Двенадцатого марта 1918 года Совет народных комиссаров переехал из Петрограда в Москву. Профессор Сакулин был разочарован, наблюдая, с какой простотой произошло это чрезвычайно важное историческое событие.
— Дорогой друг, — говорил он поэту Вячеславу Иванову, — мог ли думать Петр, что Санкт-Петербург как столица просуществует два столетия.
— Двести двадцать четыре года, — поправил, улыбаясь, Иванов.
— Константин Дмитриевич Бальмонт воскликнул бы: «Господни пути неисповедимы».
— Исторические события похожи на фантастические сказки. Екатерина, преклоняясь перед Петром, на полтора столетия раньше большевиков собиралась перенести столицу, но не в Москву, а в Царьград.
— Вспоминаю исторический эпизод, — сказал профессор Сакулин, поглаживая бороду. — Когда в английском парламенте произошли бурные заседания, во время которых многие депутаты требовали посылки английской эскадры в Кронштадт, Екатерина вызвала британского посла и сказала: «Я слышала, ваше правительство собирается изгнать меня из Петербурга. Передайте ему, что тогда мне придется перенести столицу в Царьград».
— Москва — это Россия! Россия — это Москва! Петр не должен был переносить столицу в Петербург. Совершив это, он сделал грубую ошибку, — воскликнул Иванов.
— Вы думаете?
— Я уверен. Это измена русскому духу. Из европейского цейхгауза надо взять самое нужное, а он вместе с необходимым загреб и зарубежный хлам. И вот получилось то, что с такой изумительной точностью подметил Андрей Белый в своем гениальном романе «Петербург».
— Мне вчера рассказывал Балтрушайтис, до какой наглости дошло английское правительство. По его поручению Нокс явился к Ленину в Смольный и потребовал немедленно передать власть бывшему Временному правительству.
— Это анекдот.
— Вы забываете, Юргис теперь дипломат, он не будет выдумывать.
— Если не анекдот, то невероятная наглость! Что же ответил Ленин?
— Юргис говорит, что Нокс и вел себя нагло. Вошел в кабинет и, не здороваясь, выпалил требование. Ленин обескуражил Нокса тем, что попросил его сесть. Принесли чай.
— Откуда подробности?
— Подождите, все объясню. После разговора с Лениным Нокс ушел сконфуженный. Находившийся в кабинете дежурный, молодой большевик, спросил Ленина после ухода Нокса: «Владимир Ильич! Как же это: к вам приходит враг, нагло ведет себя, а вы его поите чаем, да еще с сахаром, которого у нас нет». Ленин ответил: «Дорогой товарищ! Вопрос, который вы задали, интересует не только вас, но и многих, да и меня самого. Так вот: вам в будущем придется вести переговоры с врагами. Надо быть вежливым, корректным, но всеми силами добиваться своего».
— Очень интересный эпизод. Может быть, что здесь и приукрашено, но Ленин показан замечательно. Теперь понял, почему столица перенесена в Москву без всякой помпы. У Ленина редкое совпадение твердости со скромностью.
Медленно поднимаюсь по широкой лестнице бывшего катковского лицея, в котором сейчас разместился Наркомпрос. Только что приехал из Петрограда с письмом Луначарского к Надежде Константиновне Крупской.
Она меня приняла сейчас же и, заметив усталое лицо, спросила:
— Вы прямо с вокзала?
— Да.
Нажала на кнопку звонка. Вошла секретарша.
— Ольга Ивановна! Вот товарищ… Он от Анатолия Васильевича. Прямо с поезда. Попросите, пожалуйста, из нашей столовой принести ему завтрак.
Протестующе поднимаю руки:
— Но я уже завтракал.
— Где?
— В поезде.
Надежда Константиновна улыбнулась. Секретарша тоже улыбнулась и вышла из кабинета. Я посмотрел в большие умные глаза Надежды Константиновны и почувствовал себя спокойнее. Крупская тем временем читала письмо Луначарского.
— Так, значит, вы московский секретарь-корреспондент Анатолия Васильевича? Прежде всего — квартирный вопрос. Вы один?
Утвердительно киваю.
— Значит, в управлении домами вам это сделают быстро. Свой мандат вы зарегистрируете у начальника канцелярии Константина Александровича Федина. У вас усталый вид, и я не буду утомлять вас делами сегодня.
В это время в кабинет вошла курьерша, неся на деревянном подносе завтрак, который состоял из трех вареных картофелин, куска конины и стакана компота.
Пробую отказаться, но Надежда Константиновна замахала руками и стала похожа в эту минуту на гостеприимную хозяйку.
— На меня не обращайте внимания, я занимаюсь своими делами и не буду на вас смотреть. Подкрепитесь. А потом уже решим, что будем делать дальше.
Я сижу у окна перед круглым столиком, на котором дымится картофель. Поездка в набитом людьми вагоне, усталость и волнения убили аппетит. Стараюсь съесть хотя бы часть завтрака.
Из окна виден Крымский мост.
Весна в этом году выдалась ранняя. Солнце играет лучами на островках белого снега, среди бурых луж, начинающего оттаивать тротуара, по которому проходят люди с сумками и авоськами. Мальчишки вяло играют в снежки, должно быть, вспоминая недавние пышные сугробы.
Время будто остановилось. Словно не было бурных месяцев Октября 1917 года.
Тихий кабинет. Тихие разговоры. Я сижу в углу комнаты, как в давнишней студенческой столовой.
— Что же вы не завтракаете?
Голос Крупской вернул меня к действительности. Встаю и подхожу к ее столу.
— Не могу, Надежда Константиновна, просто не могу. От волнения, должно быть, потерял аппетит.
Видя мое смущение, Надежда Константиновна не стала уговаривать.
— Вам нужно прежде всего отдохнуть.
В этот момент в кабинет вошел управляющий делами.
— Иван Никифорович, хорошо, что вы пришли, а то я собиралась вам звонить, — сказала Крупская. — Надо срочно устроить товарища Ивнева, срочно. И познакомьтесь — это наш новый сотрудник.
Высокий полный мужчина, напоминающий деревенского священника, заулыбался мягко и ласково, однако без малейшей угодливости.
— Это мы организуем, не беспокойтесь, Надежда Константиновна. Вот эти бумаги подпишите, пожалуйста. Это насчет топлива, освещения и продовольствия.
Пока Крупская подписывала, он подошел ко мне, взял под руку и сказал так же мягко и приветливо:
— Здесь есть свободная комната. Отдохните, а там… Утро вечера мудренее.
Я простился с Надеждой Константиновной и вышел из кабинета вслед за управляющим. В коридоре он нагнулся к моему уху и спросил почти шепотом:
— Как вам понравилась Надежда Константиновна?
— То есть — как понравилась?
— Ну, какое впечатление она на вас произвела?
— Хорошее. А главное, сразу видно, что деловая.
— А вы знаете, кто она?
— Конечно, — удивился я.
Управляющий улыбнулся.
— Так вот, Надежда Константиновна — жена Ленина!
Теперь-то я его понял и рассмеялся:
— Вот те на. Я, столичный житель, оказался глубоким провинциалом.
Управляющий изумился:
— Как? Вы этого не знали?
— Признаюсь, что когда я слушал Ленина в Петрограде — а слушал я его довольно часто, — так был очарован его речами, что в голову не приходила мысль о его семейной жизни.
— Так ведь Надежда Константиновна сама старый член партии и большой помощник Владимира Ильича.
— В этом деле я новичок, и к тому же беспартийный. А узнал я о существовании партии большевиков только после Февральской революции и сразу стал на сторону Ленина.
— Я тоже раньше ничего не понимал, а в партию всего лишь месяц назад вступил, но, работая управляющим, одним из первых узнал, что Надежда Константиновна — жена Ленина. И с тех пор мне начало казаться, что об этом должен знать весь мир.
Мы вышли во двор и, обойдя лужу, добрались до маленького флигеля. Дверь открыла молодая женщина в синем фартуке.
— Вот вам, Аграфена Петровна, и жилец. Вы как-то меня просили. Скромный и приятный молодой человек. Он с дороги, из Питера. Столкуетесь — будет постоянно, а нет — так другого подыщем.
Аграфена Петровна сконфуженно заулыбалась.
— Да у нас по-простецки все, и комната маленькая. Не погнушаетесь, так и располагайтесь на все время.
Она провела нас в небольшую каморку, окно которой выходило в угол двора, но солнце сюда все же заглядывало. Управляющий простился и ушел. Аграфена Петровна вышла вслед за ним. Я остался один, разделся, лег на узенькую койку с чистой простыней и заснул как убитый, решив, когда проснусь, побродить по Москве и получше узнать, что же представляет собой новоиспеченная и древняя столица российского государства.
— Ва-банк!
