В те холодные дни - Владимир Сергеевич Беляев

В тот год зима была лютая, вьюжная. Снег выпал рано и с великой щедростью надолго укрыл поля и леса. Налетали холодные ветры, трещали морозы, гуляла пурга. В аэропортах больших городов скопилось множество народа. Случалось, что и Москва не выпускала и не принимала самолеты, и только изредка выпадали счастливые часы, когда то в одном, то в другом районе ненадолго рассеивались тучи и разрешали вылет и посадку.

В один из таких дней в Москву по срочному вызову министра летел на реактивном лайнере директор большого трубопрокатного завода Сергей Тарасович Косачев.

В салоне было тепло и уютно, в тусклом ночном освещении отчетливо вырисовывались лица пассажиров. Кое-кто уже спал, другие тихо разговаривали, курили, просматривали газеты, ожидали, когда стюардесса принесет горячий кофе. Миловидная девушка с желтыми волосами уже двигалась вдоль кресел с подносом в руках. Охотников закусывать в столь поздний час было немного, и стюардесса, не задерживаясь, проходила дальше с неизменно вежливой улыбкой.

Наконец она приблизилась к Косачеву, остановилась, приветливо наклонилась, желая удобнее поставить чашку, но вдруг заметила, что пассажир дремлет, и не стала тревожить его.

Но Косачев вовсе не спал, хотя глаза его в этот момент были закрыты.

Он не мог ни уснуть, ни даже вздремнуть, беспокойно думал о предстоящей встрече с министром, старался догадаться, зачем его вызывают в Москву. Почему такая срочность, что за важное дело? Только вчера утром он разговаривал с министром по телефону о корректировке плана, и министр ни слова не сказал о поездке, даже не сделал никакого намека. И вдруг в конце дня раздался звонок из министерства. Показалось странным, что звонил не сам министр, а его помощник.

— Сергей Тарасович, — сказал помощник спокойно и вежливо, — Павел Михайлович просит вас срочно вылететь в Москву.

Для Косачева этот вызов был неожиданным.

— Соедините меня с министром, — попросил Косачев.

— Павла Михайловича нет на месте, он в Совмине. Просил передать, чтобы вы непременно завтра прибыли к нам.

— Какие материалы брать с собой?

— Ничего не сказал.

— Хорошо, завтра буду, — закончил разговор Косачев и с досадой опустил трубку.

Он любил ясность в делах и в отношениях с людьми. Надо же знать, зачем вызывают в Москву, что за срочный вопрос и к какому разговору готовиться? Может, все-таки поздно вечером стоит позвонить министру и узнать, в чем дело? «А может, он специально вызывает через помощника, чтобы я не задавал вопросов, на которые у него самого еще нет ответа? Разговор, видимо, серьезный, по телефону ничего не решишь».

Перед самым вылетом Косачев все-таки не выдержал, позвонил в министерство, но министра все еще не было на месте, а помощник ничего нового не добавил.

Косачев предчувствовал, что встреча будет непростая. Министр не из тех, кто попусту отвлекает директоров от дела. Вызывает, значит, что-то задумал. Внезапность в подобных разговорах помогает тому, кто начинает первым. Однажды министр вот так же пригласил его срочно к себе посоветоваться по кадровому вопросу да и забрал у Косачева главного инженера, назначив директором нового завода в Сибири. Ловко поймал на слове, деваться было некуда. Или в прошлом году. Косачев до сих пор не может отделаться от того тяжелого чувства, которое осталось у него на душе после прошлогодней истории с испытанием новых опытных труб. Хотел сделать тихо, а шума получилось много. Не спрашивая разрешения министра, даже не поставив его в известность, Косачев послал свои опытные трубы на трассу Газстроя, чтобы проверить их прочность на деле. Думал: пройдет все как надо, тогда и доложу министру. Поздравляйте, мол, с победой. Надеялся на шик, а получился пшик. Ужасно неприятное дело, до сих пор душа болит.

«Зря не поддержали меня с экспериментом, — думал Косачев. — Время покажет, кто прав, у нас все по науке, и с экономической стороны выгодно, для государства польза. Жаль, что я не сумел убедить министра, видно, в запале больше на эмоции нажимал, а веских аргументов не хватило. Вроде по-разному смотрим на это дело. Министр так и не ответил на мою записку, видно, изучает мое сочинение. Неудобная ситуация получается: министр стоит на своем, а я вроде отсиживаюсь в кустах. Интересно, зачем же теперь вызывает меня уважаемый Павел Михайлович? Может, дошли до него слухи, что я не успокоился и продолжаю эксперименты? Помнится, тогда он назвал мою операцию позорнейшим конфузом, предложил прекратить рискованные дорогие опыты, хотя я провожу их за счет внутренних резервов. Так-то оно так, но все же к этому можно придраться, да еще как! А если в самом деле кто-нибудь написал жалобу и министр не примет мою сторону? Опять биться об стенку головой? Нет уж, у меня есть запасной ход. Хватит, надоело! В прошлом году я спасовал, а теперь будет по-моему: если навалится, начнет нажимать — уйду. Вот так! Заявление в кармане лежит, хрустит под рукой. Тогда я только заикнулся о пенсии, а теперь, в случае чего, выну заявление и положу на стол!»

Косачеву не давала покоя старая история, которая все еще продолжалась и, по его мнению, была причиной сегодняшнего вызова к министру.

Вспомнились подробности той дерзкой попытки, которую в прошлом году министр назвал «позорнейшим конфузом».

Как опытный инженер и руководитель большого промышленного предприятия, отдавший много лет и сил трубопрокатному делу, Косачев хотел, в конечном итоге, добиться полной слаженности в работе всех звеньев завода при обеспечении безукоризненности качества основной продукции. Но сделать это никак не удавалось до конца. В последние годы заводу вменялось в обязанность выпускать из отходов сортового стального листа всякого рода металлические емкости, вроде цистерн для заправочных автомашин, молоковозов, цементовозов, газгольдеров для химической промышленности.

Этот дополнительный объем работ неукоснительно вменялся заводу в целях рационального использования отходов стального листа, которые возникали при производстве основных видов изделия и скапливались в большом количестве на