После Чернобыля нет нужды разъяснять читателям, сколь остра и злободневна сегодня проблема: «Человек и АЭС», «АЭС и окружающая среда». Повесть «Энергоблок» об этом. В центре ее — начальник отдела радиационной безопасности В. И. Палин, всю жизнь отдавший атомной энергетике. Центральное событие повести — пуск атомной станции в тот момент, когда АЭС не готова к пуску; и расплата за торопливость — радиоактивное заражение водоемов, окружающего пространства и помещений самой станции.
Повесть «Энергоблок» — произведение художественное. Из этого следует, что события и персонажи повести вымышленные. Вымышлены также названия рек и озер, сел и деревень. Однако все они имеют свои прототипы. События, изображенные в повести, — экстремальные, и у читателя может возникнуть вопрос: случалось ли на реальных АЭС нечто похожее? Отвечу прямо: случалось, может случиться. Право утверждать так дает мне опыт многолетней работы на строительстве, монтаже и эксплуатации АЭС. Задача, однако, заключается в том, чтобы события, описанные в повести, никогда больше не повторились. Вместе с тем следует сказать, что вопрос о безопасности атомной энергетики, о степени риска использования атомной энергетики остается напряженным и злободневным. События на Чернобыльской АЭС еще более заострили эту проблему. И повесть «Энергоблок», написанная в 1979 году, фактически предвосхитила Чернобыль, многое, что произошло на Чернобыльской земле, предсказано повестью. К сожалению, повесть не была напечатана своевременно.
Сегодня атомная энергетика развивается полным ходом. Сегодня мы уже знаем, что аварии на АЭС не могут являться частным делом лишь атомных ведомств, ибо затрагивают интересы многих тысяч людей. Мирный атом не так безобиден, как это внушали людям в течение трех с половиной десятилетий до Чернобыля. И каждый мыслящий человек вправе знать суровую правду о деятельности одной из самых проблемных отраслей отечественной энергетики.
Начальник отдела радиационной безопасности Владимир Иванович Палин стоял у окна своего новенького кабинета. Свежо еще пахло краской, пластиком, новой полированной мебелью.
За окном была промплощадка, «свинорой», как говорят строители. Навалы темно-желтой, с примесью чернозема или торфа супеси, уже застарелой, прибитой первыми весенними дождями. Из земли торчали обломки досок, заляпанные штукатуркой и бетоном, скрюченные куски арматуры, мотки проволоки, покореженные бульдозерами ржавые стальные балки и рельсы, обломки рифленого серого шифера...
Все это было похоже на поле только что затихшего сражения. И здесь, на этой измученной машинами глинистой земле действительно на протяжении последних шести лет шла тяжелая работа многих тысяч людей.
И вот результат этой работы... Палин посмотрел направо. Там, за углом здания, круто вздымался огромным черным кубом реакторный блок сверхмощной атомной электростанции.
Собственно, в окно он смотрел не на всю эту разметавшуюся перед ним обширную и неорганизованную еще территорию промплощадки. Его интересовали пересекшая весь этот «свинорой» сравнительно неглубокая траншея со свежими отвалами грунта и черная линия толстого трубопровода на дне ее. Спирально обернутый пропитанной битумом блестящей лентой, трубопровод искрился под солнцем. Палин снова посмотрел вправо, на стену реакторного блока, и увидел, что глазурь кабанчика, которым облицована стена, как-то зловеще поблескивает, отражая голубизну неба и свет разыгравшегося, очень ясного и радостного дня. Он проследил взглядом черный трубопровод и траншею до того места, где они обрывались у морского берега. Дальше, насколько хватало глаз, — синее, в мелких, похожих издалека на крупную рыбью чешую волнах, у берега четкое, а в удалении тающее в белесой дымке море. В каждой его волне-чешуйке отражались небо и солнце.
— Решили все-таки... — тихо проговорил Палин, и на лице его появилась какая-то странная и переменчивая улыбка.
Нетерпение заполняло его.
Он дернул и открыл гибкую створку окна. В комнату пахнуло запахом сырой земли и моря. Палин повернул голову, увидел в стекле свое отражение и не узнал себя. Широкоскулое, с холодноватой улыбкой, лицо его казалось чужим. Да-да... Это не он, это другой человек. Другой, новый человек...
Он всматривался в свое отражение, как в чужого человека, строго, испытующе, словно пытался понять, сможет ли этот другой, новый человек выдержать предстоящую борьбу...
— Да-а... — тягуче произнес он и машинально провел рукой по голове сверху вниз. Зачесанный влево чуб сдвинулся на лоб. Лицо стало моложе и менее серьезным. Серые глаза просветлели.
От природы здоровый и крепкий, с открытым русским лицом, он был выше среднего роста, широк в плечах. Из-под воротника пиджака сзади упруго выпирали густые светло-русые волосы и, встречаясь с потоком волос с затылка, образовывали над воротником острую извилистую горизонтальную волну.
Думая о происходящем, Палин ощущал в груди нарастающее и все более саднящее чувство горечи и тревоги.
События, по его мнению, развивались нежелательным образом. Недавно только завершена горячая обкатка технологического оборудования реакторного и турбинного блоков. Завершена с горем пополам, с многочисленными недоделками и замечаниями. И, несмотря на это, директор и главный инженер приняли решение о выходе на нейтронную мощность с последующим разогревом атомного реактора, продувкой паропроводов и началом комплексного опробования оборудования электростанции. Этому решению предшествовали эксперименты по уточнению нейтронно-физических характеристик активной зоны (физический пуск).
Акт рабочей комиссии был подписан без его участия. Разрешение на проведение первого этапа энергопуска Палин также не поддержал. Более того, как начальник отдела радиационной безопасности он обратил внимание администрации, что основная, по его, Палина, мнению, часть атомной электростанции — блок спецхимводоочисток — не готов по монтажу и не обкатан.
Все сбросы радиоактивных вод, образующихся при эксплуатации реактора, в нынешних условиях придется либо скапливать на низовых отметках, затапливая помещения, либо сбрасывать в море.
С последним Палин категорически не согласен. Первое — недопустимо, антисанитарно и не предусмотрено проектными решениями...
Оставался один, по мнению Палина, выход — форсировать пуск блока спецводоочисток, после чего осуществлять выход на мощность...
Но его не захотели понять. Ему напомнили о «Нормах радиационной безопасности», где было недвусмысленно сказано, что в открытые водоемы допускается сброс вод с активностью до десяти в минус девятой степени кюри на литр и все. (Для питья идет вода с активностью десять в минус одиннадцатой степени кюри на литр.)
— Мы не можем ждать, — сказал тогда директор довольно грубо, — пока начальник подчиненной мне радиационной службы разрешит пуск атомной электростанции, в энергии которой позарез нуждается страна!
— И тем не менее — я протестую! — ответил Палин.
— Протестуете?!.. Тогда заткните нам глотку законом!
— Еще есть совесть.
— Совесть?! Ишь какой!.. Можно подумать, у него одного только совесть... — Глаза директора налились кровью. Морщинистый лоб побагровел, на висках вздулись жилы.
— Да, совесть... — повторил теперь Палин тихо, будто продолжая полемику и с раздражением глядя на трубу, по которой без его согласующей подписи решили сбрасывать радиоактивные воды в море.
Во всей фигуре его сквозила сосредоточенная напряженность. Он барабанил длинными суховатыми пальцами по холодной крашенной белилами асбоплите подоконника и пытался осмыслить, понять не столько, быть может, происходящее на электростанции, сколько в себе самом.
Откуда это? Почему вдруг так неожиданно взорвалось все в нем против этого узаконенного беззакония?.. Что это — прозрение, упрямство, проступившее с возрастом, или качественный скачок, подготовленный всей его предшествующей работой в атомной отрасли?..
Он повернулся спиной к окну, внимательно, но с брезгливым чувством осмотрел свой новенький, только принятый у строителей, необжитый еще кабинет. Вспомнил вертлявого, шутовской внешности заместителя директора по общим вопросам, который ходил по рабочим комнатам и напрашивался на комплименты.
— Ты посмотри, какой я тебе колер подобрал! А? Отец родной?! Люстра в вафельку, стены в пупырышку, тон мебели — к раздумьям!.. Твори, выдумывай, пробуй!.. Ну как? Отец родной?.. Не гневи бога! Стулья мягкие, бордо! У министра таких нет. Ей-бо! Сам видел. Ну как, доволен?
— Доволен, — ответил Палин, подводя замдиректора к окну и кивая на «свинорой» снаружи. — Там когда наведешь порядочек, чтоб в мелкую пупырышку?
Зло зыркнув на Палина, заместитель директора мигом выметнулся из кабинета.
