— Переночуете тут, — заключил Григорий. — Я наказал шоферу, чтобы взял вас. Он из племрассадника, и ему все одно по пути. Так что, ребята, пришло время нам расставаться. Спасибо за старание. Еще характеристику вам напишет правление. Обе — и мою и ту, что даст правление — отнесете в техникум.
— Дядя Гриша, а как же насчет Марфутки? — спросил Олег.
— А Ленька чего не спрашивает?
У Леньки пылало лицо, уши будто кто натер снегом. Он ничего не мог сказать: язык не поворачивался.
— Марфутка, ребята, не поедет, — решительно заявил Григорий. — И мала она, и никто ее там не ждет. Да и нету у нее чабанского призвания. Не женское это дело.
— Как же нет? — возразил Олег. — Все время с овцами.
— Она не чабановала, а обед носила. Пусть еще в школе поучится. — Григорий задумался. — Должен вам сказать, что и вас в техникуме никто не ждал до вчерашнего дня. Вот в чем беда! Это хорошо, что я позвонил директору и расхвалил вас как будущих овцеводов. Вы же знаете, как нынче трудно поступить на учебу — конкурс. Шесть душ на одно место. Но вам будет предпочтение. Вы и за овцами ходили, и ярлыгу в руках держали — есть у вас чабанский стаж. Так что поезжайте, подавайте директору документы и держите экзамены. Верите, когда директор узнал, что вы уже чабановали и что у вас такое желание, то он сказал…
Что сказал директор, побледневший Ленька не слыщал. Он точно оглох. Мысли его обратились к Марфутке. Как же это так случилось? Думали ехать втроем, и тут такая неудача. Марфутка, наверно, и чемоданчик приготовила, выбегает на улицу, ждет. Заявятся они с Олегом. Что они ей скажут?
…Утром, еще до восхода солнца, подкатил грузовик. Хмурый, сердитый на вид шофер разбудил Олега и Леньку. Сказал, чтобы побыстрее собирались, и ушел к машине.
Сонные, молчаливые, ребята вышли из хаты. Двор опустел. В степь вели следы колес. Чабанский лагерь уехал еще ночью. Подошел старик сторож. Раньше ребята его здесь не видели.
— И вы покидаете кошару? — спросил он и, не дожидаясь ответа, сказал: — Вот я и остаюсь тут один… Все уехали…
Олег молча смотрел на старика. Было грустно, не хотелось уезжать. А Ленька снова думал о Марфутке, и на уме вертелся тот же вопрос: что он ей скажет?
И вот закурилась дорога. Кузов подбрасывало. Ребята держались за кабину и смотрели вперед. Встречный ветер бил в лица, трепал выгоревшие на солнце чубы — черный и белый, забирался под рубашки.
В Сухую Буйволу заехали на минутку. И тут сердитый шофер торопился. Дарья Ильинична и Олег вынесли из хаты мешок с пожитками, харчи на дорогу. Ленька не успел ни подойти к Марфутке, ни сказать ей слово. Да и зачем слова? И без слов все понятно. Они смотрели друг на друга и понимали, что расстаются если не навсегда, то очень и очень надолго.
Дарья Ильинична торопливо поцеловала Олега, затем и Леньку. Грузовик тронулся. В голубых горячих глазах Марфутки заблестели слезы. Она стояла у ворот, махала рукой, и до ребят донеслось:
— Приезжайте на будущее лето! Леша! Приезжай!
…Грузовик гремел, набирал скорость, а Сухая Буйвола удалялась и удалялась. Просторная ее улица стала еще шире, плоские, из серой глины крыши, закопченные дымари прижались к земле, а затем скрылись, растаяли, и только Марфутка все так же стояла перед затуманенным взглядом Леньки…
Вернутся ли сюда Олег и Ленька в будущем году или по окончании техникума? Как знать! Лишь одно они знали хорошо: Сухая Буйвола, степь под жарким, безоблачным небом, колодцы и сакманы, лунные ночи, росистые зори будут памятны, как детство, и останутся с ними на всю жизнь.
…На этом и обрывается повесть о поездке Олега и Леньки в Сухую Буйволу. Мы же расстанемся с ними не в Грушовке, а в Журавке — на берегу Егорлыка. Грузовик остановился на краю Журавки, возле хаты Никиты Игнатенка. Никита оказался братом шофера. Шофер отправился навестить своего родича, а Олег и Ленька, запыхавшись, с трудом переводя дыхание, прибежали к тому месту, где два месяца назад оставили «Нырок».
Знакомый берег, ржавая стена камыша и серая, под иссохшей травой, спина «Нырка»… Все сохранилось. «Нырок» все так же лежал вверх дном, под ним ведро, сковородка, кружка — садись и плыви. Но плыть не хотелось. Олег и Ленька стояли в раздумье. Как быть с «Нырком»? Оставить или увезти? Но разве такой сердитый шофер согласится взять? У обоих на сердце было и радостно и грустно. Они точно встретились сами с собой, со своим недавним прошлым и не знали, что сказать.
— Лень, посмотри на Егорлык, — первым нарушил молчание Олег. — Видишь, там, на берегу, сидят ребятишки? Скучают, потому что у них нет лодки. Они еще малыши, и лодка им очень нужна, а нам она уже без всякой надобности. Мы хорошо на ней поплавали, хватит! Пусть те малыши возьмут «Нырок», и пусть они плавают. И имущество наше тоже им достанется. Пригодится.
Леньку не надо было уговаривать. Он все понимал и утвердительно кивал головой. И тогда два друга опрокинули лодку, положили в нее сковородку, ведро и, не сговариваясь, толкнули в воду. Лодка легла высохшим плоским животом на волну и, покачиваясь, уплыла. Егорлык уносил ее вниз по течению, а Олегу и Леньке казалось, что это не лодка уплывала по реке, а частица их жизни отделилась от них, и ее уносило куда-то далеко-далеко и безвозвратно.
1957
