Поле… После возвращения с поля в свой маленький поселок вдруг убедишься, что к твоему полю так или иначе были причастны все, а само поле стало просто местом, откуда ты пошел дальше, Эту фразу о «месте, откуда ты пошел дальше», мы нашли у Фолкнера, в его «Городе». Роман был прочитан, изрядно потрепан, и мы пустили его на заворачивание образцов. В странице с этими словами был образец № 106/2, гематитизированная порода.
Каждый человек волен выбирать места, откуда он пойдет дальше. Это зависит от жизненных обстоятельств, убеждений и от того, что ты умеешь делать. Тот, кто работал в геологической партии, может считать, что ему повезло. Я всегда вспоминаю с нежностью о ребятах, с которыми работал.
А пока перед заброской в поле мы еще не знаем, что будем очень дружны. Мы знакомимся и притираемся друг к другу. Этот двухнедельный период перед полем крепко выматывал нас, выбивал из колеи этот «последний нонешний денечек» так, что потом долго еще вспоминалось, но вспоминалось весело, да и начальство смотрело на все сквозь пальцы, потому что знало, что так всегда, что спокон веку обмывают предстоящий выход, начальство ведь тоже ходило в рядовых геологах и знает, что такое поле.
Работать нам предстоит на реке Пеледон. Половина партии уже там. Мы улетим последними, и всего груза хватит на один вертолет.
Начальник партии Слава Кривоносов. Завтра на работу Слава явится в черных очках. Он всегда надевал по утрам темные очки, потому что глаза его выдавали, сколько было накануне тостов и прощаний. И будет он мотаться целый день из камералки на склад, из склада — на вертолетную площадку, с площадки — в морпорт и камералку, сам все проверит, не потому, что никому не доверяет, а просто лучше лишний раз убедиться самому, самому все проверить и пощупать.
Была у Славы одна, но пламенная страсть, кроме геологии конечно, — народный театр. Режиссер отводил ему явно не те роли, заставлял совершать на сцене явно неблаговидные поступки. В последней пьесе он играл пирата капитана Рулли. Он стоял на палубе, — один глаз был перевязан, в руке — подзорная труба, — и орал не своим голосом «о-кей, мальчики!» и рычал «черт возьми!», и, увлекшись, приставил подзорную трубу к перевязанному глазу, и зал зашелся в хохоте в самом серьезном месте. Спектакль провалился, режиссер принимал валидол, а Слава получил новое имя.
Но Слава был талантлив, и это знали все, даже режиссер. Прозвище за Славой сохранилось, а режиссер по-прежнему давал ему отрицательных героев, и делал Слава свирепое лицо, хотел перевоплотиться, но сердце у него было нежное, человек он был справедливый, и все в зале влюблялись в отрицательных персонажей, которых играл Слава.
А режиссер разводил руками, хватался за голову, за валидол, кричал, что публика ничего не понимает. «Как можно любить этого бандита!» — вопрошал он, а Слава скрежетал зубами, швырял ножи и стрелял из пистолетов, кидал в воду невинных граждан, отдавал города на разграбление, любил сразу всех женщин, а женщины в зале кричали ему «бис» и аплодировали, положительные герои находились где-то в тени, идея пьесы гибла, и в итоге получалось черт знает что.
Ушел Слава из театра. И тосковал по нему. И вздыхал, когда его называли «капитаном Рулли».
Жора Старцев, старший геолог. Жорина индивидуальность складывалась из того, что он любил и чего он не любил. Не любил он жару, холод, встреч с медведями, своего соседа по камералке Розенблюма, не любил темных ночей, проливных дождей, начальства и не любил, когда нет чего поесть.
Он любил жену. Любил работу. Пельмени он тоже любил. Спокойный увалень с круглым добродушным лицом, Жора славился склонностью к философскому осмыслению действительности. Толстый Жора любил поговорить. О кино, о видах на урожай, о новых веяниях в геологии, о китайской кухне, о политике, об охоте. О женщинах Жора, в отличие от других, говорить не любил.
Сережа Рожков, старший техник-геолог. В поле он будет работать в отряде промывальщиков. Кроме того, он радист. А его хобби — фото- и кинодело. Когда он бродит, увешанный камерами по базе, мы чувствуем, что назревает киношедевр. В нашей партии четыре кинокамеры и семь фотоаппаратов. Сережа — кинорежиссер и главный кинооператор на общественных началах.
— Сережа, — говорим ему, — если хочешь быть достойным своего тезки Эйзенштейна, борись за правду жизни. Никакой лакировки действительности — с одной стороны, и никаких сверхгероических подвигов — с другой.
И он старается быть достойным. Сережа работает методом скрытой камеры. Сережа изгоняет из кадров слащавость и украшательство.
Когда окончится поле, он получит за свой фильм «На Пеледоне» диплом на областном конкурсе. А сейчас, когда он стрекочет своей камерой, он еще не догадывается, какая слава ждет его впереди.
Сережа Певзнер, студент. Он на практике, учится в Московском геологоразведочном институте. В маршрутах будет в связке с Кривоносовым. Певзнер самый молодой в нашей партии. Молодости свойственны ошибки, вот почему он плюет в костер и матерится по утрам. Дома в Москве его ждут бабушка, мама, жена и много родственников. Они считают, что Сережа попал на край света, и очень волнуются. Сережа же так не считает. Он твердо знает, что интеллигенту поле необходимо как раз для того, чтобы хоть на время избавиться от невыносимого груза условностей, которые гнетут его в городе.
Володя Колобов, каюр. Маленький крепыш с веселыми пронзительно черными глазами, он никогда не унывает и умеет делать все. Когда в партии находится человек с такими золотыми руками, как у Володи, можно не сомневаться, что все будет хорошо. Володя умеет водить все марки машин и вездеходов, строить дома, ухаживать за лошадьми, охотиться, печь хлеб, варить щи, готовить ландорики, шашлыки и брагу. Володя умеет приготовить еду на пятерых при минимуме продуктов, отпущенных на одного. Когда мы перегоним лошадей, Володя начнет работать шурфовщиком. Жизнь не баловала его, а чаще всего самые надежные парни — это те, кому часто в жизни было трудно.
Мы сидим на крыльце.
— Пеледонцы, дети мои. Пеледонцы, радость моя, — укоризненно приветствует нас оставшийся за начальника экспедиции Артур Невретдинов.
Мы понимаем его, мы обещаем сегодня-то уж улететь обязательно.
Все собираемся в камералке на последний совет. Еще раз прикидываем, не забыли ли чего.
В камералке — ералаш. Ящики, вещи, книги, мусор, прошлогодние образцы, карандаши, веревки — все, что надо и не надо. Провожать нас, как водится, никто не пришел. Не положено. Да и сколько можно говорить — обо всем переговорено.
В камералке появляется собака — черный лохматый пес с подхалимской мордой. Породу его определить невозможно, наверное, такой породы вообще не существует.
— Бич, проваливай! Марш на улицу!
Мы тоже выходим и грузим вещи. Бича забрасываем в кузов машины.
На вертолетной площадке нас уже ждут. Мы поднимаемся быстро, без задержек и разговоров. Пролетаем над домом экспедиции. Все у иллюминаторов. Каждый взглядом отыскивает свой дом. Еще бы, эти дома мы увидим очень не скоро.
Анадырская тундра залита водой.
Садимся в Марково.
Марково тоже залито водой. От дома к дому путешествуют на лодках. Если у тебя нет лодки, привязанной к крыльцу, не попасть тебе в гости.
— Чукотская Венеция, — комментирует Жора и начинает вслух размышлять о преимуществах водных путешествий.
У нас в вертолете две резиновые лодки, а в часе лета собственная река Пеледон. Так что водными путешествиями мы на лето обеспечены.
Мы снова в воздухе. Курс — на базу. От грохота винтов и качки Бич обалдел. Он лежит, уткнув голову в лапы, его мутит.
Тундра меняется на глазах. Пошли сопки, тайга. А вот и огромная река.
— Смотри, это Пеледон.
Даже с высоты он внушителен.
На правом берегу видны аккуратные палатки, тоненький дымок из одной, наверное кухня. Площадка отмечена флажками, и вокруг свалены деревья. Нас давно ждут. Еще бы, ребята тут с самой весновки, с апреля.
Первым делом выгружаем почту, передаем приветы и посылки.
Приглашаем пилотов пить чай. В кухне уже все готово.
Пишем письма, все упаковываем, передаем пилотам огромную бутыль с дегтем. Просим осторожно быть с ней и передать в соседнюю партию. Пилоты все понимают. Они знают, что деготь будет спасать лошадей от гнуса.
Вертолет улетает. Мы остаемся. Нас двенадцать.
Бесхозный пес Бич, которого мы прихватили в поселке, — тринадцатый член нашего экипажа.
Маршрут первый, в котором ничего не происходит, поскольку все происходит в других маршрутах
Человек должен жить на берегу моря. Не знаю почему, но человек должен жить на берегу моря. Может быть, это внушение детства. С той поры, как я себя помню, под окнами моего дома плескалось море.
