Из новой книги "Линтенька, или Воспарившие". Американский роман
Брам первым и предупредил.
Общий механик их представил, еще в первый год в Америке, и тогда Полине хотелось засмеяться. Человек был русскоговорящий, но будто только вчера из Палермо. Весь в оттенках черного, все шелк, и made in Italy.
Брам был все, что только можно себе представить: и автогонщик, и моряк, даже пилот, – но, правда, постоянно лишавшийся лицензии за мат-перемат в эфире: на своем двухмоторном самолетике со сказочным названием “Буковый Барон” “летал” их, всю семью, то над Большим Каньоном, то через ультрамариновый Гольфстрим на Багамы и Карибы. Можно сказать, дружили, хотя разница поколений: все мудаки, кто думает не так, как Брам. К тому же не москвич и “новый русский”, а пожилой стиляга с Невского проспекта. Но при этом не сноб, как питерские иммигранты, а совсем наоборот: если, конечно, не считать за разновидность снобизма старательное скрывание ума и тонкости под маской урки, который изъяснялся матом, и только от волнения переходил на прекрасный литературный русский потомственного петербуржца.
В отличие от Макса, которого в бизнес направили, как раньше посылали на целину и БАМ, он был настоящим героем частного предпринимательства, тут, на свободе, “сделавший-себя-сам”. Сначала, во всяком случае. Теперь Брам был в крутом, но очень прибыльном “помойном” бизнесе – по определению, взаимно, так сказать, зависимом. Международном и связанном с морскими перевозками. Но начинал в 70-е, как чистый easy rider, беспечный ездок. За “баранкой” старого трейлера, как одинокий дальнобойщик, перевозящий “от себя” во Флориду и Калифорнию. Брам поднимался и падал, объявлял себя банкротом, терял жену и становился беглецом от кредиторов и клиентом бруклинских проституток: даже раз женился на одной. Рассказывая “за жизнь”, любил назидательно вставлять свой толстый указательный в дырку, которая была у него в правом виске, дабы показать счастливую траекторию револьверной пули, которая, мозг не затронув, пробуравила бледную канавку поперек загорелых морщин его умного лба.
Если считать – как, собственно, оно и есть – исчезновение супруга частным вариантом апокалипсиса, то хронологию этого Полина ведет со звонка Брама. Хронику отложенной смерти.
– Прошу прощения, Летицкая, что я вторгаюсь, – так начал тогда Брам. – Дома твой… фундамeнт?
Засмеявшись неожиданному слову, она ответила:
– В командировке.
– Слушай, я знаю, что лучше тебя жен нет, только не надо мне тут, а? Мы вместе в Москву летели “Дельтой”.
– Случайно?
– Случайностей стараюсь избегать. Просто мне срочно нужно было туда же по моим помойным, а Макс просил о рандеву. Объедини все это, и поймешь, почему я провел с ним восемь часов плечом к плечу…
В отличие от супруга Брам решил оперативно свои дела – и обратно в Пенсильванию к семье. Там у них с третьей женой Тамарой, прямо с борта снятой им стюардессой “Аэрофлота”, была, а может быть, и есть еще взлетная дорожка и “плейс”, окруженный, как в рекламах пишут, “первозданной” природой, будь она неладна: вскоре после того аларма Брам рухнул с дуба, и не фигурально, а с переломом позвоночника. Нет, к счастью, он не превратился в овощ, как Супермен, и через год напряжения воли, достойной книги “Повесть о настоящем человеке-2”, почти полностью выкарабкался из паралича. К тому времени по средствам массовой информации прокатился, отгремел и почти забылся международный скандал про 100 тонн радиоактивных отходов в прохудившихся бочках с лого никому не известной американской фирмы, обнаруженных в цеху заброшенной фабрики имени Розы Люксембург в 200 километрах к юго-западу от Москвы. Но на Браме это никак не отозвалось. Он ушел из бизнеса. Удар об Америку при падении с отцепленным воздушным змеем пятилетней дочки, вышиб из Брама все бизнес-свойства, вбив взамен религиозно-нравственный переворот, который, в смысле конкретной помощи, превратил могучего человека в ноль без палочки.
Увы.
Но перед этим он был настроен более, чем сочувственно:
– Ты понимаешь, о чем я говорю? Всю дорогу до Москвы его я слушал!
– И?
– Макса надо спасать.
От неожиданности засмеялась. Спасать? Того, на котором с момента, как сыграли марш Мендельсона на улице Грибоедова, весь мир ее покоится, как наш большой когда-то на слонах или китах, или на тех и на других одновременно, но с той же неколебимой прочностью. Кого спасать, Макса? Самого умного из людей, встреченных ей в жизни? Новая Россия тупо повторяет за американцами шутку, которую в Америке Полина, кстати, никогда не слышала: “Если ты такой умный, почему ты такой бедный?” Но и это не про Макса. Рублевым миллионером стал еще в Москве их юности, а к началу 90-х, когда, ему благодаря, американские “халдеи” отгрохали себе дворцы в Нью-Джерси, был уже международно-признанным виртуозом по части многоходовых комбинаций. Так что сейчас она говорит с Брамом из полуторамиллионой “проперти”, которую Макс завершает по индивидуальному проекту, и не в кредит, а за наличный расчет “зеленью”, которая нарастает, как на дрожжах, повсюду, благодаря придуманным им “схемам”: от Ташкента до Праги, от Москвы до Америки. Даже то, что внезапно его “ушли”, не меняет в этом ничего. Макс убедит Москву его вернуть. Нет никаких причин считать, что будущее будет отличаться от настоящего, сияющего, как это небо в стеклянном потолке.
– Хрустальной чистоты твой смех. Всегда ценил, Летицкая. Только сейчас, боюсь, нам не до смеха…
– Почему?
– В последнее время ничего не замечала?
Чего? Улик? Свидетельств об изменах? Брам, не смеши людей, тем более перечитавших недавно с монитора “Анну Каренину”. Никакие экстрамаритальные связи там, в зоне дикого капитализма, не могут разрушить человека, завершающего дом в последнем оплоте семейных ценностей, который есть Америка.
– Нет, я не про блядей, – ответил на эти мысли Брам. – Просто крыша там отъехала.
– У Макса?
– Слушай, человек пытался убедить меня, что скоро все накроется. Как Союз наш нерушимый.
– Америка?
– Весь мир. А именно в двенадцатом году.
– У него проблемы на работе.
– Ты эвфемизмами со мной не объясняйся. Все знаю. Вышибли пинком под зад. Сэ ля ви, и ничего постыдного тут нет. После холодной войны в Вашингтоне антисоветчиков косяками выгоняли. Так и Москва взялась сейчас за перестроечных. Макс принял это персонально, как чей-то умысел, когда ежу понятно, что он стал жертвой конфликта бизнес-групп, за которым большая политика и новый курс. Но ты за него не беспокойся. В Москве я свел его с людьми. Мусорный бизнес на подъеме, авось перекантуется. До того, как всё накроется. За исключением – ты слушаешь? – Алтая. Где твой супруг намерен строить бункер.
– Где, на Алтае?
– Горном. В горах, понимаешь ли, его спасение.
– А мы с Никитой?
– О чем и говорю. Переживет ли он двенадцатый свой год, не знаю, но вам с пацаном спасаться надо здесь и сейчас. Безотлагательно, Летицкая.
– Нам? От кого?
– Смотрела Shining? А посмотри при случае. Неплохой был ужастик в мое время. Про беззаветную любовь к писателю-супругу, который спятил и взялся за топор. Не будь прокрастинаторшей. Макс верит в то, что говорит.
– Но это же абсурд?
– Для нас с тобой. А бородатый мужик слезами обливался, как младенец. Всю Атлантику проплакал мне в жилетку. Говорю тебе, Летицкая. Крышу капитально там снесло. Не хочу сказать, что навсегда, но эта его слезливость… Не синдром ли?
– Какой?
– Измененной реактивности, как помнится. Одна из моих жен, которая проститутка, глотала всякую дрянь. Он у тебя, случайно, не подсел на что-нибудь подобное?
– Нет, конечно! – Даже возмутилась. – Брам, ты что?
Ну, если нет, тогда не все потеряно. Короче, думай о себе. Не просто думай: делай что-нибудь на случай худшего сценария. Может случиться, что тебе, не приведи Господь, придется зарабатывать на жизнь. Взгляни на себя с этой точки зрения. Насколько marketable. Рыночноспособна. Что ебаному рынку сможешь предложить. Думай, Летицкая, об этом. А там, когда вернется, веру укрепляй.
– Во что?
– А в перспективный бизнес. Нью-Джерси ведь недаром называют “свалкой возможностей”. Уверяю, он тут себя найдет. В материальном плане ничего не потеряет, а рискнет запачкать руки, так еще и выиграет. Главное, чтоб из Америки он больше ни ногой. Веришь в конец света? Так жди конца в Америке.
Брам все тогда придумал. Схему спасения.
А после рухнул с дуба.
*
С того разговора будто русло сузилось. Полину подхватило и несло. В каком направлении? Куда?
Доносился тревожный гул, но перед ней пока все было гладко, край, за которым грохотала бездна, не просматривался. Катастрофа? Низвержение в Мальстрем? Макс отнюдь не был стрекозой из басни Крылова, разумеется, думал и про “черный день”, и подстилал соломку. Точно Полина не знала, какую, но имеют же место “авуары” – само слово навевало безмятежность, как под опахалами. Не говоря про “плейсы”, как небрежно выражался. Риэлти стейт, непринужденно возникавшая, помимо Москвы, и в Риге, и в Праге, и в Будапеште – не говоря про Карибский регион…
