– Где-то здесь. Я уже забыл теперь. Давно это было.
Петька еще некоторое время смотрел на воду.
– Жалко девку, – вздохнул он. – Ныряет в воду, и косы зачем-то распускать. Вот дуреха!
– А?
– Я про Марью!
– Хорошая девка была. Шибко уж красивая.
Шумела река, шелестел в чаще ветер. Вода у берегов порозовела – солнце садилось за далекие горы. Посвежело. Ветер стал дергать по воде сильнее. Река наершилась рябью.
– Пошли, Пётра. Ветер подымается. К ночи большой будет: с севера повернул.
Петька, не вынимая рук из карманов, двинулся дальше.
– Северный ветер холодный. Правильно?
– Верно.
– Потому что там Северный Ледовитый океан.
Дед промолчал на это замечание внука.
– Деда, а знаешь, почему наша речка летом разливается? Другие весной – нормально, а наша в середине лета. Знаешь?
– Почему?
– Потому что она берет начало в горах. А снег, сам понимаешь, в горах только летом тает.
– Это вам учительша все рассказывает?
– Ага.
– Она верно понимает. Какие теперь люди пошли! Ей небось и тридцати нету?
– Это я не знаю.
– А?
– Не знаю, говорю!
– Ей, наверное, двадцать так. А она уж столько понимает. Почти с мое.
– Она умная. – Петька поднял камень и кинул в воду. – А я на руках ходить умею! Ты не видел еще?
– Ну-ка…
Петька разбежался, стал на руки и… брякнулся на задницу.
– Погоди! Еще раз!!!
Дед засмеялся.
– Ловко ты!
– Да ты погоди! Глянь!.. – Петька еще раз разбежался и снова упал.
– Ну, будет, будет! – сказал дед. – Я верю, что ты умеешь.
– Надо малость потренироваться. Я же вчера только научился. – Петька отряхнул штаны. – Ну ладно, завтра покажу.
…Подошли к месту, где река делает крутой поворот. Вода здесь несется с бешеной скоростью, кипит в камнях, пенится. Здесь водятся хариусы.
Разделись. Дед развернул невод и первым полез в воду.
Вода была студеная. Дед посинел и покрылся гусиной кожей.
– Ух-ха! – воскликнул он и сел с маху в воду, чтобы сразу притерпеться к холоду.
Петька засмеялся.
– Дерет?
Дед фыркал, крутил головой, одной рукой выжимал бороду, а другой удерживал невод.
– Пошли!
Поставили палки вертикально и побежали, обгоняя течение. Невод выгнулся дугой впереди них и тянул за собой. Петька скользил по камням. Один раз ухнул в ямку, выскочил, закрутил головой и воскликнул, как дед:
– Ух-ха!
– Подбавь! – кричал дед.
Вода доставала ему до бороды; он подпрыгивал и плевался.
Вдруг невод сильно повлекло течением от берега вглубь. Петька прикусил губу, изо всех сил удерживая его.
– Держи, Пётра! – кричал дед. Вода заливала ему рот.
Петька напрягал последние силы.
Голова деда исчезла. Невод сильно рвануло. Петька упал, но палку из рук не выпустил. Его нанесло на большой камень, крепко ударило. Петька хотел ухватиться одной рукой за этот камень, но рука соскользнула с его ослизлого бока. Петьку понесло дальше.
Он вытянул вперед ноги и тотчас ударился еще об один камень. На этот раз ему удалось упереться ногами в камень и сдержать невод.
Огляделся – деда не было видно. Только на короткое мгновение голова его показалась над водой. Он успел крикнуть:
– Ноги! Дер… – И опять исчез под водой.
Невод сильно дергало. Петька понял: ноги деда запутались в неводе. Петька согнулся пополам, закусил до крови губу и медленно стал выходить на берег. Упругие волны били в грудь, руки онемели от напряжения. Петька сморщился от боли и страха, но продолжал медленно, шаг за шагом, то и дело срываясь с камней, идти к берегу и тащить невод, на другом конце которого барахтался спутанный по ногам дед.
…Дед был уже без сознания, когда Петька выволок его на берег.
– Деда! А деда!.. – звал Петька и плакал. Потом принялся делать ему искусственное дыхание.
Деда стало рвать водой. Он корчился и слабо стонал.
– Ты живой, деда? – обрадовался Петька.
– А?
Петька погладил деда по лицу.
– Напужался я до смерти, деда.
Дед закрутил головой.
– Звон стоит в голове. Чего ты сказал?
– Ничего.
– Ох-хох, Пётра… Я уж думал, каюк мне.
– Напужался?
– А?
– Здорово трухнул?
– Хрен там! Я и напужаться-то не успел.
Петька засмеялся.
– А я-то гляжу, была голова – и нету.
– Нету… Бодался бы я там сейчас с налимами. Ну, история. Понос теперь прохватит, это уж точно.
– И напужался ж я, деда! А главное, позвать некого.
– А?
– Ничего. – Петька смотрел на деда и не мог сдержать смех – до того был смешным и растерянным дед.
Дед тоже засмеялся и зябко поежился.
– Замерз? Сейчас костерчик разведем!
Петька принес одежду. Оделись. Затем набрал сухого валежника, поджег. И сразу ночь окружила их со всех сторон высокими черными стенами.
Громко трещал сухой тальник, далеко отскакивали красные угольки. Ветер раздувал пламя костра, и огненные космы его трепались во все стороны.
Сидели, скрестив по-татарски ноги, и глядели на огонь.
– …А как, значит, повез нас отец сюда, – рассказывал дед, – так я, слышь? – залез на крышу своей избы и горько плакал. Я тогда с тебя был, а может, меньше. Шибко уж неохота было из дому уезжать. Там у нас тоже речка была, она мне потом все снилась.
– Как называется?
– Ока.
– А потом?
– А потом – ничего. Привык. Тут, конечно, лучше. Тут же земли-то какие. Не сравнить с той. Тут земля жирная.
Петька засмеялся.
– Разве земля бывает жирная?
– А как же?
– Земля бывает черноземная и глинистая, – снисходительно пояснил Петька.
– Так это я знаю! Черноземная… Чернозем черноземом, а жирная тоже бывает.
– Что она, с маслом, что ли?
– Пошел ты! – обиделся дед. – Я ее всю жизнь вот этими руками пахал, а он мне будет доказывать. Иная земля, если ты хочешь знать, такая, что весной ты посеял в нее, а осенью получаешь натуральный шиш. А из другой, матушки, стебель в оглоблю прет, потому что она жирная.
– Ты «Полоску» не знаешь?
– Какую полоску?
Петька начал читать стихотворение:
Поздняя осень. Грачи улетели.
Лес обнажился, поля опустели.
Только не сжата полоска одна, –
Грустную думу…
Забыл, как дальше.
– Песня? – спросил дед.
– Стихотворение.
– А?
– Не песня, а стихотворение!
– Это все одно: складно, значит, петь можно.
– Здрас-сте! – воскликнул Петька. – Стихотворение – это особо, а песня – тоже особо.
– Ох! Ох! Поехал! – Дед подбросил хворосту в костер. – С тобой ведь говорить-то – надо сперва полбарана умять.
Некоторое время молчали.
– Деда, а как это песни сочиняют? – спросил Петька.
– Песни складывают, а не сочиняют, – пояснил дед. – Это когда у человека большое горе, он складывает песню, чтобы малость полегче стало. «Эх ты, доля, эх ты, доля», например.
– А «Эй, вратарь, готовься к бою»?
– Подожди… я сейчас… – Дед поднялся и побежал в кусты. – Какой вратарь? – спросил он.
– Ну, песня такая!
– А кто такой вратарь?
– Ну, на воротах стоит!..
– Не знаю. Это, наверно, шутейная песня. Таких тоже много. Я не люблю такие. Я люблю серьезные.
– Спой какую-нибудь!
Дед вернулся к костру.
– Чего ты говоришь?
– Спой песню!
– Песню? Можно. Старинную только. Я нонешних не знаю.
Но тут из темноты к костру вышла женщина, мать Петьки.
– Ну, что мне прикажете с вами делать?! – воскликнула она. – Я там с ума схожу, а они костры разводят. Марш домой! Сколько раз, папаша, я просила не задерживаться на реке до ночи. Боюсь я, ну как вы не понимаете?
Дед с Петькой молча поднялись и стали сворачивать невод. Мать стояла у костра и наблюдала за ними.
– А где же рыба-то? – спросила она.
– Чего? – не расслышал дед.
– Спрашивает: где рыба? – громко сказал Петька.
– Рыба-то? – Дед посмотрел на Петьку. – Рыба в воде. Где же ей еще быть.
Мать засмеялась.
– Эх вы, демагоги, – сказала она. – Задержитесь у меня еще раз до ночи… Пожалуюсь отцу, так и знайте. Он с вами иначе поговорит.
Дед ничего не сказал на это. Взвалил на плечо тяжелый невод и пошагал по тропинке первым, мать – за ним. Петька затоптал костер и догнал их.
Шли молча.
Шумела река. В тополях гудел ветер.
Совещание было коротким.
– Хватит миндальничать! – сказал дядя. – Дальше еще хуже будет. Завтра он поедет ко мне и будет учиться на счетовода. Специальность не хуже всякой.
Мать всплакнула было, но скоро успокоилась и, поглядывая на закрытую дверь горницы, стала негромко и жалко просить брата:
