Никон, сам не зная почему, вздохнул.
Самое неожиданное, что пришлось пережить Никону на этом собрании, было выступление Баева.
Востреньких говорил недолго. Он только сообщил условия соцсоревнования и передал уверенность владимировцев в том, что это соцсоревнование пройдет успешно. За ним на трибуну поднялся Зонов. И Зонов своим выступлением не удивил Никона. Но когда на эстраду с веселой ухмылкой полез гармонист и, молодцевато тряхнув головой, вышел к самой рампе, Никон даже подался вперед. Баев держался на сцене уверенно и просто. Он увидел с высоты эстрады кого-то знакомого в зале и кивнул головой, он кому-то даже чуть-чуть подмигнул и в ответ на чей-то веселый приветственный возглас широко улыбнулся.
Говорил он немного. Но пока говорил, в зале раскатывался дружный хохот. Казалось, что он сыплет прибаутки и пустяковины, над которыми весело и беззаботно потешались в зале, но это не было зубоскальством и пустяками, — балагуря и потешаясь, он зло и впопад бил по нерадивым и прогульщикам.
Никон обжегся завистью к этому ловкому и уверенному шахтеру. Возвышаясь над толпой и встречая сотни устремленных на него взглядов, Баев без всякого смущенья обращался к шахтером и словно находился где-нибудь в тесной товарищеской компании. И слова его шли легко и непринужденно и достигали цели.
Баев зло потешался над нерадивыми шахтерами, над лодырями. Он придумывал им совершенно неожиданные прозвища, и эти прозвища в толпе повторялись при громком неудержимом смехе.
— Пустоплюи да беспелюхи! — поигривая лукаво светившимися глазами, глумился он над некоторыми шахтерами. — Кайлы пуще огня боятся, охают да покряхтывают, когда на работе, а возле бутылочки гоголями красуются! Иной в забое тюкает да тюкает с прохладцей, вроде бабы беременной, и толку от его работы ни шиша! А иной все охает: ой, мол, тяжко да несподручно под землей пласты ворочать, а ряшка у него шире некуды!..
Сквозь веселый хохот в зале прорвался чей-то обиженно-злой возглас:
— Растрепался! Ужли хуже тебя робим?!
Баев вытянул шею и внимательно прислушался к этому возгласу. В зале многие стали оборачиваться, отыскивая, кто же это выкрикнул. Никону показалось, что ему знаком голос неизвестного. Небольшое замешательство длилось недолго. Баев весело оскалил зубы и покачал головой:
— Однако, это дядюшка мой природный, Сергей Нилыч там вроде дискуссию начинает! Ну, ну, дядюшка, выходи сюда, выскажись после меня. Покажи свою сноровку всенародно!
Никон порывисто обернулся туда, где сидели Покойник и Степанида. У Покойника лицо побагровело и он не смотрел по сторонам. Степанида пригнулась к нему, как бы защищая его широким своим телом.
— Выходи, имей храбрость! — продолжал Баев. — Докажи, что я треплюсь, а ты самый отличный шахтер! Не стесняйся, Сергей Нилыч!..
Не дождавшись ответа, Баев укоризненно покачал головой и развел руками:
— Вот так и выходит узким концом кверху: не хочет дядя мой кровный признаваться и на счет моего трепания доказательств найти не может...
В том ряду, где сидели Покойник и Степанида, послышался шум. Женщина протискивалась к выходу, расталкивая и прижимая к скамьям всех, кто находился на ее пути. За нею по проторенной дороге торопился Покойник. Легонькие шуточки сопровождали их, смех шелестел на их пути. Они пробирались молча, оба красные и злые. У обоих глаза были опущены и спины сутулились. Никон приподнялся на своем месте, чтобы лучше разглядеть их. Никону стало их жалко. «Почему он изгаляется над мужиком?» — подумал он неприязненно о Баеве. И вместе с этой неприязнью к ловкому шахтеру, который успел уже посрамить его в игре на гармони, у Никона шевельнулся страх: как бы тот не выволок на общее осмеяние и его!
Взволнованный этим опасением, Никон не мог уже больше оставаться в зале и стал тоже пробираться к выходу.
На улице, в полутьме Никон заметил издали удаляющихся Покойника и Степаниду. Он догнал их.
— Племянник-то твой как тебя осрамил! — обратился он к Покойнику. Шахтер приостановился.
— Чего? — угрожающе переспросил он. — Твоего тут дела... тово, мало!
— Мне за тебя обидно!
— А уж ты, миленький, — вмешалась Степанида, — не забижайся за других. Об себе страдай, лучше будет!
В визгливых звуках степанидиного голоса звучало раздражение. Никон недоумевающе повторил:
— Да мне обидно... Зачем он это?..
Тогда Покойник резко обернулся к парню и внушительно и раздельно сказал:
— Дело не касаемо тебя... тово, семейное это... А ты отсунься... тово, от греха!..
— Пошли вы!.. — освирепел Никон, отставая от шахтера и женщины. Он круто повернулся и, ворча и ругаясь, пошел к своему бараку.
Было обидно за себя, за свой порыв: хотел посочувствовать человеку, а нарвался на грубость. Но вместе с обидой Никона разбирало и тупое недоуменье. Почему это Покойник вместо того, чтобы благодарить за сочувствие, не только сердится, но даже как будто встает на защиту своего обидчика Баева? Ничего не понимая, парень махнул рукой и быстрее зашагал по пыльной полутемной улице.
Вокруг было пустынно. Народ попрятался по своим местам и не бродили даже запоздалые прохожие. Редкие электрические фонари плохо освещали дорогу и возле домов и бараков лежали густые тени. Одиночество на безлюдной улице стало Никону горьким и жутким. Он оглянулся вокруг, ему показалось что-то зловещее и пугающее в густых тенях, прильнувших к подножию построек. Он засунул руки в карманы пиджака и сжал там кулаки.
Где-то впереди нелепо и дико прозвучала в тишине пьяная песня. Никон почти с радостью прислушался к ней. Живой голос приободрил его. Пьяная песня приближалась. Сияние далекого фонаря выхватило из тьмы пошатывающуюся фигуру медленно и враскачку идущего человека.
Человек вскоре поровнялся с Никоном и остановился против него.
— Браток! — заплетающимся голосом неуверенно проговорил он. — Пошли они все к чортовой матери с собранием своим!.. Надоели они мне!.. Верно я говорю?... Долбят, долбят, аж сил нет, черти!.
Никона обдало густым винным перегаром. Он хотел посторониться, обойти пьяного, но тот, обрадовавшись собеседнику, цеплялся и лез с чем-то своим, бестолковым, но упорным.
— А я, может, свыше сил работать не в состоянии! Это как надо понимать?.. Мысленно ли, чтобы я здоровье свое порешил в чортовой яме?!.. Браток, ты скажи!.. Мысленно ли!?.
— Пусти, — тронул его за грудь Никон. — Итти мне надо. Поздно.
Пьяный сразу освирепел. Он надвинулся на Никона и закричал, брызжа слюной:
— Не жалаешь!.. С рабочим человеком, с шахтером Михал Палычем Огурцовым разговор не жалаешь иметь?! Комсомол ты распроклятый!.. Да я тебя!..
Почувствовав прикосновение к своему плечу руки пьяного, Никон вскипел и размахнулся. Но пьяный успел увернуться от удара я в свою очередь развернулся и ударил Никона по голове. Парень кинулся на обидчика. Пьяный как будто этого только и дожидался. С веселой яростью он снова размахнулся и снова ударил Никона.
— Врешь, гад! — хрипел он, наступая на Никона. — Врешь, подлюга!
Никон испугался. Драчун оказался вовсе не таким пьяным, к тому же он был значительно сильнее Никона. У Никона вырвался крик о помощи, потом он повернулся и стал отступать. И, вырвавшись из рук пьяного, он бросился бежать от него. Пьяный ругнулся, а затем стал громко хохотать вдогонку струсившему парню.
— Слабо тебе, комсомол безштанный!? Сперло!.. У-лю-лю! У-люлю! Вот догоню, так измочалю вдрызг!
Когда Никон почувствовал себя в безопасности, он остановился и перевел дух. Он огляделся и заметил, что ушел далеко в сторону от своего барака, поближе к клубу. Издали светились огни высокого здания, и на эти огни Никон и пошел, чувствуя необходимость в присутствии живых и невраждебных людей.
Возле клуба он в нерешительности остановился. Из широких дверей в это время стали выходить люди. Очевидно собрание только что кончилось и народ расходится по домам. Никон сообразил, что скоро могут выйти и Милитина и Востреньких и другие. После минутного колебания он подошел к самому крыльцу и, став в сторонке, решил дождаться девушку.
Люди проходили мимо него с веселым говором. До него долетали обрывки разговоров, незатихающий спор, всплески смеха. Люди были объединены чем-то общим, что спаивало их, сближало и роднило друг с другом. И только он, Никон, стоял в стороне один, на отшибе и в одиночестве.
Милитина появилась в светлой полосе, брошенной ярким электрическим фонарем, и была окружена веселой и шумливой толпой шахтеров. Девушка раскраснелась и беззаботно улыбалась. Разглядев ее улыбающееся лицо и окружавших ее рабочих, Никон смешался и оторопел. У него не хватило духу подойти к ней. И он трусливо нырнул в густую тьму и торопливо пошел по темной улице.
