Михайла (жене). Ну, чаю хоть согрей.
Марья. Чаю-то? Это можно. Пожалуйста. (Берет ведро, уходит в сени.)
Офицер (сидит за столом, пишет). И сделать мне скоро постель. Я должен скоро ложиться спать.
Михайла. Н-да. Где же прикажете, ваше благородие? На печи или…
Офицер. А-а!.. Все равно.
Михайла. На печи-то, я думаю, все-таки оно сподручнее. И тепло, и мешать никто не будет.
Марья (приоткрыв дверь). Михайла!
Офицер (испуганно). Кто? Что?
Михайла. Меня это, — старуха зовет. Ну, чего тебе? (Уходит в сени.)
Офицер пишет. С печи выглядывает Дуня. Офицер бросает карандаш, поднимается. Дуня поспешно прячется. Офицер ходит по комнате, ерошит волосы, снова садится, снова вскакивает, подходит к печи, греет руки. Потом снова садится за стол и пишет.
Возвращается Михайла. Он взволнован. Он только сейчас узнал, что Дуня у него в доме. Он смотрит на печь, чешет в затылке, качает головой. На одну секунду опять показалось лицо Дуни Огарёвой.
Михайла (кашлянув). Гм… Ваше благородие…
Офицер. Да? Что?
Михайла. Извиняюсь… Этого… вам по каким-нибудь специальным делам пройтись не требуется?
Офицер. Что? Какой деля?
Михайла. Ежели что, так я провожу, покажу.
Офицер. Уходи, не мешать мне. (Поднимается, держит в руке бумагу.) Стой!
Михайла. Да?
Офицер (Смотрит на него в упор). Где женчин?
Михайла. Чего-о? Какой? Какая женщина?
Офицер. Ну… твой жена! Хозяйка.
Михайла. А-а-а… Жена? (Зовет.) Марья!
Марья входит с полным ведром.
Марья. Ну, что?
Офицер. Ты где быль?
Марья. За водой ходила.
Офицер. На дворе часовой стоит?
Марья (мрачно). Как же… стоит, ирод.
Офицер. Что?
Михайла. Стоит, говорит, ваше благородие.
Марья возится с самоваром.
Офицер. Слюшать меня! Будем иметь маленький разговор. (К Михайле.) Скажи мне, ты знаешь немножко, зачем я и мои зольдат приходиль в ваша деревня?
Михайла. Гм… Значит, уж дело есть, ваше благородие, коли пришли. Не гулять небось.
Офицер. Да, да. Гулять нет. Слюшать меня! Я и мои зольдат имейть искать в ваша деревня русский партизан! А? Что ты говоришь?
Михайла. Как? Не понимаю я чего-то, ваше благородие.
Офицер. Я знать, что ви не понимать. Ви добрий старый люди и ви не иметь никакой деля с партизан. Я хотел иметь ваш маленький зовьет. Слюшать, я буду читать один приказ, который я написал ваш мужик! (Читает.) «Воззвание! Командованию германской армии иметь бить известно, что в район деревня Ивановка опэрирует партизанский отряд и что выше… упо… упомятунотый партизански группа руководит русский женщина Еудокия Огарьёва, или, как ее имеют называть, товарищ Дуня». (Пауза.) Что? Ты знать о такой Дуня? Нет?
Михайла. Дуня? Гм… Чего-то я слыхал. Только ее, по-моему, ваше благородие, давно уж и в живых нет.
Офицер. О, нэт! Живое еще… (Вздыхает.) Очень живой. (Заглядывает в бумагу.) Дальше… (Читает.) «Командование германской армии объявляет: всем, кто имеет указать место нахождения русской партизан Огарьёва, а также кто иметь будет ее нахождению немецким войскам способствовать, иметь полючить от немецкий военный штаб награда: один тысяча рублей и живой корова». (Михайле.) А? Это хорошо?
Михайла (чешет затылок). Н-да… Еще бы… Корова — это я тебе скажу! Это — премия! Только вы бы, ваше благородие, мой вам совет, — еще бы и теленочка приписали.
Офицер. Как? Теленочек? Что есть такое «теленочек»? А-а, маленький корова?!!
Михайла. Во-во… Уж тогда, я думаю, вам не одну, а десять этих Дунек сразу приведут.
Офицер. Да? О, это идэе… (Пишет.) «Живой корова и плюс живой маленький теленок»… Так. Дальше… «Тот же, кто иметь будет содействоват партизан, укрывать их в своем доме или способствовать их побегу или не-на-хож-дению — того германская армия будет безжалостно наказать, он сам, а также его семья — отец, мать и маленький дети — будут полючать смертный казнь через повешение». (Кончил читать.) А?
Михайла (мрачно). Н-да.
Пока офицер читал, Дуня выглядывала с печи. В руке у нее блеснул револьвер, но, по-видимому, она не решилась выстрелить. Офицер кончил читать, и она снова спряталась.
Марья (ставит на стол самовар). Нате, хлебайте.
Офицер (весело). Так. Ну, хорошо. Теперь я буду хлебать чай, а затем буду немножко спать.
Михайла. Так где же вам, ваше благородие, спать-то устраивать? Знаете, вижу я, что хороший вы человек, — ложитесь-ка вы на нашу постель, а мы со старухой — на печь.
Офицер. А?
Марья. Правильно. Ведь, вы знаете, господин, у нас на печке-то… это самое…
Офицер. Что?
Марья. Тараканов много.
Офицер. Как ты сказать? Таракани? Что есть такое «таракан»? А-а, маленький клёп! Э, глюпости!.. У немецкий зольдат много свой есть — и клёп, и вошка, и блёшка… (Пьет чай. Михайле.) Принеси мне… как это называется? Много-много солёма!
Михайла. Чего принести?
Марья. Соломы, говорит, принеси.
Михайла. А, соломы… (Мрачно.) Ну что ж, соломы — это можно. (Уходит.)
Офицер кончает пить чай, встает, потягивается, снимает мундир, кладет на стол пистолет, потом садится и начинает стягивать сапоги. Марья, скрестив на груди руки, стоит у печи, смотрит на него.
Марья (подходит к офицеру, оглядывается). Послушай… ты… как тебя… ваше преподобие. Чего я тебе скажу. Это вы насчет коровы-то — сурьезно или как?
Офицер. Что? Корова? О, да, да. Это серьезно. (Поспешно натягивает сапог, поднимается.) А что? Ты знать что-нибудь?
Марья. И… и теленочек, значит?
Офицер. Да, да. И теленочек. И один тысяча… Даже два тысяча рублей. Ты знаешь, да, где иметь быть Еудокия Огарёва?
Марья (подумав, кивнула). Знаю.
Офицер (напяливает мундир). Ну!
С огромной охапкой соломы появляется Михайла.
Марья (приложив палец к губам). Тс-с-с. (Делает офицеру знак молчать.)
Михайла, став на приступку, бросает на печь солому. Марья и офицер наблюдают за ним. Он уминает солому, потом спускается вниз и тяжело вздыхает.
Михайла. Ох-хо-хо!
Офицер. Слюшай… ты! Ходи, принеси еще солёма! Больше солёма! Это очень мало.
Михайла. Солому-то, ваше благородие, всю снегом замело.
Офицер. А-а… (Нетерпеливо.) Ну, бистро!
Михайла. Ладно, принесу… (Вздыхает.) Ох-хо-хо! (Уходит.)
Офицер (к Марье). Ну?
Марья. Уж и не знаю, как… О господи!..
Офицер (стучит кулаком по столу). Ну, говорить! Бистро! Я слушать тебя. Где она?
Марья. Тут она… близко.
Офицер. Где?
Марья. Тут, одним словом… в одном доме… около колодца.
Офицер. Как?
Марья. Говорю, тут они, партизаны-то, по ночам собираются в одном доме. Слыхала, будто и Дуня там тоже бывает. Идем, одевайся, я тебе покажу.
Офицер (набрасывает на плечи шинель). Как ты сказать? У колёдца?
Марья. Да, да, у колодца. Идем, покажу тебе. Только ты не один иди. Ты солдат с собой ваших побольше возьми. Всех, какие есть, бери…
Офицер (задумавшись). Гм… Зольдат? О, найн. Нет! (Сбрасывает шинель.) Мы будем делать с тобой так. Ти бистро тихонько идет туда один. Все узнавать и приходить сказать мне.
Марья (смущенно). Это как же одна? Почему одна?
Офицер (нетерпеливо). Да, да, я уже тебе сказать. Ходи осторожно… так… без всякий деля. Смотри туда-сюда… Сколько там имеет быть человек… кто там есть. И все приходи рассказать мне.
Марья (подумала, одевается). Ну что ж, ладно…
С охапкой соломы появляется Михайла.
Михайла (застревая в дверях). О! На! баба! Ты куда это собралась?
Офицер. Ну, ну, бистро!
