Поезд пришел поздно вечером. На маленькой засыпанной снегом площади нас ждал автобус.
— Все? — спросил шофер, не оборачиваясь, и завел мотор.
Лейтенант Лобанов с темными выразительными глазами и античным профилем (это его собственное определение) достал ножичек и начал соскребать с окошка иней.
— Долго ли ехать-то? — спросил он шофера.
Солдат не ответил, а может, мы не расслышали его слов за натужным ревом двигателя.
Я тоже расчистил иней, который толстым бархатным слоем облепил стекло.
Мы промчались по слабо освещенным улицам с одноэтажными и двухэтажными домиками, пересекли старый парк, застывший в снежномбезмолвии, и выкатились на поле.
Шофер, как видно, спешил, и нас изрядно потряхивало. Встречный морозный ветер свистел за окном.
«Ну теперь, значит, близко», — подумал я, увидев стоявших у обочины дороги офицера в короткой летной куртке и девушку. Девушка стыдливо отвернулась от автобуса и закрыла воротником лицо, а офицер приветственно помахал рукой.
— Попалась птичка в сети, — заметил Лобанов и повернулся к нам. На его белом чистом лице с узкими полубачкамн блуждала неопределенная ухмылка.
— Завидуешь? — оторвался от книги его закадычный приятель Миша Шатунов, лобастый парень с широким плоским носом и светлыми глазами.
Все засмеялись. Несмотря на поздний час, спать никому не хотелось. И настроение у всех было бодрое. Мы считали себя отмеченными судьбой, избранниками, иначе не ехали бы сюда. Другие об этом могли только мечтать.
Неожиданно автобус круто развернулся и встал. С шипением открылись двери.
Мы переглянулись.
— Слезать? — спросил наш адъютант эскадрильи Перекатов.
— Приехали. — Шофер выключил свет. Он явно не разделял нашего настроения. А рейс этот ему, как видно, не доставил большого удовольствия, парень спешил загнать машину в гараж и уйти спать.
Мы веселой гурьбой высыпали на чисто выметенную площадку.
Из стоявшего невдалеке здания с длинными рядами темных, уснувших окон вышел затянутый в ремни офицер с повязкой дежурного по части.
— От Молоткова? Давайте за мной! А вас уже заждались.
Мы прошли за незнакомым капитаном мимо застывшего в сумраке часового, миновали длинный узкий коридор и остановились, пока дежурный открывал дверь.
Над потолком ослепительно вспыхнула огромная лампа, ярко осветив стоявшие вдоль стены койки, накрытые новенькими белоснежными простынями.
— Здесь пока и обоснуетесь. А как освободятся места в гостинице — переберетесь туда.
— Ого! Значит, многие переучиваются? — Лобанов вопросительно посмотрел на дежурного своими выразительными глазами.
— Ничего удивительного. Авиация получает новую технику. — Дежурный проверил, на всех ли кроватях висят полотенца. — Раздевайтесь. И вообще чувствуйте себя как дома.
— Постараемся, — Лобанов изо всех сил старался выглядеть независимым, бывалым человеком и считал, что для этого лучше всего быть немного развязным.
— А где же Кобадзе и остальные наши? — Всю дорогу я мечтал о встрече с другом, который вместе с командиром эскадрильи и еще несколькими старшими офицерами-летчиками уехал переучиваться месяц назад. Они должны были заниматься по программе инструкторов, чтобы потом обучать летный состав нашего полка.
— Уехали на полигон смотреть, как завтра истребители будут крошить наземные цели. Вернутся послезавтра.
— Жалко, — вздохнул Перекатов. — Мне ведь утром дальше. — Он уезжал на курсы штурманов наведения. — Выходит, не увижу их.
Пожелав нам спокойного сна, дежурный удалился.
Под жилье нам выделили один из классов. Его стены были увешаны цветными схемами и плакатами, на которых изображались устройства различных систем и агрегатов новых, еще не виданных нами самолетов.
Мы, не сбрасывая шинелей, молча ходили вдоль стен и читали подписи под плакатами.
Внимание привлекла большая, до половины задерну-» тая шторкой картина-схема, на которой был изображен самолет, очень напоминавший какую-то хищную морскую рыбу. Его прижатые к бокам плавники-крылья стремительно рассекали воздух, который отлетал назад тонкими белыми жгутами и уже где-то далеко за хвостом снова голубел.
Картина ошеломила всех: каждый в ту минуту попытался представить себя в этом самолете и не мог — слишком маленькими и беспомощными казались мы себе.
— Постойте, братцы, к нам на аэродром вроде бы не такая штука прилетала, — Лобанов нервно проглотил слюну. — Смотрите, какой у нее нос!
— А плоскости немногим больше стабилизатора. Какую же скорость надо, чтобы держаться на таких ножичках?
— А какой чудесный обзор из кабины! Крылья где-то далеко позади. Ничего не мешает.
Теперь уже говорили все разом:
— Вот бы на какую пересесть!
— И пересядем. На такой штуке, наверно, и в небе тесно.
На грешную землю нас спустил Миша Шатунов, никогда, ни при каких обстоятельствах, не терявший рассудка и самообладания.
— А ведь машинка-то сверхзвуковая.
И все затихли. Этих магических слов достаточно было, чтобы усмирить разбушевавшиеся страсти.
— А по-вашему, товарищ капитан? — почти шепотом спросил Лобанов.
Теперь все смотрели на Перекатова — старого авиационного волка, повидавшего на своем веку немало всяких самолетов.
— Завтра узнаете, — капитан ничего не мог нам сказать. — А сейчас — быстро раздеваться и спать!
Укладывались молча. Каждый думал о своем. Трудно будет. Я, пожалуй, впервые осознал, что ждет меня впереди. Где-то в другом конце темного здания дежурный по части заказывал по телефону завтрак — это для нас. Через несколько часов мы должны были начать совершенно новую жизнь. Впрочем, мы уже начали ее, переступив порог класса. Она глядела на нас со схем, манила, звала и пугала…
Моим соседом по койке оказался лейтенант Шатунов.
— Ты знаешь, Миша, я не могу себя представить в реактивной машине. Делается не по себе. Может быть, я боюсь ее?
Шатунов повернулся и долго смотрел на потолок своим мечтательно-невозмутимым взглядом. Там на тонких проволочках висели макеты стреловидных самолетов.
— Страшно, — наконец проговорил он раздумчиво. — А может, и нет. Не пробовал. Только знаю одно: врагу будет тошно.
Я хотел еще что-то сказать Шатунову, но он уже захрапел вовсю. И как он только мог оставаться спокойным?
Я проснулся, когда в конце коридора дневальный подал команду «Смирно» и позвал на выход дежурного по части. Потом послышался уже знакомый голос капитана. Он кому-то что-то докладывал.
— А ну, быстро подъем! — тихо скомандовал Перекатов. — Толкните там Шатунова.
Летчики вскочили с кроватей. Оказывается, никто уже не спал и все были рады скорее начать новый день. Одевались как по тревоге.
Прежде чем незнакомый седой полковник в каракулевой папахе и длинной шинели переступил порог нашего класса, каждый успел оправить постель и привести себя в порядок. Было видно, что все хотели своим внешним видом произвести впечатление.
— Как спалось на новом месте? — спросил он, поздоровавшись. У полковника были светлые, почти прозрачные глаза и высокий тягучий голос.
— Чудесно спали, товарищ полковник! — ответил за всех Лобанов. — Ждем, когда повезут на аэродром.
— Сначала в столовую, — улыбнулся полковник, сверкнув золотыми коронками. — А потом в классы. Прежде надо познакомиться с общими вопросами. И хочу сразу же заметить: их будет больше, чем вы представляете.
— А когда на аэродром? — не унимался Лобанов.
— Всему свое время.
Если бы кому-нибудь вздумалось после завтрака спросить, что я ел, то мне, пожалуй, трудно было бы ответить. И другим в то утро было не до еды.
Заслышав в небе быстро нарастающий шум, мы оставляли все и бросались к окнам. А шум уже переходил в пронзительный свист, точно на столовую падала бомба, потом раздавался раскатистый грохот. И все это в течение двух — трех секунд, а затем все смолкало. Самолеты, стремительно рассекавшие воздух острыми крыльями, пролетали раньше, чем мы успевали добежать до окон.
Лобанов устроил на подоконнике засаду. Но эта хитрость мало помогла ему. Серебристые сигары с откинутыми назад плоскостями проносились над головами с такой скоростью, что он ничего толком так и не смог разглядеть.
— Это какие-то молнии среди ясного неба, — сказал он растерянно, — Надо же!
— Значит, надо! — с гордостью за своих людей ответила полненькая официантка, подавая Лобанову прямо на подоконник очередное блюдо.
— Не иначе как ваш суженый там, — Лобанов подмигнул подавальщице. Он хотел сказать ей какой-то комплимент, на которые был горазд, но в это мгновение раздался сильный взрыв. Мы увидели Лобанова уже сидящим на полу с вилкой и ножом в руках. На безукоризненно отутюженных его брюках и на полу лежали ломтики жареной картошки и осколки от тарелки.
