сколько в нашем флоте новых людей, занимающих высокие командные посты, людей, вышедших из рабочих семей, из далеких глухих сел и деревень. Я с нетерпением ждал следующего дня, чтобы услышать рассказы Куликова об его участии в гражданской войне. Мне очень хотелось знать, за что он получил ордена, где и при каких обстоятельствах был ранен. Зная его смелость и твердый характер, я не сомневался в том, что немало подвигов совершил он в то далекое кипучее время, ставшее теперь уже историей.
Летняя ночь неслышно плыла над морем, на смену ей уже приходило утро. Я уснул, когда стекло иллюминатора начало светлеть от нарождающейся зари.
Но следующий день опрокинул все мои ожидания. Я получил телеграмму: неожиданные и срочные дела вызывали меня в Москву. Когда я сообщил об этом Куликову, он разочарованно развел руками:
– Ну вот… А я думал, что ты поживешь… Столько лет не видались и так скоро расстаемся.
Он был искренне опечален. Я поспешил утешить его:
– Мы расстаемся ненадолго, и теперь мы уже не потеряем друг друга.
Мы вместе позавтракали в салоне. Я подарил ему несколько своих книг, сделав на них дружеские надписи. Мне приятно было видеть, что этот скромный подарок растрогал Захара Петровича. Крепко пожимая мне руку, он благодарил меня и говорил:
– А чем я могу отдарить тебя?.. Хотя… Подожди!..
Куликов ушел в каюту и спустя несколько минут вернулся с тоненькой и потрепанной книжечкой в руках. Он заложил руки за спину, как бы пряча от меня книжку, и сказал:
– Я хочу подарить тебе то, что очень дорого мне, что напоминает мне мою юность, любовь и первые годы нашей дружбы.
И он протянул мне книжку. Это была грамматика.
– Эту грамматику мне принесла Валя, когда я был еще вестовым, и помогала изучать ее. Помнишь, когда-то я рассказывал тебе, как ночами я сидел на кухне и зубрил грамматические правила. Иногда Валя диктовала мне, а я писал. Эта грамматика помогла мне объясниться в любви с будущей моей женой. Когда я впервые поцеловал ее, то от счастья у меня слезы навернулись на глазах. Я так растерялся, что не мог сказать ни одного ласкового слова и только выпалил невпопад: «А грамматику я обязательно одолею!..» Как видишь, я сдержал свое слово. А книжку эту сохранила Валя, как воспоминание о тех далеких днях.
Меня растрогал этот подарок не меньше, чем мои книги растрогали командира. Я бегло перелистал потрепанные страницы с помеченными и подчеркнутыми карандашом строками – этой первой ступени лестницы, по которой упорно и настойчиво поднимался Захар Псалтырев. Я сказал взволнованно:
– Лучшего подарка ты не мог мне сделать!
Катер увозил меня от линкора. Обернувшись, я смотрел на стальную громаду и видел там, на мостике, крепкую фигуру капитана 1-го ранга Куликова. Он махал мне руками…
Вокруг расстилалось море, играющее золотыми всплесками под лучами солнца, море, которое так же близко мне, как и земля родины, которое всегда волнует меня и пробуждает во мне самые лучшие чувства, – море, которое я никогда не перестану любить… [2]
Новиков-Прибой А. С.В бухте «Отрада», Рассказы. Роман.
Составитель И. А. Новикова.
М., «Моск. рабочий», 1977. 384 с.
Тираж 150 000 экз. Цена 1 р. 45 к.
Текст печатается по изданию: А. С. Новиков-Прибой. Собрание сочинений в пяти томах, т. 1, 5. М., издательство «Правда», 1963.
Заведующая редакцией Л. Сурова.
Редактор Т. Бойко.
Художник В. Ковынев.
Художественный редактор Г. Комзолова.
Технический редактор Т. Павлова.
Корректоры Т. Нарва, Т. Семочкина.
Выстрелом называется рангоутное дерево, которое во время якорной стоянки откидывается от борта и к которому привязываются шлюпки. (Прим. автора.)
На этом обрывается вторая часть романа, оставшегося незаконченным.
