— По мне, будь он хоть каким, — признавалась одна из них Анне Павловне, — лишь бы не пил, не бил да по бабам не ходил. — Улыбнулась.
— Ох, милая, где же сыщешь такого? — сочувствовала Анна Павловна. — Хватай, какой попадет! Опосля разберешься. Отошло время — выбирать.
Анна Павловна живо представила себе курортниц дома, там, где они жили и работали, не отмечая дней, не слишком-то следя за собой, их бесконечные болезни, недомогания, жалобы на быт, сутолоку, их постоянные заботы, разговоры: на службе — о домашних делах, дома — о служебных неурядицах, как со страдающими лицами доставали путевки, чтобы хоть на двадцать четыре дня избавиться от надоевшего быта.
И вот они на побережье — загорелые, подтянутые, принаряженные, подкрашенные, причесанные, у них и походка иная, и речи, и голос иной, и разговоры совсем о другом, забот никаких, а если и появились, то куда только подевались те болезни, что точили, портили, отравляли им жизнь? Неужто излечились? Удивительное дело!..
Одним только женщинам сочувствовала Анна Павловна, всем, кто замуж мечтал выйти. Таких Анна Павловна и в своем селе знала. Не получается жизнь, что тут скажешь! А в одиночестве — ох и долог век потянется, по себе судит! И дай им бог каждой здесь, в другом ли каком месте встретиться с хорошим человеком, понравиться ему, сговориться! Греха в этом никакого нету!
Среди отдыхающих была одна, обращавшая на себя внимание. Роста выше среднего, полноватая, правда, излишне, голос ровный, глухой, видом — докторша. Лицо приятное. Светлые волосы женщина не красила, париков не носила, одевалась чисто, много курила, но это, как выяснилось, чтобы сбить полноту. Мужчины наперебой стали ухаживать за ней, она охотно танцевала, но уединяться с провожатыми не старалась и все, казалось, была озабочена чем-то. Анна Павловна разговорилась с женщиной и узнала, что лет ей тридцать шесть, живет в большом городе в просторной квартире с матерью. Закончила институт, работает инженером. Одно плохо — нет и не было семьи. Увлеклась после школы человеком старше себя, а он ее скоро оставил.
— Да ты разве не знала, что у него дети? — спросила Анна Павловна.
— Знала, конечно. Ну и что? А ничего. Увлеклась — и все. Нравился. О семье его я не думала. Полгода встречались. В институт не попала в ту осень, провалила экзамены.
Закончила институт, стала работать. Коллектив неплохой, да семейные одни — скука. А время идет. К подругам перестала ходить: расстроишься, глядя на ребятишек. С работы — домой, по и этак не лучше, ждать старости на дому. Все повыходили — дурехи, некрасивые, с детьми, а она не смогла. Стала опять встречаться. С женатыми, конечно. К себе приводила, когда мать уезжала в деревню. Понимала, что нехорошо этак, но ничего не могла поделать с собой. Но и это надоело. Прождешь вечер, а он не пришел. Хорошего мало — ждать чужого мужика! Да и привыкала быстро. Привыкнешь, а он...
Отпуска проводила в походах, поездках, знакомств и там полно, а всерьез никто ничего не предлагал.
Теперь решилась так: никаких лишних знакомств, только одно-единственное, необходимое, чтобы родить ребенка. Этим и жить. С матерью договорилась. А разговоров она не боится, это ее личное дело. Хорошо бы девочку... Косу заплетать, в школу...
Женщина заплакала, Анна Павловна сама едва сдерживалась: так жалко ей было всех баб, а эту — особенно! Никогда не думала, что так трудно заиметь ребенка! Казалось, захоти только — пятерых родишь! Девки вон в семнадцать-восемнадцать рожают, не задумываясь. То из города прилетит с пузом, со станции, в своем ли селе нагуляет. Начнут отца доискиваться, а она и сама не знает кто. А у этой, видишь, какое дело — охота ребенка, а не может. Уж, видно, больно разборчива! Где сыщешь такого, чтобы сразу все в нем было — и красота и простота. Это уж от самой, милая, зависит, что из него получится, из ребенка твоего!
У моих детей отец простым мужиком был, а посмотри, какие девки уродились! И умны, и пригожи, и образованием взяли — никакого баловства. А с иным носятся, не знают, как назвать поласковее, чем накормить, сю-сю-сю, а он вырос чуть за шестнадцать да курить, выпивать, компании хулиганские. В тюрьму попал. А девка, так и родит, чего доброго, до замужества. Да. А ты, голубушка, шибко не копайся, мой тебе совет. Не заметишь, как и состариться. Право слово.
Историю эту Анна Павловна рассказывать Ивану Антоновичу не стала, поинтересовалась о другом — случается ли такое, что находят друг друга люди по себе, семьи образуются?
— Случается, конечно, — подтвердил Иван Антонович, — но не так уж и часто.
Иван Антонович уехал на следующий день. Анна Павловна с ним не простилась. Разминулись. Он с вечера заказал машину, а рано утром, до завтрака еще, уехал в аэропорт. Закружился в сборах, не успел ей сказать. II она запамятовала. Знала ведь. Анна Павловна пришла в столовую, а за столом на его месте сидит другой. Так тоскливо стало. Нехорошо получилось, не попрощалась с человеком.
Чуть ли не половина «уральского» корпуса с объятиями и поцелуями провожала Бройт-Сикорскую.
Дама с чубом и дама с зеленой прядью исчезли как-то незаметно, никто о них не вспомнил. В комнату к Анне Павловне, вместо Ларисы и Зои Михайловны, поселили новеньких.
Заметно поменялся состав, с которым Анна Павловна начинала свой отдых. Она словно осиротела. Уж не было ко всему такого интереса, как в первые дни. Все чаще Анна Павловна стала подумывать о том, что вот и ей скоро собираться в дорогу...
Дней за семь до отъезда неожиданно для себя познакомилась она с рабочим санаторской кухни Гришкой Спецом.
После ужина как-то Анна Павловна прогуливалась по аллее, идущей от столовой к административному корпусу, на танцплощадке играл оркестр, танцевали, но Анна Павловна туда не пошла — надоело.
А Гришка Спец находился возле склада — разгружал картошку и теперь дожидался окончания ужина, чтобы помочь посудомойке — была ее очередь отвезти домой баки с отходами для кабана. Гришка только что «засадил бутылку крепляка» и, прекрасно себя чувствуя, стоял, прислонясь спиной к углу склада, покуривая, поигрывая отставленной йогой, поплевывая на носок ободранного, незашнурованного, одетого на босу ногу ботинка. Звуки музыки слегка беспокоили Гришку, нагоняя отрывочные воспоминания многолетней давности — белый город у моря, теплый летний вечер. Графская пристань, моряки, смеющиеся нарядные женщины навстречу. Гришка смутно подумал, что вот если бы скинуть ему годков двадцать хотя бы да вместо хлопчатобумажных спецовочных штанов, такой же куртки, натянутой на заношенную майку, надеть форму и показаться на танцплощадке, где шум и веселье, то, конечно же, первая курортница досталась бы ему, старшему матросу Григорию Сковородину. Гришка почесал спину об угол, закурил снова.
Дойдя до конца аллеи, Анна Павловна повернула обратно. Вспоминала избу свою, девок. Как они там? Управились ли с огородом? Хороша ли картошка нынче? А вдруг дожди, как в прошлую осень? Письма давно не получала...
— Ходишь? — дерзко спросил нечесаный, небритый Гришка, когда Анна Павловна проходила мимо. Глянув на Гришку, Анна Павловна сразу определила, что мужичонка он никудышный, к жизни не приспособленный, пьющий и бездомный, таких ей уже приходилось видеть — возле районной чайной толкутся днями.
— Гуляю, — сдержанно ответила Анна Павловна, останавливаясь по деревенской привычке с заговорившим с ней человеком.
— Небось скучаешь? Небось милого проводила? — весело и с ехидцей спрашивал Гришка, перебрасывая из угла в угол рта папиросу. — А дома небось муж ждет не дождется. Дома небось дети — семеро по лавкам?
— Никого я не провожала, и мужа у меня пет, — подумав, сказала Анна Павловна. Ждала, что же еще брякнет переступающий с ноги на ногу мужичонка.
— Ну-у, — засмеялся, присвистнул Гришка. — Все вы так говорите. Тут, почитай, семейных никого, одни разводные. Несчастные да убогие. И ты, поди, из них?..
— А и правда одна живу, — тихо созналась Анна Павловна и повернулась, чтоб уйти. — С дочками живу, — поправилась она и осталась недовольна собой: вот стоит с полухмельным незнакомым насмешником, рассказывает о жизни своей. Ему нужда...
— Ты... это, обиделась, что ли? — Гришка шагнул следом. — А я ведь просто так... поинтересовался. Не сердись, слышишь. Я и сам одинокий... Из каких мест будешь сама? — Гришка отступил к складу, ящик придвинул — сесть.
— Из Сибири, — задержалась Анна Павловна.
— Ишь ты, — мотнул головой Гришка. — Далеко заехала. Дальняя. Не бывал, не приходилось. Холода небось? Сам я на морях больше. С мальства, севастопольский...
Они бы, может, поговорили и дольше, по Гришку строго окликнули с кухни, он заторопился, махнув рукой. Анна Павловна, минуя танцплощадку, пошла в корпус дочитывать сказки.
На следующий день снова увидела Гришку, вернее, он сам подошел, когда она, поужинав, сидела на скамье возле цветника, дожидаясь начала сеанса. Торопясь, Гришка назначил ей свидание на завтрашний вечер. В девятом часу в конце аллеи, возле самого шоссе, Анна Павловна согласилась, а когда опомнилась, Гришки рядом не было. День целый она кляла себя — дура старая, удумала. Пойти иль нет? Нет, не пойду. Или сходить?..
