Евгения Изюмова - Дорога неровная

Однажды мне довелось побывать в Донском монастыре в Москве. Я бродила по древнему кладбищу — до того времени бывать на таких не приходилось — между запущенных и заброшенных семейных усыпальниц русских дворян. Смотрела на некогда величественные мраморные надгробия, на литые ажурные кресты, читала известные по учебникам истории и совсем незнакомые имена и думала о том, какими были эти люди. Добрыми или злыми? Умными или не очень? На ком засохло заботливо взращенное генеалогическое древо ушедших в землю династий, и где их потомки — в России или уехали за рубеж после событий семнадцатого года, и знают ли они сейчас что-либо о своих предках, ведь многие старинные дворянские роды вели счет предкам со времен Ивана Грозного? А ведь знать об истории своего рода очень интересно, проследить свою «породу», понять, что в ином человеке талант — это естественный результат, если можно так сказать, шлифования генофонда этого рода. Не зря же в родословной Пушкина было немало имен талантливых и просто способных литераторов.

А что знаем сегодня мы о своих предках? В лучшем случае полное имя родителей своих родителей, а внуки — зачастую одно лишь имя, и то, если старшие им об этом скажут, в целом же старшее поколение наше, пережившее революцию, последующие войны, именуется просто — бабушки и дедушки.

К стене монастыря примыкало простое по архитектуре массивное здание с загадочной и краткой надписью — «Крематорий». Мне тогда подумалось: что останется после тех, кого родственники принесут в это здание? Горстка пепла. Несчастные люди! Может быть, несладко им жилось на грешной Земле, но и после смерти не нашлось места даже в земле… Те, что лежат вместе в семейных усыпальницах — как одна ниточка, что тянется от деда к сыну, внуку. Пусть заросший травой, затоптанный множеством ног, но остался после них след. А в крематории словно ставится точка в середине предложения и становится то предложение разорванным и бессмысленным. «Если ты, человек, так бесследно уйдешь, для чего ты живешь?..» И не потому ли на Руси так много стало «Иванов, не помнящих родства», что однажды мы разорвали предложение-историю и отмели начало-прошлое?

Память услужливо подсказала строку из книги В. Пикуля «Честь имею»: «Кто не знает своего прошлого, тот — без будущего». И ведь правда: настоящее у нас тревожное, будущее в зыбком тумане, обесценились чувства, стало больше беспризорных, забытых детьми стариков и «отказных» детей. Может быть, это потому, что преданы забвению и кажутся смешными такие слова, как «честь, нравственность, долг», а «любовь» — трепетное, таинственное, сладостное слово — стало обычным и расхожим, оно переселилось из душ на цветные майки. «I LAVE YOU!» кричит одна спина, а другая тут же отвечает — «NOT» или «YES!»

Чтобы как-то исправить положение, излечить души, зараженные лицемерием, неверием в прекрасное, цинизмом, вдруг шарахнулись мы в другую сторону — к религии, и вместо новых театров, дворцов культуры, стадионов стали строить Храмы: греши, человек, потом покайся всевышнему, и простит он тебя для новых грехов. Но, думаю, одно только обращение к религии не поможет избавиться, например, от преступности, наркомании. И не так, вероятно, важно, посещает ли человек церковь, главное, думаю, чтобы в душе каждого был Бог.

Впрочем, он и есть. Только кто-то молится золотому тельцу, а я верую в добро и справедливость, в честь человека, его твердое слово, которое когда-то ценилось на Руси на вес золота — попробуй купец обмани, не сдержи своего слова, и он навеки погиб как предприниматель, с ним никто не захочет вести дела. Сегодня же бизнес часто зиждется на обмане.

Я верую в дружбу и любовь, во все лучшее, что может быть в человеке, и что можно сохранить человеческое достоинство, если даже вокруг клокочет злоба и ненависть. Я верую в это потому, что везло мне на хороших людей, на верную дружбу и любовь. И, наверное, это — настоящее счастье встретить на жизненном пути больше хороших людей, чем подонков. Моих самых лучших друзей можно назвать Белыми воронами в мире алчности, лжи и жестокости. Им трудно жить, их считают чудаками, но такие люди были во все времена, есть, и будут всегда, и многие втайне завидуют чистоте их душ, хотя и посмеиваются над ними. И я верю, что таких людей с каждым поколением будет все больше и больше, несмотря на смену нравственно-ценностных ориентаций.

Жизнь — как спираль, она завершает полный круг и идет на взлет, чтобы опять замкнуть круг и подняться выше. Поэт Сергей Островой однажды написал: «А числа, дни за днями, вершат свои круги, то входят в дом друзьями, то лютые враги». И он прав, ведь то, что мы зовем судьбой — это нечто непонятное, странное, разное и в то же время может быть одинаково схожим и может повториться не раз и не два в предках, а затем и в потомках, потому что сущность человеческая во все времена одинакова. Люди страдают, любят и ненавидят, радуются и горюют — чувства эти всегда неизменны, они вечны с той лишь разницей, что сила их зависит от эмоциональности конкретного человека, или, если вам так угодно, от величины его души. Я не знаю, удастся ли мне обратить в свою веру Вас, уважаемый читатель, но может быть то, о чем Вы прочтете в этой книге, убедит в ее справедливости.

Не старайтесь найти в этой книге знакомые имена: они и вымышленные, и в то же время — истинные, лишь время и место действия указаны в соответствии с известными уже Вам историческими данными. А еще Вам будут знакомы имена исторических личностей, сыгравших определенную роль в истории России. Они жили, существовали в реальной жизни, и события, связанные с ними, описаны согласно исторической литературе и документам, с которыми приходилось мне работать в Костроме и Тюмени, в маленьком городке Тавде.

Но и мы все, кто жил и живёт на Руси — древние славяне, бывшие дворяне, простые крестьяне-хлебопашцы и современные люди, мы все — россияне, русичи. Мы — частица огромной страны, мы творцы истории своей земли, но всяк в свое время. История наша такова, какова есть со всеми радостными и горестными периодами. И ее надо просто знать и помнить, а не перекраивать, переделывать, переписывать, даже если очень этого хочется.

Автор.

Сын уходил, а в сердце матери закипали слезы. Седые брови сердито супились, губы поджались, глаза — две острые колючки.

Сын уходил… Уходил, уверенный в своей правоте. Мать, вскинув два пальца над головой, смотрела ему вслед. Не крестом, проклятием проводила она его в дорогу.

Где-то в селе пьяно всхлипывала гармошка. Гармонист, не видя ладов, терзал ее безжалостно, и она не играла, а только шипела, хлипала. И от этого всхлипывания еще сильнее горело сердце матери, будто ошпаренное, будто присыпанная солью рана.

Как мечтала мать, что сын приведет в дом ладную, ему под стать, невестку, добрую, работящую, как жили бы они дружно, а рядом с ними и она доживала свой век, нянчила бы внуков, детей сыновьих. Но сын не привел, он сам ушел к ней. Вот она стоит рядом — ненавистная иноверка, никонианка. Прижимает к груди дитя. Его дитя, ее внучку, так похожую на сына, но ненавистную тоже.

Сын уходил…

За селом, прощаясь, обнял жену, ласково что-то шепнул на ухо, приоткрыл одеяльце, взглянул на дочь, легко коснулся губами ее щечки. Девочка спала, причмокивая губками, спала, может быть, без снов.

Где-то куковала в лесу кукушка-гадалка, и люди привычно считали отмеренные им годы жизни. Сын дурашливо спросил:

— Сколько мне жить, кукушка?

Птица-вещунья ничего не ответила, затихла в глубине леса. Сын передернул зябко плечами, потом подошел к матери, протянул руки, улыбаясь, желая обнять свою старую мать, но та отшатнулась. Страшная ликом, с выбившимися из-под платка седыми космами, полоснула, как ножом, по его сердцу огненным взглядом ненависти. И сын тоже вспыхнул, глаза его сузились гневно, но ничего не сказал матери, лишь отвернулся и пошел по дороге.