это не смущало Олю и Никиту Денисовича. Они даже в шторм упрямо сидели на ней.
Никита Денисович все еще не хотел идти в ту часть города, где красные каштаны, но сам не заметил, как прошел вдоль набережной, и вот они — каштаны. Вот он — дом из дикого камня. Крайние окна.
