…Там был прекрасный сосновый бор, горы и холмы, отлогие подъемы и крутые спуски для смельчаков, а внизу, справа от шоссе, замерзшее озеро. И такая тишина, что слышно было, как падали в снег сосновые шишки. Посредине озера сидел на своем ящичке одинокий рыболов и не спускал глаз с маленькой проруби, как кот, стерегущий щель в ожидании мыши.
Валентина и Айвар до полного изнеможения ходили на лыжах. Ян Лидум прохаживался по берегу озера в теплых фетровых сапогах и выкурил первую трубку. Он все еще никак не мог примириться с тем, что ничего не делает, просто так прогуливается по опушке леса, дышит свежим воздухом и любуется природой. Почему он не может, как Земдег, выключаться, целый день совсем не думать о фабриках и производственном плане, бездумно отдаться своему хорошему настроению?… Почему у министра по понедельникам, а иногда и в середине недели, красные глаза и воспаленные веки? Выпивает, такой-сякой, больше положенного, портит здоровье и теряет работоспособность… После этого плохое настроение, все виноваты и никто ему не угодит. Книг не читает, в журналах смотрит только картинки, о содержании газет судит только по заголовкам статей, полагаясь на старый багаж, хотя от него давно уже ничего не осталось.
Ян силился отогнать эти непрошеные думы, но заботы не покидали его, навязчиво лезли в голову всякие неприятные мысли. Тогда он начал собирать сухие сучья, хворост, наносил огромный ворох и развел огонь. На старом пне он приготовил обеденный стол. Впрочем, немного погодя Валентина несколько изменила «сервировку» по своему вкусу: накрыла пень чистой бумагой, вилки и стаканы велела взять в руки, а «стол» уставила термосами и бутербродами. Каждый сам накалывал на деревянный вертелочек охотничью колбасу и поджаривал ее над костром. Лидум удивлялся — он уже давно не ел с таким аппетитом, как сейчас.
— Так можно проесть всю свою зарплату! — смеялся он, уплетая четвертый бутерброд и поджаривая неизвестно какую по счету колбаску. — Валентина, наверно, прибавила к еде какого-нибудь зелья.
— Не иначе, товарищ Лидум! — Валентина взмахом руки показала на окрестность. — Прибавила все это — солнечный свет, запах хвои, дым костра и лесной ветерок, — такие витамины еще не изготовляют ни в одной лаборатории.
Кончилось тем, что они запели. Как серебряный колокольчик, звенел голос Валентины, которому вторили густой бас Лидума и баритон Айвара. Грустную песню сменила удалая, и вместе со словами песен лица певцов отражали разнообразнейшие чувства: грусть, нежность, упорство, боль и светлую радость. Певцы не заметили, как потемнело небо и внезапно наступил глубокий сумрак, не слышали они, как налетел ветер и закачались верхушки сосен; они пришли в себя, только когда порыв ветра бросил в их лица горький дым костра и одежду осыпало хлопьями золы. Тотчас же посыпался мелкий колючий снег, будто кто-то высыпал огромный мешок крупы.
— Спасайся кто может! — вскрикнула Валентина. Все бросились собирать посуду и скрылись в машине. Только там, схоронившись от непогоды, Ян Лидум что-то вспомнил и сердито проворчал:
— Леший тебя возьми! Ведь я еще не выкурил второй трубки! Как можно стать таким забывчивым…
Все рассмеялись. Смеялся и Лидум. Но когда закурил трубку, признался, что никогда раньше не пробовал такого душистого курева.
— Впредь придется чаще ездить в лес — дело стоящее…
— И реже курить… — заметила Валентина. — Тоже дело стоящее.
Айвар весь день вспоминал Анну: вот бы и она была здесь, вместе с ними… Все, что они сегодня делали, было бы тогда еще лучше, прекраснее, полнее…
Приехав домой, Ян Лидум сказал Валентине:
— Я очень признателен, что вытащили старого барсука из норы. Согласен провести так еще не один выходной день. Большое спасибо, девушка!
— Вам спасибо, что согласились… — улыбнулась Валентина. — На следующее воскресенье придумаем что-нибудь другое — соревнования, театр, концерт или кино… может, все вместе.
— Гм… — Лидум задумался. — День все равно пропал. Что вы скажете, если мы сегодня все втроем отправимся в оперу? Право, не мешает послушать хорошую музыку и помечтать.
Предложение Лидума было принято с большой радостью.
Через несколько дней Яна Лидума впервые в жизни вызвали на партийную коллегию не как свидетеля, а как обвиняемого. В дивизии он участвовал в работе партийной комиссии, поэтому с первого же заданного ему вопроса он понял, что его подозревают в каких-то проступках.
Лидум спокойно отвечал на все вопросы и совсем не чувствовал себя обиженным. Скоро из разговора стало ясно, что его и Айвара кто-то подло оклеветал.
— Прости, что тебя оторвали от дела, — сказал член коллегии, когда они кончили разговор, — но мы иначе поступить не могли. Нам прислали на тебя и твоего сына материал, несколько писем. Ты, как старый партийный работник, отлично знаешь, что мы не можем оставить без внимания ни одного сигнала.
— Это мне хорошо известно, — ответил Лидум. Член коллегии был ему давно знаком, они несколько лет просидели в одной камере рижской Центральной тюрьмы. — У меня только одна просьба к партийной коллегии: строго проверить все факты. Я не желаю, чтобы даже малейший пустяк, если он вызывает подозрение, остался непроверенным. Ты сам понимаешь почему. Почти тридцать лет я в партии, и до сего дня на моей совести нет ни одного пятнышка. Хочу верить, что этого не будет и в будущем.
Яна Лидума и Айвара обвиняли в разных преступлениях: в присвоении государственных средств, во взяточничестве и спекуляции промышленными товарами; Лидум якобы присваивал промтоварные ордера, предназначенные для сотрудников министерства и лучших производственников предприятий, а полученные по ним товары продавал на рынке через посредников. Айвара обвиняли в том, что он, демобилизовавшись из армии, присвоил трофейный мотоцикл и путем разных махинаций зарегистрировал его в автоинспекции как собственный.
Все выдвинутые обвинения можно было опровергнуть без особых усилий. Когда специальная комиссия произвела проверку, оказалось, что все от начала до конца выдумано, но доносчики отчасти достигли своей цели: на честных советских людей была брошена тень, несколько занятых работников были на продолжительное время оторваны от работы, занимаясь проверкой злостной лжи. И хотя Ян и Айвар в конце концов были полностью реабилитированы, одно то обстоятельство, что их делом занималась специальная следственная комиссия, дало обывателям повод для ядовитого шепота и злобных сплетен. Клеветник, выдававший себя за члена партии и честного советского патриота, оплевав избранную им жертву, спрятался за углом и злорадно наблюдал, как оплеванный очищал себя от грязи.
«Докажи, что ты не верблюд… — издевался он втихомолку. — Теперь утирайся и оправдывайся. А пока ты занят этим, работа у тебя стоит».
Айвар в первое время ходил подавленный. Как хорошо, что рядом с ним стоял отец — сильный, закаленный, не теряющий хладнокровия человек.
— Не вешай головы, Айвар, — подбадривал сына Ян Лидум. — Мы имеем дело с особым приемом борьбы. Нужны спокойные нервы и ясный взгляд, и мы победим, разобьем их. Не падай духом, сынок…
Когда первая атака была отбита, неизвестный враг перешел в новое наступление. За всевозможными подписями, то написанные явно измененным почерком, то напечатанные на пишущей машинке, в разные учреждения плыли бесконечным потоком письма. Попутно со старыми, давно опровергнутыми фактами приводились новые, некоторые из них касались времени, когда Лидум был в тюрьме; чтобы их проверить, приходилось рыться в архивах, доставать свидетельские показания старых подпольщиков. Опять люди, которые в другом месте принесли бы большую пользу, занимались расследованием гнусной клеветы, а Лидум и Айвар вооружились терпением и снова и снова ходили по вызовам в разные учреждения, чтобы давать объяснения по поводу новых выдвинутых против них обвинений.
— Очень уж крепко взялись за нас, — рассуждал Лидум. — Видать, здорово озлоблены. Так взъелись, что не могут уняться.
— Мне кажется, все происходит из-за меня, — как-то сказал Айвар. — Это та же рука, которая тревожила меня прошлым летом, — Пикол и компания. Пикол сидит, а его единомышленники на свободе. Они не могут простить, что не удалось заманить меня в их преступную банду. Выходит, ты страдаешь из-за меня.
— Во-первых, мы не страдальцы, а борцы, Айвар, — указал отец. — Борясь за свою честь, мы боремся за честь советского общества. Это не только наше частное дело, и мы не имеем права уставать и падать духом. А те, кто по вечерам орут из радиостудий «Би-Би-Си» и «Голос Америки» или в своей безумной ненависти заполняют полосы желтой прессы всяческой ложью по адресу Советского Союза, разве они отличаются от тех, кто сейчас беснуется вокруг нас? Отличаются только масштабом. И было бы неправильно, если бы мы просто плюнули на них и не обращали внимания на их злобные крики. Лжи всегда надо противопоставлять правду и только правдой побеждать злобную силу лжи, чтобы народам стало ясно: кто, как и зачем их обманывает.
