В это время и появился на участке человек, про которого Женя ничего не писала домой.
Дрова начали прогорать. В трубе затихла тяга, и стало слышно, как с мокрого брезента падают капли. Потом снаружи донесся шорох, свист, низкий гул, — это под ветром волновалась тайга.
Женя пошевелилась, разминая затекшую ногу, затем встала и полезла наверх. Надо принести поленьев, — мальчишки затопить-то затопили, а дрова оставили где-то наверху.
В разгоряченное лицо плеснуло холодом. Мороз к ночи завертывал все сильней. Опустив за собой брезент, Женя распрямилась.
Звездное небо стыло над черной тайгой. Не было видно, как раскачиваются ветви, — деревья казались неподвижными, и от этого особенно грозно звучал их глухой шум.
Прозрачная, ледяная луна висела над головой. Ее свет был чист и далек, он словно не достигал земли. И было страшно подумать, что если с тобой что-нибудь случится в эту ночь — будешь ли утопать в снегу, заблудишься, начнешь замерзать, — эти деревья останутся по-прежнему неподвижны, и так же спокойно будет сиять ледяная луна…
Женя вздрогнула и, притопывая ногами в сырых валенках, побежала вокруг пикета. Где же мальчишки бросили дрова? На снегу пусто, отчего-то нет щепок и опилок… Она торопливо осмотрела площадку, сунулась даже под края брезента, щупая руками…
Дров не было.
Наверно, мальчишки просто забыли их заготовить.
От растерянности Женя присела на снег, не замечая коченеющих пальцев. Что же это такое? Ведь все пропало… В палаточный городок сбегать не успеешь: туда и обратно восемь километров, да пока поднимешь ребят… Бетон замерзнет. Здесь, на просеке, валяются под снегом стволы сосен и кедров, но у Жени под рукой ни пилы, ни топора…
Она не знала, что делать, и когда совсем, отчаялась — на дороге, за деревьями, вдруг возник и запрыгал теплый лучик карманного фонаря. Чьи-то шаги приближались, уверенно хрупая по снегу.
Женя обернулась и не сразу поняла, кто это.
Серега был одет в полушубок, воротник которого торчал выше головы, и высокие валенки. Но грудь у него была нараспашку, руки без варежек, и казалось, что Серега влез в полушубок нагишом.
Он осветил Женю фонариком и, с удовольствием глядя, как она жмурится, сказал словно сквозь дым:
— Ну, которые тут без меня скучают?
От неловкости и смущения Женя даже
отвернуться не смогла, так и сидела на снегу с глупым лицом.
— И не радуется! — удивился Серега. — Вот жук-букашка… Стать смирно, когда с начальством разговариваешь!
Он щелкнул фонариком, луч погас, у Жени в глазах на какой-то момент стало совсем темно.
— Веди греться! — приказал Серега. — Меня в тепле держать положено.
Они влезли в котлован, Серега развалился перед печкой, со смаком закурил. Нос у него блаженно сморщился:
— Люблю, когда ташкент…
Женя хотела и не решалась спросить — почему он оказался на пикете? Начальство послало его, или случайно завернул, или… нарочно?
Серега поймал ее вопрошающий взгляд и объяснил простодушно:
— Танцы, понимаешь, сегодня отменили… Я было — к девкам в палатку, а они пол моют. Выгнали меня: ступай, говорят, к Женьке в котлован, она первый раз дежурит, и ей одной скушно… Вот я и пришел. Делать-то все равно нечего.
У Жени со щек сбежал румянец, глаза погрустнели. Хоть она и знала, что вряд ли Серега пойдет на пикет только для того, чтобы ее увидеть, но все-таки надеялась на другой ответ. А Серега бухнул, как всегда, не подумав, и даже не попытался скрыть, что ему все равно, куда идти.
Впрочем, пускай… Как бы там ни было, а Серега пришел, он, конечно, не откажется помочь, позовет ребят, и они достанут дрова. Все обойдется. Только пускай сначала побудет в тепле, поговорит с ней чуточку.
— Лезь поближе, — сказал Серега. — Разрешаю садиться.
Он обнял Женю за плечи, и она не сбросила руку, лишь улыбнулась ему испуганно.
Серега приехал на стройку прямо из армии. Вернее — не приехал, а попал случайно: по пути домой задержался на участке, загостил у знакомых ребят, да так и остался. Он был шофером, и его приняли сразу.
Через неделю он стал своим человеком, завел дружбу не только с ребятами, но и с девчонками. Заявлялся вечером в женскую палатку, с порога кричал:
— Девки, смирна!.. — и лез обниматься.
Девчонки пищали, били его подушками, дергали за рыжий чуб, — светопреставление начиналось в палатке…
Не то чтобы Сереге хотелось лапаться, не то чтобы среди всех он себе выбирал зазнобу, — нет. Просто характер был у него легкий, дурашливый, и нравились ему вот такие шуточки. И девчата понимали это и на Серегу не обижались.
Толстая Идка Лепехина держала себя с мужским полом сурово, только тронь — могла кулаком свистнуть… А при Сереге расплывалась: «Миленький, родименький!»— сама его тискала, как младенца. В голову не приходило — принимать Серегу всерьез.
На работу девчонки сами старались попасть вместе с ним. И скучно не будет, и помочь Серега всегда готов. Только попроси— хоть целую смену за тебя отработает.
Машину он водил лихо. По страшной таежной дороге, где, казалось, и ползком-то не проберешься, кружил как черт, только сосны, жужжа, проносились впритирку к бортам…
Но сначала Женя не замечала его. Глядела, как на пустое место, пока не столкнулась на танцах.
По вечерам в красном уголке строителей— самой большой палатке — подметали пол и растапливали круглую печь, сделанную из железной бочки. Серега садился возле нее с аккордеоном на коленях. Упрашивать его не надо было: играл подряд хоть до рассвета, от удовольствия тряс головой.
Танцевал он с кем попадется. Раза два приглашал Женю, — не спрашивая, не ожидая согласия, хватал и тащил на середину.
Женя запиналась от неловкости, у нее щипало глаза, она не слышала ни музыки, ни того, что он говорил, и только чувствовала, что когда кружились возле печки, то становилось жарко, а в другом углу обдавало холодом..
— Смирна! — кричал Серега после танца. — Объявляю благодарность.
Девчонки, подружки Жени, прибегали на танцы в нейлоновых кофточках без рукавов и лакированных туфлях. В красном уголке температура была еще терпимой, но когда потом начинались провожания и разговоры под луной, то девчоночья любовь испытывалась на смертельной стуже. От сердечных объяснений где-нибудь у сугроба девчонка не краснела, как полагается в таких случаях, а делалась густо-синей и так стучала зубами, что щеки тряслись.
Однажды Серега решил проводить Женю. Всех девчонок уже разобрали, даже Идку Лепехину взял под ручку какой-то хмурый монтажник, смахивавший на дятла; Серега повертел головой и кивнул Жене:
— Ну, пошли, что ли?
Она стала отказываться. Серега слушал пораженный, потом сказал:
— Взыскание наложу!
Он не понимал, зачем надо отказываться.
В тот вечер было особенно студено, Женя скоро замерзла, а Серега все водил ее вокруг палаток и рассказывал байки. Она знала их почти наизусть — и про то,
как Серегина машина завязла в болоте и ее вытаскивали четыре трактора, которые после сами завязли; и про то, что на соседнем участке Серега видел ручного медведя, помогающего строителям раскатывать провода, и про то, как Серега заснул за баранкой, а машина сама привезла его в деревню… Эти байки Серега выкладывал всем подряд, но каждый раз — с таким увлечением, что жалко было оборвать.
Потом Серега заметил, что Женя совсем закоченела, скинул с себя зеленый военный бушлат:
— Чего ж ты молчишь? Надевай…
Он остался в гимнастерке, но продолжал кружить между сугробов и рассказывать, и только заикался от холода.
— Целоваться не будешь? — спросил он, когда Женя наконец не вытерпела и собралась восвояси. — Нет? Ну и бог с тобой, сиди голодная…
Уже войдя в палатку. Женя вспомнила, что не вернула зеленый бушлат. Серега так и отправился домой в гимнастерке, — просто не обратил внимания…
Она усмехнулась: вот шалапутный! — и отчего-то долго вспоминала выражение его лица; оно было какое-то изменчивое, ускользало… А уже засыпая, вдруг пожалела, что Серега так легко отказался от мысли ее поцеловать.
Затем она стала все чаше приглядываться к нему; заметила в нем и хорошее и плохое. Они странно переплетались между собой, и невозможно было точно определить, что же за человек Серега.
Он был добрый, — мог отдать последние деньги, сапоги, шапку, потом забывал об этом и носил неизвестно чью одежду. Но был он и злым, — иногда так шутил, что насмерть обижал человека. И как будто не сознавал этого, смотрел на всех невинными глазами… Был честным, но мог и соврать. Не для выгоды, а просто так, ни с того ни с сего. Даже выглядел он по-разному, то вдруг покажется красивым, а то — безобразным; никогда не встречала Женя таких странных людей…
Она не задумывалась, как относится к Сереге. Только почему-то ни словом не обмолвилась про него, когда писала домой. Колючий Серега будто не укладывался в эти гладкие, обычные письма, — а может, она сама не хотела, чтоб уложился.
