— …Какой-то он недоделанный! Целый час бьюсь — слова не могу вытянуть… Есть отправить к вам в штаб!..
Кузьменко вздохнул и, позвав связного, приказал доставить пленного солдата в штаб полка к комиссару.
Через час и мне было приказано явиться туда.
Штаб полка — ветхий домик за оврагом. Ночь была тёмная, я не без труда нашёл штаб и доложился дежурному.
Через несколько минут меня позвали к комиссару. Я одёрнул гимнастёрку, поправил ремень и, войдя в комнату, чётко отрапортовал:
— По вашему приказанию красноармеец Силин прибыл!
— Здравствуйте, красноармеец Силин! — Комиссар улыбался. — Садись, Ваня. — Он показал на свободную табуретку.
В комнате с земляным полом и низким потолком за столом, на котором лежала карта, сидели Власов, командир полка и пожилой плотный военный с седеющими висками. Его я раньше не встречал.
— Командир полка и товарищ Овсянников хотели кое-что узнать о тебе. Расскажи коротко, — сказал комиссар.
Я начал рассказывать о своей семье, о себе. Командир полка неожиданно перебил меня, спросил по-французски:
— Говорят, ты и музыке учился?
— Да, с четырёх лет… Мама занималась со мной.
— Отлично! А теперь поговорим о другом, — сказал он опять по-французски и кивнул комиссару.
Будь здесь моя мама, она, наверное, поправила бы его произношение, но мне было не до этого.
— Мы вызвали тебя для серьёзного разговора, — обратился ко мне Власов. — Внимательно выслушай товарища Овсянникова, но д ответом не торопись, сперва хорошенько подумай. Дело, которое мы собираемся поручить тебе, сложное, я бы сказал даже — рискованное. Ты имеешь право отказаться.
Тот, которого называли Овсянниковым, подсел ко мне ближе.
— Вот в чём дело, — сказал он. — О противнике мы почти ничего не знаем. Воевать же вслепую — значит зря губить людей и провалить дело. Ты сам знаешь: наши части трижды пытались лобовой атакой смять врага, но безуспешно. А время не ждёт, зима на носу. Нам во что бы то ни стало нужны точные сведения о противнике. Вот мы и решили забросить тебя в тыл к белым. Походишь, посмотришь, что и как. Вернёшься — доложишь… Как думаешь, справишься?
У меня мурашки пошли по телу: одному в тыл к белым!.. Я готов был целую ночь сидеть в секрете, ходить с бойцами в атаку, охотиться за «языком», но-только не в тыл, да ещё одному! Заметив мою нерешительность, комиссар сказал:
— Видишь ли, Иван, мы тут долго советовались, прежде чем послали за тобой. Решили, что ты больше всего подходишь для выполнения такого задания. Образованный, знаешь французский язык, музыку. В случае чего вполне сойдёшь за мальчика из богатой семьи. Можешь придумать историю, будто отец твой был офицером, ушёл на войну, пропал без вести. Мать умерла с горя, и ты остался один. Пришли большевики, дом реквизировали, тебя выгнали на улицу… Такая история белым понравится, они поверят тебе. В рассказ, будто невзначай, вставь несколько французских фраз. Ты будто знаешь, что в Тифлисе живёт дядя, мамин брат, вот и пробираешься к нему… Разумеется, мы не стали бы рисковать, если б не крайняя нужда. Речь идёт о жизни сотен и тысяч твоих товарищей, об успехе нашего дела.
— Раз нужно, сделаю всё, что прикажете, — собравшись с силами, проговорил я.
— Не приказываем, а просим, — поправил комиссар. — А теперь иди, отдохни. Утром поговорим обо всём более подробно.
Спать я устроился в соседнем доме на полу. Спал тревожно, часто просыпался, всё думал о предстоящем деле. Справлюсь? Не попадусь? Мне вспомнилось злобное лицо капитана из ростовской контрразведки. Попадёшь в руки к такому — жизни рад не будешь, он из тебя все жилы вытянет!.. Запросто может расстрелять. А вдруг не сумеешь выбраться обратно, застрянешь у белых? Об этом и думать не хотелось…
Встал на зорьке, распахнул окно. С гор дул свежий ветер. На листьях блестела ночная роса. Перекликались птицы. Но сегодня всё это не радовало меня… Умылся в речушке ледяной водой, привёл себя в порядок и, присев у подоконника, написал маме письмо, в котором изобразил своё чуть ли не райское житьё — пусть не тревожится! Живу я, мол, хорошо, здоров, кормят прекрасно, все товарищи замечательные люди и опасностей никаких…
Вестовой принёс хлеб, полный котелок каши. Я поел и пошёл к товарищу Овсянникову.
— Я приготовил тебе отличный костюм1 — сказал он, улыбаясь, и показал на кучу тряпья, валявшегося в углу. — Сперва поговорим, потом переоденешься. Посмотрим, как ты будешь выглядеть в этом одеянии.
Он усадил меня рядом с собой и начал подробно излагать свой план:
— Разведчики перебросят тебя километров на пять за линию фронта и укажут, куда идти. Будешь выдавать себя за беспризорника. С собой никаких документов, бумаги, карандашей не брать. Вертись около походных кухонь, — голоден, мол, дайте поесть… Общайся с рядовыми — солдат везде солдат, народ сердобольный, пожалеют бездомного Паренька, поделятся пайком. Офицерам и фельдфебелям на глаза не попадайся. Главное — как можно ближе подойти к передовым. Всё, что увидишь, держи в памяти, ничего не пропускай, даже мелочи. Запомни, например, какие номера на погонах у солдат. На сколько рядов тянутся окопы. Имеются ли другие укрепления. Где расположены пулемёты… Особое внимание обрати на артиллерию: где она установлена, какого калибра, сколько стволов. Где стоит кавалерия и сколько. Подозрительных вопросов никому не задавай, только наблюдай!.. Как я уже говорил, ничего не записывай, тем более не рисуй. Разведчики придут за тобой в ночь на вторые сутки и будут ждать в заранее условленном месте. В случае, если не сумеешь вернуться к этому сроку, они придут на следующую ночь. Обстоятельства могут сложиться и так, что тебе придётся выбираться самостоятельно. Если попадёшь в расположение других наших частей, попроси отвести к начальнику особого отдела. Ему, и никому другому, назовёшь условный номер: «Двадцать шесть». Он всё поймёт и поможет тебе добраться до нас. Ещё раз повторяю: кроме начальника особого отдела, никому ни слова!.. Если тебя задержат белые, держись так, словно чёрт тебе не брат, — никакого страха не показывай. Хорошенько запомни историю, которую рассказал тебе комиссар. Добавь к ней ещё кое-какие подробности: родился где-то на севере, где именно — не помнишь, отца перевели в город Ростов-на-Дону, в каких частях он служил — не знаешь… Ты в Ростове в каких-нибудь богатых домах бывал? — вдруг спросил Овсянников.
— Бывал…
— Тем лучше! Назовёшь улицу, расскажешь, что было по соседству. Смотри, чтобы всё было точно! Среди белых может оказаться кто-нибудь из Ростова, он и поймает тебя на пустяке. Сам говори поменьше, — только на вопросы отвечай… Ну-ка, скажи, как звали твоего отца-подполковника?
— Евгений Константинович Ключинский, — назвал я первое, что пришло мне в голову.
— Стало быть, отныне ты Иван Евгеньевич, запомни!.. А мать?
— Маргарита Петровна.
— Сойдёт! Если, паче чаяния, засадят под замок, не рыпайся. Попытаться улизнуть можно только в том случае, если есть полная гарантия успеха. Не то терпи, жди, пока сами не выпустят. Всё понял?
— Вроде всё…
— А теперь примеряй новый костюм!
Костюмом он назвал грязные лохмотья, валявшиеся в углу, — в таких бродили тогда по всей стране беспризорники. Я с отвращением надел давно не стиранную, чёрную от грязи рубаху, натянул брюки из мешковины, рваный, без подкладки пиджак. На одну ногу надел старый, без шнурков ботинок, на другую — тапочку, она оказалась большой, пришлось привязать шпагатом. Нахлобучил на голову засаленную, потерявшую форму кепку и в таком виде повернулся к Овсянникову.
— Отлично! — сказал он. — Вот только у беспризорников не может быть таким чистым лицо. Придётся тебе что-нибудь предпринять… Деревянными ложками стучать умеешь?
— Нет, не приходилось…
— Жаль! Ну, а песни какие блатные знаешь?
— Знаю…
— Спой!
Я запел хриплым, жалобным голосом:
…И никто не узнаить, где могилка моя!..
— Здорово! Молодец! — похвалил меня Овсянников. — Хватит, отдохни теперь. После обеда мы ещё побеседуем. И вот что: из этого дома никуда не выходи. Не надо, чтобы тебя видели в этом костюме, а переодеваться не имеет смысла: времени у нас в обрез. Ночью в путь-дорогу, а тебе нужно хоть немножко освоиться со своей ролью…
Остаток дня прошёл в бесконечных репетициях. Овсянников, изображая контрразведчика, допрашивал меня по всем правилам и со всей строгостью. Он угрожал, уговаривал, пытался ловить на противоречиях. Убедившись, что сбить меня трудно, протянул мне лист бумаги, карандаш и велел нарисовать по памяти всё, что я видел по дороге от окопов до штаба.
— Так, так… А где кусты? Разве ты не видел их вот здесь?
— Зачем кусты-то рисовать?
