Юрий Смолич - Избранное в 2 томах. Том первый

Утро. Солнечное, чудесное.

Собственно, утра еще не было, но оно сейчас должно было прийти. Его еще не было здесь, в темной и душной после ночи комнате, но там, в другом мире, за ее стенами, на дворе, оно уже наступило. И солнца было там так много, что ему не хватало места. Сквозь щели ставен оно вонзалось в комнатную темь узкими и длинными лезвиями. Оно пронизывало темноту целым веером натянутых и дрожащих горячих солнечных нитей.

И мириады разноцветных пылинок плясали, роились и трепетали в солнечных лучах.

Сейчас начнется новый день. И это невыразимо радостно. День вошел прямо через окно — внезапно и прекрасно, — как только мать открыла ставни и распахнула раму. Ароматы и звуки утра — запах росистой листвы, птичий гомон — ринулись в комнату вслед за солнцем.

— Юрка! — сказала мать, поворачиваясь от окна. — Вставай!

Она подошла и склонилась над Юрой. Юра потянулся ей навстречу, весь дрожа и замирая от счастья:

— Мама!

Она схватила Юру в объятья — и Юра сразу стал маленьким, он больше не существовал, он был частью своей мамы. С веселым смехом мать поднесла Юру к открытому окну.

Летнее утро — солнечное и прозрачное. Небо синее и далекое. Ветви вишен и сирени протянулись прямо в комнату. Изредка тихо падают в траву тяжелые капли росы. Воробьи суетятся и чирикают на вершинах деревьев. Издалека доносится церковный звон. Над тихим городом висит неясный гомон.

Солнце, утро, новый день. Безграничная и неисчерпаемая радость бушевала в груди.

Перед домом расстилался небольшой цветничок. Десяток пестрых клумб и желтые дорожки между ними. Сколько цветов, и какие все разные! Петунья, настурция, крученые панычи, резеда, бальзамин, пионы. Они заливали клумбы зеленой, желтой, красной, синей и, всего больше, белой пеной. В светлом чесучовом пиджаке, в черных очках и без шапки, высился среди этого цветочного прибоя отец. Он замер, закинул голову кверху — только слегка ерошил свою рыжую бороду и, наслаждаясь, мечтательно и не спеша выпускал в воздух колечки табачного дыма. Окурок был зажат между пальцами левой руки, ерошившей бороду, в правой отец держал садовую лейку. Он поливал клумбы. Цветы — это была, после математики и музыки, третья всепоглощающая страсть отца. Он копал, сеял, сажал и поливал везде, где бы ни поселился даже ненадолго. А дольше чем год-полтора он не жил нигде: неугомонная непоседливость гнала скромного учителя математики из города в город. Переезжать и переезжать — это была четвертая отцовская страсть. Пятой — была астрономия. Телескоп стоял на веранде — длинный, как цапля, и желтый, как самовар.

— Мама! — спросил Юра. — А почему деревья зеленые?

— Почему деревья зеленые? — Мать минутку смотрела на Юру и радостно засмеялась. — Вот вырастешь и станешь большой, тогда все будешь знать! Подожди.

Ясно было, что ждать этого нужно еще долго — может быть, до самого вечера, — и Юра совсем уже собрался обидеться и зареветь: взрослые никогда не отвечают прямо, стараются избежать путного ответа. И всегда у них — «вот вырастешь»! Но тут произошло новое чудесное событие.

Калитка отворилась, и с улицы во двор вошел человек. На голове у него была черная шляпа с зеленым пером, на плече сидела большая розовая птица, за спиной он нес, согнувшись, красный ящик на одной тонкой деревянной ножке. Другая такая же деревянная ножка была у самого чужого дяди вместо правой ноги.

— Мама! — всплеснул Юра руками. — Почему у него вместо ноги ножка от стола?

— Шарманщик! — сказала мама. — Не надо. Уходите.

Но шарманщик не послушался. И это было вполне понятно. Станет ли такое необыкновенное существо — с зеленым пером на шляпе, попугаем на плече и красивой шарманкой за спиной — обращать внимание на самую обыкновенную маму? Зеленого пера, попугая и шарманки не было даже у отца! Безусловно, шарманщик был главнее самого папы.

Шарманщик установил инструмент перед собой, и розовый попугай прыгнул на крышку. Он сел на край ящичка с белыми конвертами. Шарманщик был самый главный в мире — все человеческое счастье находилось в его руках: вот оно лежит, запрятанное в конверты. Розовый попугай протягивал вам ваше счастье в обмен на маленькую серебряную монетку. Кухарка Александра вышла на крыльцо и подперла рукой щеку. Из-за забора с соседнего двора высунулись четыре головы. На улице за калиткой остановилось двое прохожих — крестьянин в широкополом брыле и крестьянка с пустой бутылью из-под молока.

— Леди и джентльмены! — провозгласил шарманщик. — Обратите внимание на мое калецтво!

Он завертел ручку — в красном ящике засипело, загудело, крякнуло — и печально запел:

— Ах, — сказала мама, — бедные буры! — Она вздохнула. Кухарка Александра вытерла слезы синим фартуком. Отец поставил лейку и поправил очки.

О бурах знали все. Три года подряд журнал «Нива» печатал картинки боев между бурскими инсургентами и английскими войсками. Только вчера, прочитав в газетах об окончательном подавлении бурского восстания, подписании мира в Претории и лишении буров независимости, отец вынул четвертый том энциклопедии «Просвещение» и прочитал нам вслух:

«Буры высокого роста, неутомимы, трезвы, носят длинную бороду, лица у них дышат отвагой и энергией и сильно напоминают портреты Рубенса, Ван-Дейка, Останде и др. У женщин кожа отличается белизной и нежностью. Бур спокоен, рассудителен, по возможности всегда скрывает свои чувства, но, при всей своей гостеприимности, крайне недоверчиво относится к иностранцам. Эта недоверчивость является следствием частых обманов со стороны их притеснителей англичан…»

Шарманка всхлипнула и замолкла. Мама патетически всплеснула руками и подняла глаза к небу.

— Господи! Когда же справедливость воцарится на земле? Ну что за бессердечный народ эти англичане!

— Попы и лабазники! — сказал отец. — Нуте-с?

Шарманщик снова запел:

Юрин старший брат и еще старше его сестра, взявшись за руки, стояли против шарманки и взволнованно смотрели шарманщику в рот. Он был высокого роста, конечно неутомим, трезв и носил довольно длинную бороду. Лицо его, безусловно, дышало отвагой и энергией. Он был спокоен, рассудителен и по возможности скрывал свои чувства. Кроме того, эта деревянная ножка вместо ноги. Не может быть сомненья, он и есть бур, инсургент, герой повстанческих боев против «притеснителей англичан».

Юра решил раз и навсегда: «Когда вырасту и буду большой, непременно сделаю так, чтоб противные англичане не смели притеснять бедных буров».

Первыми появляются подснежники. Подснежник — цветок хрупкий, но смелый и нетерпеливый. Еще снег не сошел, а уже сквозь весеннюю ноздреватую корочку наледи, прогревая себе тесную и скромную проталинку, тянется упругий побег, похожий на перышко лука. Сегодня это бело-зелено-желтоватый хвостик, завтра это бело-зеленое копьецо, послезавтра — уже длинный зеленый листок с тоненькой стрелкой внутри. Еще через день бутон на конце стрелки вдруг раскрывает твердый белый ротик. И цветы высыпают так густо, что земля снова становится белой и снежной под холодным обильным цветом.

И тут же зацветают пролески. Это уже весна. Цветы у них лиловые — теплые и солнечные. И хотя тело цветка еще твердое, упругое, готовое побороться с холодом и непогодой, он дышит лаской, теплом, весной. Он уже пахнет.

Потом появляются желтые лютики. Это уже настоящая весна. Цветок горячий, как солнце. Он мягок и нежен. Запах у него не сильный, но это уже аромат. И растет лютик не на черной земле. Вокруг не только прошлогодний прелый лист, но и зеленая трава, которой три дня назад еще и в помине не было. Над лютиком склоняются зеленеющие почки и молодые побеги.

И тогда буйно высыпает фиалковый цвет.

Густым ковром покрывают теплую землю фиалки. Они пахнут нежно, радостно и волнующе. Раскрывает свои мягкие пушистые лепестки тихий сон. Поднимаются вверх стройные, легкие, трепещущие колокольчики. Все заливает, все захватывает, все укрывает воинственный, напористый, быстрый барвинок. Приходит лето.

Весьма возможно, что Юра родился как раз в Софиевке. Чудеснее места, чтоб родиться, нельзя и придумать. Софиевка — это дубравы, луга, рощицы, это озера, цветники, скалы с гротами, фонтаны и водопады, заморские растения, диковинные беседки, мраморные статуи, белые и черные лебеди на прудах. И прежде всего, это — аромат цветов. Рощицы, гроты, озера, павильоны и фонтаны — всю Софиевку — прямо на голом месте, на равнине, приказал крепостным создать для своей возлюбленной Софии знатный барин, граф Потоцкий. И это было сделано за один год. Потом садовники Потоцкого сажали розы, лилии, гиацинты, камелии. Табак и маргаритки сеяла для себя его челядь. Но фиалку, барвинок и сон никто никогда не сеял и не сажал — они выросли сами. И они пахли сильно и одуряюще — землей, прелым прошлогодним листом и солнцем.