Чарнота. Попрошу прислать наличные.
Голубков. Брось, Чарнота, умоляю тебя! Теперь брось!
Чарнота. Будь добр, займись ты каким-нибудь делом. Ну, альбом, что ли, посмотри. (Корзухину.) Наличные, пожалуйста!
Корзухин. Сейчас. (Открывает кассу, в ней тотчас грянули колокола, всюду послышались звонки.)
Свет гаснет и тотчас возвращается. Из передней появляется Антуан с револьвером в руке.
Голубков. Что это такое?
Корзухин. Это сигнализация от воров. Антуан, вы свободны, это я открывал.
Антуан выходит.
Чарнота. Очень хорошая вещь. Пошло! Восемь!
Корзухин. Идет шестьсот сорок долларов?
Чарнота. Не пойдет. Этой ставки не принимает банк.
Корзухин. Вы хорошо играете. Сколько примете?
Чарнота. Пятьдесят.
Корзухин. Пошло! Девять!
Чарнота. У меня жир.
Корзухин. Пришлите.
Чарнота. Пожалуйста.
Корзухин. Пятьсот девяносто!
Чарнота. Э, Парамоша, ты азартный! Вот где твоя слабая струна!
Голубков. Чарнота, умоляю, уйдем!
Корзухин. Карту! У меня семь!
Чарнота. Семь с половиной! Шучу, восемь.
Голубков со стоном вдруг закрывает уши и ложится на диван. Корзухин открывает ключом кассу. Опять звон, тьма, опять свет. И уже ночь на сцене На карточном столе горят свечи в розовых колпачках. Корзухин уже без пиджака, волосы его всклокочены. В окнах огни Парижа, где-то слышна музыка. Перед Корзухиным и перед Чарнотой — груды валюты. Голубков лежит на диване и спит.
Чарнота (напевает). Получишь смертельный удар ты… три карты, три карты, три карты… Жир.
Корзухин. Пришлите четыреста! Пошли три тысячи!
Чарнота. Есть. Наличные!
Корзухин бросается к кассе. Опять тьма со звоном и музыкой. Потом свет. В Париже — синий рассвет. Тихо. Никакой музыки не слышно. Корзухин, Чарнота и Голубков похожи на тени. На полу валяются бутылки от шампанского. Голубков, комкая, прячет деньги в карманы.
Чарнота (Корзухииу). Нет ли у тебя газеты завернуть?
Корзухин. Нету. Знаете что, сдайте мне наличные, я вам выдам чек!
Чарнота. Что ты, Парамон? Неужели в каком-нибудь банке выдадут двадцать тысяч долларов человеку, который явился в подштанниках? Нет, спасибо!
Голубков. Чарнота, выкупи мой медальон, я хочу его вернуть!
Корзухин. Триста долларов!
Голубков. На! (Швыряет деньги.)
Корзухин в ответ швыряет медальон.
Чарнота. Ну, до свиданья, Парамоша. Засиделись мы у тебя, нам пора.
Корзухин (загораживая дверь). Нет, стой! У меня жар, я ничего не понимаю… Вы воспользовались моей болезнью! Вот что, верните деньги, я вам дам по пятьсот долларов отступного!
Чарнота. «Ты шутишь», — зверь вскричал коварный!..
Корзухин. Ну, если так, я сейчас же звоню в полицию, что вы ограбили меня! Вас схватят сейчас же! Оборванцы!
Чарнота. Ты слышал? (Вынимает револьвер.) Ну, Парамон, молись своей парижской богоматери, твой смертный час настал!
Корзухин. Караул! Караул!
На эти вопли вбегает Антуан, в одном белье.
Все спят! Вся вилла спит! Никто не слышит, как меня грабят! Караул!
Портьера раздвигается, и возникает Люська. Она в пижаме. Увидев Чарноту и Голубкова, окаменевает.
Вы спите, милая Люси, в то время как патрона вашего грабят русские бандиты!
Люська. Боже мой, боже! Видно, не испила я еще горькой чаши моей!.. Казалось бы, имела я право отдохнуть, но нет, нет… Недаром видела сегодня тараканов во сне! Мне интересно только одно, как вы сюда добрались?
Чарнота (поражен). Это она?
Корзухин (Чарноте). Вы знаете мадемуазель Фрежоль?
Люська за спиной Корзухина становится на колени, умоляюще складывает руки.
Чарнота. Откуда же мне ее знать? Никакого понятия не имею.
Люська. Так познакомимся же, господа! Люси Фрежоль.
Чарнота. Генерал Чарнота.
Люська. Ну-с, господа, в чем недоразумение? (Корзухину). Крысик, чего ты кричал так отчаянно, кто тебя обидел?
Корзухин. Он выиграл у меня двадцать тысяч долларов! И я хочу, чтоб он вернул их!
Голубков. Это неслыханная подлость!
Люська. Нет, нет, жабочка, это невозможно! Ну, проиграл, что же поделаешь! Ты не маленький!
Корзухин. Где Антуан покупал карты?!
Антуан. Вы сами покупали их, Парамон Ильич.
Люська. Антуан, уйдите к дьяволу! В каком виде вы торчите передо мной?
Антуан скрывается.
Господа! Деньги принадлежат вам, и никаких недоразумений не будет. (Корзухину.) Иди, мой мальчик, усни, усни. У тебя под глазами тени.
Корзухин. Уволю этого дурака Антуана! Не пускать ко мне больше русских в дом! (Всхлипнув, уходит.)
Люська. Ну-с, была очень рада повидать соотечественников и жалею, что больше никогда не придется встретиться. (Шепотом.) Выиграли — и уносите ноги! (Громко.) Антуан!
Антуан выглядывает в дверь.
Господа покидают нас, выпустите их.
Чарнота. О ревуар,[49] мадемуазель.
Люська. Адье![50]
Чарнота и Голубков уходят.
Слава тебе господи, унесло их! Боже мой! Когда же я, наконец, отдохну!
В пустынной улице послышались шаги.
(Воровски оглянувшись, подбегает к окну, открывает его, тихонько кричит). Прощайте! Голубков, береги Серафиму! Чарнота! Купи себе штаны!
Тьма. Сон кончился.
…Жили двенадцать разбойников…
Константинополь. Комната в коврах, низенькие диваны, кальян. На заднем плане — сплошная стеклянная стена и в ней стеклянная дверь. За стеклами догорает константинопольский минарет, лавры и вертушка тараканьего царя. Садится осеннее солнце. Закат, закат…
Хлудов (один в комнате, сидит на полу, на ковре, поджав ноги по-турецки, и разговаривает с кем-то). Ты достаточно измучил меня, но наступило просветление. Да, просветление. Пойми, я согласен. Но ведь нельзя же забыть, что ты не один возле меня. Есть живые, повисли на моих ногах и тоже требуют. А? Судьба с той ночи завязала их в один узел со мной. Мы выбросились вместе через звенящие мглы, и их теперь не отделить от меня. Я с этим примирился. Одно мне непонятно. Ты? Как ты отделился один от длинной цепи лун и фонарей? Как ты ушел от вечного покоя? Ведь ты был не один. О нет, вас много было! (Бормочет.) Ну, помяни, помяни, помяни, господи… а мы не будем вспоминать. (Думает, стареет, поникает.) На чем мы остановились? Да, итак, все это я сделал зря. (Думает.) А потом что было? Потом — просто мгла, и мы благополучно ушли. А потом зной, и все вертятся карусели каждый день, каждый день. Но ты, ловец, в какую даль проник за мной и вот меня поймал в мешок, как в невод? Не мучь же более меня! Пойми, что я решился. Клянусь. Вот.
Стук в дверь.
(Настороженно.) Кто там?
Серафима (за дверью). Это я.
Хлудов открывает дверь.
Можно войти? Простите.
Хлудов. Пожалуйста.
Серафима. Что, Роман Валерьянович, опять?
Хлудов. Что такое?
Серафима. С кем вы говорили? Что я вам велела? Кто в комнате кроме вас?
Хлудов. Никого нет. Вам послышалось. А впрочем, у меня есть манера разговаривать с самим собою. Надеюсь, что она никому не мешает, а?
Серафима (садится на ковер против Хлудова). Роман Валерьянович, вы тяжко больны. (Пауза.) Роман Валерьянович, вы слышите, вы тяжко больны. Два месяца я живу за стеной и слышу по ночам ваше бормотанье. Вы думаете, что легко? В такие ночи я сама не сплю. А теперь уже и днем? Боже мой, бедный, бедный человек.
Хлудов. Прошу извиненья. Я достану вам другую комнату, но в этом же доме, чтобы вы были под моим надзором. Я часы продал, есть деньги. Светло в ней, и окна на Босфор. Особенного комфорта, конечно, предложить не могу. Вы сами видите — чепуха. Разгром. Войну проиграли. И выброшены. А почему проиграли? Вы знаете? (Таинственно указывает за плечо.) Мы-то с ним знаем! Мне самому неудобно с вами рядом. Но я должен держать слово. Я там, оказывается, всякие преступления совершал, и вообще…
