Александр в этот же вечер ответил на письмо Леонидова. Алешка и Магда уже спали, а он сидел в своем привычном уголке и писал. Теперь, когда было покончено с делами, он чувствовал себя свободно и раскованно. Возможно, это состояние и определило его отношение к роману Леонидова.
Александр прочел несколько страниц, перелистал следующие и с неосознанным пока, но явно досадливым чувством отложил рукопись. Он не мог не увидеть пристрастного отношения Леонидова к образу главной героини, прототипом которой, конечно же, была Магда. Александру сделалось неприятно. Он не был ревнив, но и не мог переносить, когда кто-либо с такой же силой чувства, как он сам, относился к Магде.
После того вечера Александр более не читал присылаемые Леонидовым главы. Он складывал их на нижней полке стеллажа и плотно прикрывал дверцы. Полностью с рукописью Леонидова Александр познакомился спустя два года.
* * *
Тем временем работа над романом у Леонидова застопорилась, и, по всей вероятности, надолго. Как он ни заставлял себя написать хотя бы полстраницы, ничего из этого не получалось. В очередном письме Александру он чистосердечно признавался: «„Пробуксовываю“ на месте и ничего не могу подложить под ведущее колесо. Не хочется банального конфликта, а они, между тем, встречаются на каждом шагу и все — на поверхности. Вот о чем думаю все чаще: человек, убежденный в правоте нашего дела, сталкивается с людьми, которые своими действиями, по преимуществу формально-бюрократического характера, а порою одержимые и стяжательством, невольно ставят перед ним вопрос: а все ли у вас так уж идеально правильно, как должно быть в условиях нового общества? И вот тут возникает, так сказать, квинтэссенция конфликта: сумеет ли этот конкретно взятый человек, извините, два-три раза стукнувшись мордой о дверь, неколебимо остаться на позициях нашего правого дела? Не дрогнет ли, не засомневается ли? Впрочем, с моим главным героем не произойдет ни того, ни другого. Потому, что недостатки, а их пока немало, — это наши недостатки и устранять их нам! Вот в чем вижу смысл моей книжки, и дай бог суметь ее написать. Мой нежнейший привет и нижайший поклон Магде! Как она?»…
Ответ Александра пришел незамедлительно. Леонидов, издерганный за эти дни разного рода невезениями, нетерпеливо разорвал конверт, бросил его в корзину и жадно побежал глазами по ровным, но порывисто написанным строчкам. Он был рад тому пониманию, с которым Александр отнесся к его мыслям. Наиболее интересным, по мнению Александра, представлялось исследование внутреннего мира героев не столько в самой экстремальной ситуации, сколько после нее: выдержит ли человек? Ведь точно так же поступил он, Леонидов, в работе над своим последним сценарием. И за него, конечно, еще следует побороться!
Бороться за свои убеждения, которые считаешь единственно верными, думал Леонидов, прохаживаясь по комнате, всегда стоит. Но хорошо бы, черт побери, чтобы остальные высказывали свое собственное мнение. А то ведь беспринципность действует четко: ты поддерживаешь меня сегодня, я поддержу тебя завтра. За нами стоит шеф, точку зрения которого поддерживаем мы все. От его расположения зависят наши роли, занятость, ставки, в конечном счете — престиж, материальное благополучие, спокойная жизнь. Ну что стоит поступиться своим мнением, если в данном случае от него, Леонидова, не зависит ничего? Откуда все это повелось и когда кончится?!
Однако мы еще поборемся!
Не учитывал Леонидов одного: сложившиеся к этому времени обстоятельства его личной жизни давали преимущества недоброжелателям. Люди, менее одаренные, а главное — не слишком работящие, всегда выискивают прежде всего недостатки либо просчеты личного порядка.
Вот и теперь пошла молва о неустроенности Леонидова, о его связях с женщинами и недостаточном внимании к дочери. Фаня воспользовалась моментом, чтобы отобрать дочь.
Все должен был решить суд, куда уже подала заявление Фаня.
Он подошел к столу, взял повестку, прочитал еще раз. Подумал: являться по этой повестке или скомкать и бросить в корзину? А может быть, позвонить Фане, убедить ее в несостоятельности затеи? Она ведь совершенно не готова к тому, чтобы взять на себя ответственность за воспитание дочери. Сама ее работа в разъездном театре не даст возможности уделять Ирине столько внимания, сколько уделяет он. Да и вообще разве могут какие-нибудь решения-постановления заставить его отказаться от самого дорогого для него в жизни?!
«Суд так суд!» — решил Леонидов и поехал по указанному в повестке адресу. Лучше уж он поступится всем, нежели пойдет на компромисс с самим собой… Однако почему же Александр ни словом не обмолвился о Магде?
* * *
На экране цветного телевизора крупным планом появилось знакомое лицо Леонидова. В губах он сжимал трубку с прямым длинным мундштуком и хитро улыбался одними глазами, подмигивая своему собеседнику, низкорослому и толстому отставному гусару.
— Так это же Леонидов! — закричала Валерия, схватив за локоть Владислава. — Тихо!
Кадры мелькали один за другим, потешная сцена из популярного водевиля развертывалась стремительно. Все уставились на экран. Потом, когда поплыли кудрявые зеленые берега, синяя гладь мелководной речушки и зазвучала протяжная песня, Валерия заговорила вновь:
— Мировой мужик! Я таких не встречала. Он и пошутить горазд, и умница! Нет, ты знаешь, быть таким известным и таким простым, ну как мы! Скажи, Слава, что, я не права?
Владислав, не любивший многословия, а может быть стеснявшийся постоянной восторженности жены, пожал плечами и промолчал.
Магда и Александр в этот вечер приехали проведать Владислава.
Валерия тут же организовала застолье.
Магда первым делом внимательно взглянула на брата, на его мужественное, загорелое лицо, и жившее в ней беспокойство за брата отступило. Она поцеловала племянниц и пошла следом за Александром в столовую.
За столом разговор, как всегда, касался всего сразу: конкретных технических возможностей посадки межпланетного корабля на Венере, практики нормирования и расценок, вредной политики монополистов Америки… Но больше всего говорили о работе.
Владислав оживился, рассказывая о своем участке. Он, как и в прежние годы, много работал и сумел сделать свой участок не только образцовым, а даже образцово-показательным. Возможно, он и не стремился к этому, но за опытом к Владиславу ездят теперь термисты других заводов.
— Мы хоть и не интеллигенция, — сказала Валерия, — но я не вижу разницы — кто интеллигент, а кто рабочий? Разве только в названии. По условиям труда и зарплате мы теперь сплошь и рядом равны. А по совести сказать — больше получаем!
— Это еще не все, — возразил Владислав. — Надо бы побольше понимать и думать. Культуру бы тоже надо не занимать, как некоторым… «пыть меньше», как сказал один восточный поэт. Леонидов в этом фильме для нас старался, а мы сидим, жуем, даже не досмотрели до конца.
— Брось ты, Слава! — перебила Валерия. — Мы этот фильм уже видели.
Магда как будто отсутствовала. Взгляд ее был устремлен на экран телевизора. Там появлялись и исчезали герои фильма, их жесты и мимика при выключенном звуке были несуразны и несовершенны. И вот весь экран заполнило знакомое лицо Леонидова. Он курил трубку и смотрел на Магду.
— Звук! — попросила она. — Ведь это действительно Леонидов!
Валерия прибавила звук, и комнату заполнил мягкий баритон Леонидова. Он шутил, как умел это в жизни, но теперь уже обращаясь не к Магде, а к своему партнеру — потешному бритоголовому толстяку. Все смотрели на экран. Классический киноводевиль, в котором главного героя играл Леонидов, приближался к концу. И вот уже по экрану побежали заключительные титры.
Владислав встал, прошелся по комнате, выключил телевизор.
— Леонидов действительно хороший актер, но и драматург не хуже. А главное — хороший человек.
— О чем я и говорю, — сказала Валерия, — мировой мужик! Однако приступим к чаю. Индийский пополам с краснодарским!
Александр с Магдой возвращались домой на такси. Магда думала о чем-то своем, о своем — Александр.
Машина набирала скорость, взбираясь на освещенную желтыми фонарями дамбу. Это место, едва ли не самое красивое в городе, Александр называл мостом в будущее, потому что впереди, на взгорье, стояли высотные дома, а внизу, вдоль реки, тянулись новые заводские корпуса из стекла и сборного бетона. Но для Александра эта круто взмывающая вверх лента была и мостом в прошлое. Он бережно хранил в ящике стола фотографию, сделанную приятелем-репортером именно здесь, на дамбе. Магда, тогда беременная. Алешкой, улыбалась во весь рот, обнаруживая ровный ряд зубов. Никто не мог бы подумать, глядя на фотографию, что через месяц их Алешка должен появиться на свет. Кокетство, само собой разумеющееся, естественное, не обошло Магду. Оно украшало ее, как никакую другую женщину.
