— Доброе утро, Мирза!
— Ты прямо огурчик, Мирза! Молодец!
В то утро среди этих веселых голосов был слышен также голос молчуна Сервера Садыка.
* * *
Потом, когда до конца рабочего дня осталось несколько часов и вопрос с чайником был уже решен положительно, Мирза Манаф, держа одной рукой папку, другой рукой тихонечко тронул дверь директорского кабинета.
— Пожалуйста, пожалуйста, прошу вас. Я только что собирался сам к вам идти. Садитесь…
Опустившись на стул, Мирза Манаф заметил вдруг, что пепельницы на столе нет; пепельницы вообще нигде не было. И тогда Мирза Манаф увидел, что директор улыбается, видимо, он сразу понял, что Мирза Манаф ищет глазами пепельницу. Мирза Манаф уставился на папку, которую держал в руке. Кажется, директор тоже взглянул на папку, которую держал в руке Мирза Манаф.
— Шахин-муаллим… — прозвучал голос Мирзы Манафа.
— Шакир-муаллим, — деликатно улыбаясь, внес уточнение директор. — Пожалуйста, слушаю вас…
— У меня к вам небольшая просьба, Шакир-муаллим: проглядите, если можно, эту рукопись…
И Мирза Манаф торопливо раскрыл папку. Положив ее на стол перед директором, он хотел было уйти, но так и не ушел, потому что директор, взяв первую страницу, стал сразу же внимательно читать ее, причем, читая, одобрительно кивал головой.
Через несколько минут, проведенных Мирзой Манафом в напряженном ожидании, директор перевернул страницу.
— Прекрасно, — сказал он, — почитаем. Начало, во всяком случае, удачное. И название оригинальное: «Письмо к моей маме». Очень хорошо, спасибо… Чем еще могу быть полезен?
Пытаясь скрыть радость, от которой у него даже сперло дыхание, Мирза Манаф несколько раз кашлянул. Потом поднялся со стула.
— Большое спасибо, — сказал он. И по той же причине, о которой мы только что уведомили уважаемого читателя, снова принялся кашлять.
Директор встал и, виновато глядя на Мирзу Манафа, сказал:
— Прошу меня извинить, но я не смогу присутствовать на празднике, который устраивается сегодня в вашу честь. Неотложное дело в верхах, не пойти невозможно.
Мирза Манаф мысленно пожелал ему: «Всегда в верхах пребывай, сынок!», а насчет праздника ничего не понял, потому что чуть не до половины рабочего дня все искал подходящего момента, чтоб вручить Серверу Садыку чайник для заварки, и даже не подозревал, что в соседней комнате готовится роскошное застолье в честь проводов его, Мирзы Манафа, на пенсию.
Когда, выйдя из кабинета директора, Манаф, и без того уже растроганный, сразу попал за пышный стол, то еле-еле удержался, чтоб не заплакать от радости, потому что стол и впрямь был великолепен: яблоки, помидоры, цветы… На столе, составленном из нескольких письменных столов, стояли бесчисленные бутылки шампанского, а на противоположном его конце, там, где тихим ягненочком притулился Сервер Садык, бросалась в глаза бутылка пиратского коньяка, и отблески коньячного багрянца играли на его щеках.
И усадили Мирзу во главе стола. И пошел у них пир горой. И открыли они шампанское, и начались в честь сотрудника их, Мирзы Манафа, всяческие тосты и здравицы. А потом Мирзе вручили подарки: золотые часы — от профкома, розы красные — от комсомола. А когда Мирза узрел последний подарок — лично от товарища директора, — он заплакал навзрыд, потому что — проницательный читатель давно уже догадался — личным подарком директора могла быть только та самая хрустальная пепельница, под которой так много лет светились бузбулакские льдинки…
Когда, вытерев платочком глаза, Мирза Манаф, второй раз за этот день конкретно и содержательно выразив самое свое заветное пожелание: «Всегда пребывай наверху, сынок!», до конца осушил бокал в честь директора и хотел отломить дольку мандарина, он вдруг заметил, что коньячная бутылка, стоящая перед Сервером Садыком на противоположном конце стола пуста. Переведя взгляд на лицо Сервера Садыка, Мирза Манаф сразу определил, что в том понемногу закипает что-то похожее на монолог, и понял, что сейчас самое время покинуть это застолье.
* * *
Мирза Манаф не спеша направился домой: в одной руке у него был портфель, в другой — та самая, завернутая в бумагу, пепельница. Пройдя немного, Мирза Манаф остановился и положил пепельницу в портфель, потому что в тот день в нашем солнечном Баку, как всегда, было очень солнечно, и казалось, что жар этого солнца может расплавить льдинки, заключенные в хрустальной пепельнице, которую Мирза Манаф держал в руке…
Чарыки — деревенская обувь из сыромятной кожи.
