— Похоже, что дождь был недавно.
Она опять сказала: «Да» — и выглянула в окно. А за окном был небольшой цветник, огороженный заборчиком. За ним виднелась улица, по которой время от времени кто-нибудь проходил или проезжал на лошади. Она выглянула туда и опять обернулась ко мне, ожидая моих дальнейших слов. Я помолчал. Все-таки рано еще было приступать к самому главному. Маловато было подготовительного разговора. Но, как назло, ничего интересного не шло мне в голову. Пришлось опять обратиться к тому, что легче всего шло на язык. Я сказал:
— И похоже, что опять может пойти дождь.
Она и с этим согласилась, но, уже не доверяя моей способности вести разговор, сама поискала глазами вокруг и вдруг предложила:
— Хотите чаю?
Я не сразу нашелся, как на это отозваться, хотя должен был предвидеть заранее, что без чаю тут не обойдется. Так уж у них водится по обычаю. Конечно, чай был бы кстати. Он помог бы растянуть немного предварительный разговор. Но не мог же я ответить ей прямо: «Хочу. Давайте». Это было бы слишком по-свински. Поэтому я сказал:
— Нет, спасибо. Я уже пил, извините в обольщении.
Но она возразила своим приятным грудным голосом:
— Где вы могли пить? Ведь вы же с поезда?
— Да… Но я там… на станции…
— Ничего. Выпьете еще.
И скоро на столе появились те же самые вещи, что и в прошлый раз: масленка, сахарница, тарелка с хлебом домашней выпечки, другая тарелка с домашним печеньем. Наполнив чаем два стакана, она предложила мне снять пальто и сесть к столу, потом придвинула ко мне поближе сахарный песок и масло и сказала:
— Пейте, кушайте, пожалуйста. Не стесняйтесь.
Я намазал маслом кусок белого хлеба и начал есть, обдумывая про себя начало того, что мне предстояло ей наконец сказать. Она тем временем помешивала ложкой в своем стакане, поглядывая на меня выжидательно уголком черного глаза. Как видно, ей не терпелось узнать, с чем я к ней пришел. А может быть, она уже догадалась и заранее радовалась тому, что ей предстояло от меня услышать. Еще бы! Не каждый день удается женщине ловить ухом такие слова, особенно одинокой женщине, да еще с ребенком. Неудивительно, что она была со мной так приветлива. Она знала, за что дарила мне эту приветливость. А я знал, чем бывает переполнена каждая одинокая женщина при виде одинокого мужчины. Поэтому я не стал особенно долго раздумывать. Покончив со вторым стаканом чая с домашним печеньем, я поднялся с места, сказав ей спасибо, и прямо приступил к делу. Для начала я сказал:
— Трудно жить одинокой женщине.
Она как бы удивилась немного, услыхав эти слова, но ответила:
— Да, нелегко.
Я подошел к ней поближе, обогнув стол. Тогда она тоже встала со своего места и начала собирать посуду. Но искоса она продолжала посматривать на меня, ожидая, что я скажу дальше. Ясно было, что она уже окончательно догадалась, о чем пойдет речь, и была готова к этому. Так мне по крайней мере казалось. Поэтому я продолжал свою речь, остановившись по правую руку от нее возле стола, перед которым она продолжала стоять. Я сказал:
— И без мужчины скучно.
На это она ничего не ответила, но как бы еще больше насторожилась. И руки ее чуть медленнее задвигались над столом, касаясь посуды.
А я продолжал:
— Мужчине тоже скучно, если он один. Всегда лучше вдвоем.
Она не то кивнула, не то случайно наклонила голову, делая что-то с посудой на столе.
А я уже пошел выкладывать самое главное:
— Вот я и решил сделать так, чтобы нам с вами не было скучно. Правда, я уже не такой молодой, но и вам не двадцать лет. Зато у меня нету детей, а у вас дочь. Но я не думаю этим вас упрекать и не буду считать ее обузой. Дочь так дочь. И еще дети пойдут, я надеюсь. Родите мне сына и дочь. Думаю, что это еще не поздно для вас. Как вы сами думаете?
Пока я таким образом говорил, она постепенно перестала возиться с посудой и в конце концов совсем оставила ее в покое, опершись пальцами о край стола и одновременно выпрямившись. Лицо она повернула ко мне вправо и смотрела теперь на меня не отрываясь. Мои слова, конечно, стоили такого внимания. И я тоже смотрел ей прямо в глаза, разглядев их теперь совсем близко без всякой помехи. Глаза моей женщины были крупные, густо-коричневые, с легкой примесью зелени, будто вытканные из бархата. Но сейчас они выглядели, пожалуй, чуть крупнее и круглее, чем им следовало быть. Удивляться этому особенно не приходилось, если иметь в виду то радостное, что к ней так неожиданно привалило. И, стремясь усилить в ней эту радость, я продолжал:
— Но если вы даже не родите, я не буду вас этим попрекать. Я не из тех, которые много требуют. Насчет этого можете даже спросить у Ивана Петровича. Я всегда готов мириться с тем, что есть, и знаю, что против природы не пойдешь. С меня довольно того, что в моем доме появится хозяйка. А у вас будет зато муж, с которым вы не будете одинокой в нашей Финляндии.
Я говорил это, а она все смотрела мне в лицо, переводя свой взгляд попеременно то на мои глаза, то на мой говорящий рот, как будто она не совсем еще верила тому счастью, которое на нее так внезапно свалилось. И я не мешал ей меня разглядывать. Чем скорее она меня разглядит, тем скорее мы покончим с этим делом. А скрывать мне было нечего. Я был тут весь перед ней. И, помогая ей меня окончательно распознать, я сказал:
— Во мне можете не сомневаться. Вы видите перед собой человека, который не курит и не пьет. А если выпьет иногда, то совсем немного — какие-нибудь две-три рюмки, и то в компании, где угощает кто-нибудь другой. В одиночку я не пью. В одиночку пить неинтересно и, кроме того, самому надо платить. Всегда интереснее пить в компании, а главное — выгоднее, потому что платить должен тот, кто угощает. А я никогда первый не берусь угощать, потому что сам не пью. В компании можно пить, не считая рюмок и не глядя на их размеры. И стоит это дешевле, а чаще совсем ничего не стоит, как я уже сказал. Все, что у других идет на вино и табак, у меня остается в кармане. И здоровье сохраняется. Если бы я курил, то не выглядел бы таким молодым, а был бы весь прокуренный и сморщенный, с желтыми зубами. А у меня рот чистый и зубы в порядке. Был один плохой, но его починили бесплатно на прошлой неделе в районной поликлинике.
Пока я говорил это, ее глаза, смотрящие мне в лицо, были широко раскрыты. И брови, уйдя от них слегка вверх, тоже не опускались назад. Наоборот, они даже как будто стремились подняться еще выше, а глаза силились раскрыться еще шире, особенно в тот момент, когда я заговорил о выпивке и табаке. Так мне по крайней мере показалось. Но им уже некуда было раскрываться больше, ее глазам. И брови ее тоже не могли подняться выше, хотя бы и желали.
Они были очень густые, ее брови, сильно расширяясь в направлении переносицы, где они как бы готовились в недалеком времени соединиться и срастись. И оттого, что их цвет был темнее цвета ее темно-карих глаз и ресницы тоже были темнее, выглядело все это вместе очень красиво. И я еще раз порадовался про себя тому, что так хорошо все у меня совпало: и женщина оказалась не из последних, и в жизни намечался поворот.
Но я что-то очень уж длинно разболтался о выпивке и табаке. Пусть женщина любит, чтобы ей в таких случаях было сказано как можно больше слов, но нельзя же было трещать без конца, подобно сороке. Пора было выкладывать главное. И я выложил его очень ловко, сказав примерно так:
— Заработок мой здесь — около двух тысяч рублей в месяц. На книжку положена тысяча. Мало, конечно, я понимаю. Но это только начало. Это за те первые три месяца, что я у вас живу в России. Не успел больше — что ж делать? Были кое-какие покупки: пальто, туфли. Была отделка комнаты. Но дальше я полагаю откладывать не меньше как по тысяче в месяц, чтобы было с чем ехать в Финляндию. Вот и все, что я хотел вам сказать, простите за щепетильность. Думаю, что не каждый день попадаются женщинам такие женихи, да еще пожилым женщинам. Но об этом не будем говорить. Я хвалиться и не собираюсь и, если уж иду на это, значит, считаю, что другая сторона тоже кое-чего заслуживает.
Сказав это, я сделал к ней еще один, последний шаг и оказался совсем рядом, почти вплотную к ее правому боку. Она все еще не могла вымолвить ни одного слова по причине, вполне мне понятной, и продолжала стоять на том же месте вплотную к столу и лицом ко мне. Приходилось поэтому мне одному заканчивать весь этот затянувшийся разговор. И я закончил его, сказав напоследок:
— Я вижу, мы договорились? Так? Это очень хорошо.
И тут я решил, что, пожалуй, хватит слов. В конце концов каждая женщина понимает лучше всего только один язык, а тем более — вдова. И, применяя этот язык, я обнял ее так, что моя правая рука пришлась ей под грудь, а левая подхватила ее затылок под узлом темных волос. И, держа так свои руки, я поцеловал ее прямо в губы.
Да, это были настоящие женские губы, мягкие, упругие и горячие. И к ним было очень приятно приложиться.
