Сейчас уже можно признаться, что в браке я прежде всего искал тихую бухту, куда можно скрыться от бурь и штормов. И женился я не бездумно, не в ослеплении, а с убеждением, что ты — именно тог оптимальный вариант, который мне нужен. В целом, Ирина, я вычислил тебя верно. Но одного важного момента я не учел, а именно: твоей фантастической веры в вечный праздник семейной жизни. Вместо того, чтобы вовремя объяснить тебе пагубность завышенных ожиданий, я старался поддерживать этот миф. Тут, пожалуй, я допустил крупную ошибку.
Со временем ты начала обнаруживать крах своих иллюзий и, не желая смириться с реальностью, требовала от меня все новых и новых доказательств «нёугасающих чувств», Я ждал, что, взрослея, ты постепенно расстанешься с романтизмом юности. В конце концов так и случилось, но разочарование, испытанное при этом, изменило тебя в худшую сторону. Ты решила, что тебе просто не повезло и что во всем виноват только я…
Почувствовав, что нашу семейную лодку несет к скалам, я пробовал сохранить ее. Я старался вернуть отношения в нормальное русло, но все мои попытки еще более раздражали тебя. Ты упрямо вела дело к разрыву. Впрочем, обвиняя тебя в распаде семьи, я не снимаю ответственности и с себя. Как человек более старший и здравомыслящий, я должен был еще до нашей свадьбы насторожиться, разглядеть твою повышенную впечатлительность и склонность к истерии.
Теперь-то ясно, что тебе нужен был другой муж, более властный, более бесцеремонный. Не обижайся, но натуры твоего типа нуждаются в сильном и решительном «хозяине». Я же в силу своего характера и воспитания не могу обращаться с женщиной, как средневековый деспот. Я считал и считаю, что взаимное уважение супругов — вот основа нормальной семьи. По-видимому, это не всегда верно… Подозреваю, что твой новый супруг — человек властный, привыкший командовать (все же главный инженер крупного завода), следовательно, тебе с ним живется неплохо…
Что же касается меня, заводить семью второй раз не рискую. Отчасти потому, что не вижу вокруг достойных внимания кандидатур. Но главная причина в другом. Брак требует выполнения многочисленных обязанностей, приходится постоянно помнить об «интересах семьи», и человек перестает принадлежать самому себе. Большинство людей, по-моему, женятся из-за боязни одиночества. Я же его не только не страшусь, наоборот — я им дорожу. Мне необходимо ощущение, что есть часть жизни, в которой я никому не подотчетен. Признаюсь, Ирина, пришел я к этой потребности не сразу. Долгое время после развода состояние было препакостное. Но, к счастью, подтвердилась мудрая мысль о том, что, проигрывая, мы нередко выигрываем…
Сейчас я смотрю на своих семейных коллег с некоторой жалостью. Разумеется, иногда бывают моменты минутной слабости, когда хочется иметь рядом близкую душу. Но как подумаю, какую цену надо платить за ее присутствие, тотчас успокаиваюсь. Одним словом, считаю, что развод принес пользу нам обоим.
Единственное, чего не могу тебе простить — это сына. Ты специально переехала в другой город, чтобы я не виделся с Валерием. Боялась, что он попадет под мое влияние? Если не ошибаюсь, в этом году он заканчивает десятый класс. Знает ли он обо мне? Подозреваю, что с твоей помощью «папа погиб в автокатастрофе» или что-нибудь в этом роде…
Не обманывай сына, Ирина. Все равно когда-нибудь мне удастся встретиться с Валерием. Уверен, он меня поймет! Отца с сыном связывают прочные нити, гораздо прочнее, чем тебе кажется. На этом разреши откланяться. Хоть ты и причинила мне много боли, зла на тебя не держу.
Желаю процветания и счастья со своим главным инженером.
Твой бывший супруг,
всего лишь старший инженер
А. Снегирев
P. S. Может, все-таки отправить? Нет, ни в коем случае!
Письмо десятое. УЧИТЕЛЬНИЦЕ
Здравствуйте, дорогая Лидия Михайловна!
На днях, просматривая свой альбом, наткнулся на старое фото, где снят наш 10 «Б» в день последнего экзамена. С щемящей грустью смотрел на снимок. Ощущение было такое, будто вижу кадры далекой хроники. Мы стоим возбужденные, с вытаращенными глазами, боясь моргнуть. И никто из нас не подозревает, как быстро пролетят годы…
Готов поспорить, Вы долго будете вспоминать, кто же такой Александр Снегирев, и, возможно, не вспомните. Да это и понятно: прошло почти тридцать лет после окончания школы.
И все же очень хочется, Лидия Михайловна, чтобы Вы меня вспомнили. Выпуск 1950 года, 10 «Б» класс. Тот самый, в котором Вы преподавали литературу и пять лет были классным руководителем. Если у Вас сохранилась упомянутая фотография, посмотрите на нее внимательно. Во втором ряду первым слева стоит ничем не примечательный юноша с серьезным взглядом и гладко зачесанными назад волосами. Вот это я и есть, Снегирев Александр. Особых примет у меня не было. Разве что щеки были слегка оттопырены, меня из-за них в младших классах «хомяком» дразнили. (Кстати, потом моя кличка была «Снегирь».)
Ну как, вспомнили? Мне кажется, в памяти учителя остаются либо очень одаренные ученики, либо сорвиголовы, мотающие педагогам нервы. Я же не относился ни к тем, ни к другим. Учился на четыре и пять, поведения был примерного, ни в каких ЧП замешан не был. Словом, фигура незаметная, хотя Вы, Лидия Михайловна, не раз ставили меня в пример, как ученика старательного и надежного. Недаром, когда на урок приходила комиссия, Вы всегда спрашивали меня, зная, что я не подведу.
Письмо мое, скорей всего, будет для Вас неожиданным: никогда не писал Вам, а тут вдруг ни с того ни с сего объявился. Еще подумаете, не стряслась ли со мной беда… Могу Вас успокоить, у меня все в порядке. Живу нормально, работаю в проектном институте. Должность хотя и скромная, но, как говорится, нужная. Семейная жизнь, правда, не сложилась. Но я этому только рад: после развода обрел полную независимость и второй раз надевать на себя хомут не желаю.
А написать Вам захотел вот по какой причине. Чем старше становлюсь, тем чаще возвращаюсь к детским и юношеским годам. Кто-то из великих сказал: «Чтобы понять настоящее, надо разобраться в прошлом!» Обратившись к школьному периоду своей жизни, я сделал несколько неприятных для себя открытий. Они, между прочим, будут неприятны и для Вас. Признаться, я долго сомневался, стоит ли огорчать Вас, но Вы сами учили нас, что правде нужно смотреть в глаза.
Начну с того, что школу я по-настоящему не любил. Кое-что мне нравилось, но любви не было. Не исключено, что этому способствовали самые первые впечатления. До сих пор не могу забыть страх перед кляксами, когда фиолетовые капли вдруг соскальзывали с кончика пера и расползались по тетради. В самой уродливости клякс мне чудилось нечто загадочное и опасное. Я знал, за грязь в тетради будут ругать, и, возможно, этот детский страх наложил отпечаток на мое отношение к школе. Добавьте сюда еще тот факт, что все десять лет я воспринимал учебу как нечто «подневольное», почти не получая от нее удовольствия. Я учился хорошо, чтобы все были мною довольны. Обратите внимание: не потому успевал, что нравился сам процесс познания, а — ради собственной, если так можно выразиться, безопасности. Ну, а коль совершал над собой насилие, какая уж тут любовь…
Впрочем, Вы мне можете сказать, что учеба — это тот же труд, а труд совсем не обязательно — постоянная радость. Но ведь есть же педагоги, которые превращают уроки в праздники для учеников. Недаром многие великие люди подчеркивают, какую яркую роль сыграл в их жизни тот или иной учитель, пробудив жадный интерес к своему предмету. Ну да ладно, оставим эту тему… В конце концов, талантливый педагог, как и всякий талант, встречается не так уж часто. Меня сейчас интересует более общий вопрос.
Школа, как известно, должна готовить учащихся к жизни. С этим трудно не согласиться. Теперь, Лидия Михайловна, попробуем вспомнить, как обстояло дело с нашим конкретным классом. Все сводилось к тому, чтобы начинить нас набором готовых формулировок и истин. На уроках мы не столько постигали мир, сколько тренировали свою память, заучивая теоремы, даты сражений, залежи полезных ископаемых и прочие сведения. Такое механическое усвоение не требовало самостоятельности мышления. Не знаю, как другие, но лично я постепенно привык воспринимать мир в виде огромной застывшей схемы, где все уже известно и расставлено по полочкам. Это было удобно. Не надо ломать голову, сомневаться, докапываться до истины. Достаточно/было запомнить и повторить сказанное учителем, чтобы тобой остались довольны. Более того, попытки думать по-своему у нас в школе не поощрялись. Вспомните, Лидия Михайловна, как в десятом классе Валя Носырев написал необычное сочинение о Маяковском. Его взгляды не совпадали с учебником, вероятно, они были наивны. Но Носырев пытался рассуждать самостоятельно. А как Вы реагировали на его сочинение? Вы назвали его безобразным и потребовали, чтобы Валя переписал работу. Он не стал спорить, написал так, как требовалось, и получил четверку… Мы хлопали его по плечу, мол, будешь знать, как умничать. Мы быстро уловили, что нужно делать, чтобы жить спокойно. И это в шестнадцать-то лет!
