Ознакомительная версия.
Славка писал, а по коридору школы в это время медленно шла нянечка Тихоновна и звонила небольшим медным звонком. Она проходила, и за ее спиной коридоры оживали, наполнялись шумом, хлопаньем дверей, топаньем ног. Из классов, притихших на сорок пять минут, вдруг хлынул веселый, жизнерадостный народ и в одно мгновение заполнил коридоры и всю школу. В девятом «А» многие ученики уже толпились около учительского стола, и возле тощего новенького портфеля учительницы росла стопка тетрадей. Некоторые ученики еще лихорадочно дописывали страницы. Славка не слышал звонка, не замечал движения в классе.
– Ну, что же? – над ухом его сказала Елена Николаевна. – Больше я ждать не могу. Если не кончил, сдавай недописанное.
В классе, кроме Славки и учительницы, уже никого не было.
– Недописанное я не могу сдать, – упрямо сказал Славка и прижал тетрадь к груди, точно Елена Николаевна могла насильно отнять ее.
Елена Николаевна ничего не сказала, подошла к своему столу, сложила тетради в портфель, и он сразу так раздулся, что застегнуть его стало невозможно.
С портфелем в руках учительница направилась к двери. Славка постоял в нерешительности и, когда шаги ее замерли в притихшем коридоре, засунул тетрадь за пряжку пояса, выбежал из класса и съехал вниз по перилам лестницы. Угрызения совести, раскаяние, ненависть к себе – все осталось на страницах недописанного сочинения. И он радовался, что вовремя одумался и не отдал его учительнице.
…Саша обошла все цехи завода и, уже отчаявшись, наконец у бассейна нашла Вартана Акоповича. Он стоял на деревянных подмостках рядом с двумя женщинами, которые из горячего бассейна баграми направляли лес на конвейер. Конвейер подхватывал мокрые, распаренные бревна и тащил их вверх, в лесопильный цех. От бассейна поднимался пар, и, окутанный этим паром, стоял на подмостках Лабосян, скрестив на груди большие волосатые руки и внимательно глядя на бревна, мокрой корой напоминающие спины купающихся бегемотов.
Саша обежала бассейн, залезла на подмостки:
– Здравствуйте, Вартан Акопович!
– Здравстуйте, здравствуйте, – приветливо ответил Лабосян, не отрывая взгляда от бревен.
Саша ждала. Но Лабосян по-прежнему не обращал на нее внимания. Она кашлянула, еще подождала немного и сказала:
– Вартан Акопович! У меня к вам дело. Я по поручению Федора Алексеевича.
Лабосян поглядел на Сашу и широко улыбнулся:
– Здравствуй, Сашенька! Здравствуй, красавица! – Он осторожно пожал маленькую руку, утонувшую в его большой, шершавой ладони. – Какое же поручение? – спросил он, любуясь ее живым, свежим лицом и вспоминая, что приемный сын слишком часто говорит ему об этой девушке.
Саша рассказала о предложении директора школы организовать на заводе драматический кружок.
– Чудесно! Великолепно! – горячо поддержал Лабосян. – А кто руководить будет?
– Я! – нисколько не смущаясь, ответила Саша.
Лабосян помолчал. Вспомнил, что Ваня не раз восторгался Сашиными артистическими способностями, прикинул в уме, кого из заводских рабочих можно дать ей в помощь.
– Ну, действуй, да поэнергичней! Молодежь подхватит. Поговори с Антоном Васильевым из лесопильного цеха. Он у нас как-то на вечере со стихами Маяковского выступал.
– Я сейчас, – заторопилась Саша. – До свиданья, Вартан Акопович! Спасибо!
Саша помнила Антона Васильева еще по школе, которую он окончил два года назад. Он был тогда секретарем комсомольской организации.
Лесопильный цех встретил ее оглушительным шумом. Антона Васильева она увидела сразу. Вместе с другими рабочими он направлял багром мокрые бревна с конвейера на установки, там бревна шли в машины, которые очищали их от коры и распиливали на плахи. Саша остановилась, оглядела цех. Не раз она бывала здесь и всегда с интересом смотрела на сильные, ловкие машины. И сейчас они ее поразили. Как цепко хватают они огромные бревна в свои железные объятия и как быстро расправляются с ними, выпуская на конвейер чистые, пахнущие свежим деревом плахи, кое-где обсыпанные легким слоем влажных опилок.
– Я к тебе, Антон, – сказала она, останавливаясь подле мастера.
Антон вопросительно взглянул на Сашу. В его прищуренных зеленоватых глазах блестели искорки смеха.
Саша торопливо рассказала о своем разговоре с директором лесозавода. А когда она передала фразу Лабосяна о выступлении Антона со стихами Маяковского, он засмеялся и воскликнул:
– Вспомнил!.. Я так плохо читал, а он помнит. Ну, иди, иди, – замахал он руками, – а то бревна упущу. Вечером забегу в интернат.
Саша выскочила из лесопильного цеха и вдруг остановилась: после шумного цеха ее поразила тишина на улице. Напевая, она помчалась к проходной будке, мигом пронеслась мимо дремавшей тети Лизы и движением воздуха сбила пепел с ее тлеющей папиросы. Счастье так и захлестывало ее. До чего же хороша и полна жизнь в шестнадцать лет!
Федор Алексеевич из школы возвратился затемно. Жена, как всегда, проверяла тетради.
– Меня поразил Ваня Лебедев, – сказала Елена Николаевна. – Хочешь, я прочту тебе его сочинение?
– Сочинение Ивана Ивановича? – удивился Федор Алексеевич. – Он ведь пишет конспекты, а не сочинения.
– «Мой лучший друг, – начала читать Елена Николаевна. – У меня много друзей, и все они разные: у каждого свой характер, свои мечты. Но уж так, видно, дано природой человеку – среди хороших выбирать для себя самого лучшего.
Я не раз придирчиво допрашивал себя: почему именно этого человека я выбрал изо всех окружающих меня друзей? И сам себе отвечал: в человеке мне дороже всего мечта. Человек без мечты – что птица без полета. Мой друг одержим мечтой. Этой мечте с малых лет он посвятил всего себя и, я верю, никогда от нее не отступит. Мечта тоже может быть разной. Иногда она направлена на удовлетворение собственного тщеславия. Но мой друг об этом не думает. Он мечтает принести людям пользу – показать, в чем зло, позвать к добру, дать человеку радость. Я знаю, что моему другу очень трудно осуществить свою мечту. Служить тому делу, которое он выбрал, можно лишь в городе, и учиться нужно ехать в Свердловск, Ленинград или в Москву. Значит, нужно оставить родных, друзей, Коршун.
Мой друг – очень энергичный, очень жизнерадостный. В людях он в первую очередь видит хорошее, и, когда с ним разговариваешь, кажется, что вокруг только хорошие люди. По гуманитарным предметам мой друг учится отлично, а с математикой и физикой не в ладах. Меня это огорчает, потому что я точные науки люблю больше. Я помогаю ему в математике, и всегда мне бывает грустно, когда именно в эти часы исчезает его любознательность, живость, желание все знать. И главное, к математике у него есть способность, но он не любит этот предмет и не хочет заставить себя думать над задачами. Он говорит, что математика в жизни ему не пригодится. И на эту тему мы часто спорим.
Мой друг понимает меня не только с первого слова, но и с первого взгляда. И я его тоже. Если я вижу, что глаза его не горят обычным светом, – знаю, что ему неинтересно. Если он приумолк, – значит, устал, если брови его неспокойны – недоволен чем-то…»
– Здорово он Сашеньку Иванову переделал в парня! – усмехнулся Федор Алексеевич.
– Но главное, первый раз он так расписался, вдохновился на настоящее сочинение.
– Кто это, мамулечка? – спросила Наташа, появляясь в дверях. – Ваня Лебедев? Неужели Иван Иванович настрочил настоящее сочинение? Дай-ка почитать.
– Нет, не дам, – закрывая тетрадь, спокойно сказала Елена Николаевна.
– Непедагогично, да? – засмеялась Наташа и не стала настаивать. – Ох, как ужасно воспитываться в семье педагогов! Все время чувствуешь себя подопытным кроликом.
Наташа бросила на диван портфель, торопливо сняла передник, переоделась в домашнее платье. Только собралась она накрывать на стол, как около дома, а потом на крыльце послышались быстрые шаги, и в дверях появился легкий на помине Ваня Лебедев.
– Федор Алексеевич, – запыхавшись, проговорил он, – вас к телефону! Секретарь райкома партии. Очень, говорит, срочно!
– Ни поесть, ни отдохнуть, – произнесла вслед мужу Елена Николаевна. – Ох уж эта сельская школа!
– Ну, Сашенька, до завтра! – сказала Вера подруге. Она стояла в кузове машины, придерживаясь за верх кабины, и махала рукой до тех пор, пока грузовик не свернул в переулок.
Какое-то смутное беспокойство отравляло радость этой неожиданной поездки.
Почему Федор Алексеевич вдруг предложил ей съездить домой? «Может, что-нибудь случилось?» И чем ближе машина подходила к маленькой деревеньке Заречной, тем сильнее охватывало Веру томящее беспокойство.
Вот уже остались последние два километра узкой, неровной дороги, прорезающей старую осиновую рощу.
Вера поднялась с запасного колеса, на котором сидела в кузове. Одной рукой она держалась за борт, другой боролась с ветром, норовящим сорвать с головы бабушкин серый шерстяной платок.
Ознакомительная версия.
