Я же думала вот о чем. Почему же я не испытываю к Машкиному классному руководителю никакой благодарности? Что за диво! К Нему — постоянную, разъедающую. За себя, за Машку, за всех. К Маргарите? Испепеляющую. До потери себя. К веселой англичанке? Огромную. Она с Машкой так терпелива! Даже к Геенне Огненной я испытываю благодарность, что она кротко терпит мою несносную дочь во вверенной ей школе. А тут — пришел чужой человек, не друг, не приятель, никто, слова тебе не сказал и от тебя не стребовал даже пары сближающих фраз и вдруг занялся на всю катушку твоим же трудным ребенком. И не лень ему, и не лень. Сегодня, вчера, послезавтра. И почему-то я принимаю это как нечто само собой разумеющееся, без благодарности, без обычных угрызений совести, без обжигающего стыда, что Машка с ним не так говорит, не так смотрит и не так поступает. Принимаю — как нечто естественное и непреложное между людьми. Отчего же это?
Или как раз Мирхайдаров-то и есть тот настоящий Учитель, которого жаждет душа моя — как эталона? Но ведь Маргарита — ярче, умнее, шире. И не сравнить! Но ведь Он, мой почитаемый сэр, глубже, богаче, значительнее. Ярче ли, — думаю я теперь. И мне даже стыдно перед Маргаритой. Глубже ли, — думаю я теперь. И мне даже стыдно перед Ним. Может, настоящий Учитель это как раз тот и есть, которого сразу не выделишь — ни глазом, ни ухом, который беззвучно подходит к ребенку, какой он ни есть, и любит его простой и беззаветной любовью, вне слов и вне всяких пока его достижений, а уж от этой любви они потом, постепенно, проявляются тогда в ребенке — словами, поступками, движениями души, которые сбоку и даже рядом не сразу дано заметить. А он, может, их как-то скорее чувствует, чем разумом сознает. Может, именно это и есть Добро, которое пишется с большой буквы?..
Машка, блистающая чистотой, выскочила из ванной: «Мам, а вы—похожи!» — «Кто это—мы?» — «Вы, с Мирхайдаровым!» — «Чем?» — «Не знаю, — тряхнула головой Машка. Не сочла нужным выдавать свои глубинные ассоциации, а сообщила лишь вывод. — Вас надо утопить в одном мешке!» Я представила себе эту притягательную картинку. Незаслуженная, конечно, честь. Но значит, моя Машка не так уж плохо ко мне относится, а это, как ни крути, приятно.
Пока я переживала для себя это событие, Машка тут же — на кухонном столе, повизгивая от полноты жизни, быстро накидала на случайном листке очередной свой автопортрет. Теперь — она сидела зеленая, как молодой огурец, в густо-зеленом кресле и на коленях держала собачью голову, голова улыбалась, за нею — невидимое в пространстве-времени явственно ощущалось живое собачье туловище, с этой собачьей головой все было в полном порядке. «А это что же?» — «Еще момент отчаяния». — «Довольно-таки веселый момент», — оценила я. «Отчаянье и должно быть веселым, — наставительно сообщила Машка. — Отчаянье, чтоб ты знала, — это движение, только вниз, а вниз еще веселее, чем вверх». — «Гм, — сказала я. — Ну, если с горки…» Машка не приняла моей наглядности. «Движение, к твоему сведенью, шире конкретных примеров!» И на том — чмокнула меня в щеку, сгребла шедевр и ушла, наконец, спать.
А я все еще сидела, как куль. И пыталась соображать. Что это? Машка и в учебник физики, что ли, заглядывала? Или я ее заразила своей взрывной гуманитарно-физической смесью? Или же Мирхайдаров, к которому я и сейчас не испытываю ни малейшей благодарности, интересуется еще и физикой?..
У-тю-тю, какой у меня, однако, хорошенький этот Мирхайдаров, какой по-ло-жи-тель-нень-кий, душевненький, чистенький, за что, видать, и люблю, аж с собой — Машкиными невинными устами — сравнила. Нужна ему моя благодарность при таких-то статях! Это, небось, герой следующего романа, так, что ли?
В теплом тихом Тити-Кака жил однажды крокодил, он на имя, как собака, каждый вечер выходил, первобытными ноздрями жадно запахи вбирал, с очень черными дитями посреди играл бунгал, на костер летели мошки из лианов и кустов, бегемоты били ножкой, душно стлался львиный рев, звезды спали в Тити-Кака, чуть звенел в ночи тамтам, крокодил был — как собака, он был нежный — как собака, от любви он даже плакал, но не знал об этом сам.
Письмо вполне закончено, почти что отправлено, но все-таки — нет:
«Ув. тов. Юрий Сергеевич!
1) Узнала от дочери, что я — невыпуклое тело, и Вы — тоже невыпуклое, даже Нина Геннадиевна Вогнева — все равно невыпуклое, что уже свинство.
2) Хорошая метафора представляется мне теперь просветом в сингулярности вращающейся черной дыры, через которую, если постараться и повезет, можно выскочить в другую языковую вселенную, может, еще более прекрасную и уж во всяком случае — столь же гармоничную, но более сложную.
3) Простота изложения есть прямое следствие четкой мысли. Пример тому — Иммануил Кант. Пример обратного — преподавательница математики Серафима Петровна, была у нее на уроках, девятые классы ей давать действительно ни к чему, ребят жалко.
4) Узнала от дочери, что импликацию Вы до сих пор почему-то не проходили. Была поражена. Так ли это?
5) Считаю, что Вам с Маргаритой Алексеевной не хватает синхронности в работе: поэзию Марины Цветаевой, по-моему, Вам с нею нужно проходить в классах одновременно, а не раскидывать это святое дело по разным световым сезонам учебного года, что снижает цельность картины. Совершенно согласна, что именно Марине Цветаевой, помимо чисто поэтического дара, более, чем кому бы то ни было из наших поэтов, органически свойственны глубина и пронзительность математически-физического мышления, что ощутимо в структуре стиха и в отношениях ее со словом вообще. Специально поинтересовалась у социологов. Физики и математики, изо всех других профессий, — особо пристрастны к Марине Цветаевой, любят, понимают и чувствуют эту ее родственность, что весьма однозначно видать по любой анкете.
6) Испытываю странное чувство — бесчисленное множество вселенных, куда теоретически можно скрыться, почему-то лишь усиливает привязанность к нашей и даже как бы усугубляет ее для меня привлекательную единственность. Знакомо ли Вам это ощущение?
7) Что же нам все-таки делать с Лешей Плавильщиковым и другими детьми, безвинно попавшими в подобные обстоятельства жизни?
8) Взяла на досуге отрезок длиною в 1 дм и другой отрезок — длиною в 10 дм. Изящно, как Вы понимаете, сама себе доказала в полном согласии с математической теорией, что на обоих отрезках количество точек — одинаково. А все равно преследует глупенькая мыслишка, что точки эти — разные по величине: на большом — толще. Не встречались ли Вы с подобным несовершенным восприятием в пятом „А“ или в пятом „Б“? Или хоть, может, в четвертом? Мне стало бы как-то легче.
9) Узнала от дочери, что Вы чрезвычайно небрежно и бегло обошлись с топологией. Была потрясена. Или это опять физика?
10) Занятно, что лица незначительные воспринимаются как носители признаков абсолютных, причем абсолюты эти — как раз случайные признаки, не передающие сути предмета. Так, наша изумительно прекрасная преподавательница пения — абсолютно беременна, больше я про нее ничего не знаю и не узнаю никогда. Она всегда была беременна и всегда — будет, хотя это вряд ли соответствует действительному положению вещей в будущем и в прошедшем. Маргарите же — наоборот — невозможно пристегнуть абсолютный признак.
11) Видаете ли Вы во сне функцию? И в каком виде? Я почему-то во сне вижу функцию только — с затылка, Меня последнее время даже беспокоит: узнаю ли я ее в лицо, если столкнемся на улице.
12) Интересуюсь, как лично Вы вышли бы из известного парадокса Рассела — насчет парикмахера? Повторяю исходные данные: дана деревня, дан один-единственный парикмахер, дан приказ, что парикмахер этот может брить лишь того и только того, кто не бреется сам. Что бы вы избрали, благородный сэр? Нарушить закон и побриться? Или — в полном согласии с законом — предстать перед учениками в небритом виде? Мне кажется, я знаю Ваш ответ. Но представляю себе мучительность этого предпочтения! Ведь Вы же всегда так наглажены и чисты лицом на любом уроке! Или мое интуитивное предположение — ложно?
13) Заметила, что за последний год некоторые книги удивительно поглупели: если раньше казалось, что в них наличествует информация, то теперь, ощущаю оные как пустую болтовню. Не понимаю, как это следует объяснить? Бывает ли такое с Вами?
14) Назовите, — если это не глубоко личное, что „не следует обрабатывать“, как Вы любите выразиться, — Ваше любимое кардинальное число?
15) Узнала от дочери, что у Вас с нею нет на данном этапе никаких отношений, кроме алгебры с геометрией. Это прискорбно, но, увы, для меня — не неожиданно.
16) Разделяете ли Вы мнение престарелого Гильберта, что память вообще не нужна и ее следует — на определенном уровне развития — отбросить, чтобы не забивать себе голову ерундой, а все стоящее — проще придумать и вывести самому?
