Все зто Василий Антонович испытывал перед тем, как начать доклад. Заговорив, ободряемый строгой, внимательной тишиной в зале, он начал понемногу успокаиваться, голос его крепчал, проходила скованность, появились первые жесты, которые, в свою очередь, делались все свободнее и свободнее. И когда в каком-то месте послышались аплодисменты, он почувствовал, что можно и еще раз налить воды, это уже примут как должное.
Василий Антонович говорил о достижениях и недостатках в промышленности области, в сельском хозяйстве, в идейном воспитании масс. Говорил о трудовом героизме передовиков, о их воодушевляющем примере для других. Он называл имена, фамилии, приводил названия городов и сел. Делегаты конференции убеждались в том, что докладчик отлично знал положение дел. Говорил Василий Антонович и о культуре, о тяге людей к культуре. И после этого перешел к анализу работы и обкома и всего областного партийного аппарата. Он не скрывал недостатков, не старался что-то замазать, загладить. Но и не самобичевался.
Доклад получился большой, почти на два часа. Текст его был написан, но Василий Антонович то и дело отрывался от текста. В тексте не было истории с чирковскими кружевами, которые идут сейчас за границу; но пришлось к слову, и он об этой истории рассказал делегатам. В тексте и слова не было о председателе колхоза «Озёры» Григории Соломкине, который получил выговор в районе за увлечение живописью; под веселый смех всего зала рассказал Василий Антонович и об этой истории.
— Хорошо или плохо, — говорил он, — что колхозный председатель увлекается живописью? Считаю, что хорошо. И даже очень хорошо. Человек с разносторонними интересами, с широким горизонтом, шире ведет и то дело, которое для него является главным. В «Озёрах» нет делячества. Народ там богат духовно. И что вы думаете?.. Что касается меня, то я считаю: в этом не малую роль играет вдохновляющий, облагораживающий пример товарища Соломкина.
Дальше Василий Антонович сказал, что, поддерживая и одобряя личное увлечение живописью Соломкина, он не может поддержать затею с картинной галереей. Рано это колхозу и ни к чему. Кто туда будет ходить? Походят с неделю, пересмотрят все, и на этом кончится. Можно закрывать озерскую «Третьяковку» на замок. Так фактически оно уже и получилось. Не лучше ли попросить соответствующие организации прислать в область передвижную художественную выставку да повозить ее по группам колхозов. Можно и из настоящей Третьяковки кое-что раздобыть для такой передвижки, можно из Эрмитажа, из Русского музея — откуда угодно. Колхозник должен пользоваться подлинными культурными богатствами, а не их заменителями, не отходами, не вторым и не третьим сортами искусства.
— Кто, — говорил Василий Антонович, — кто обязан заботиться не только о хозяйственном процветании области, но и о культурном, духовном росте людей? Партийная организация в целом, и каждый коммунист в отдельности. Еще многое проходит мимо нас. Я не раз обращался к работникам местной промышленности. Поворачиваются плохо. Может быть, решения конференции их расшевелят. Вот примеры, товарищи. Вы знаете, что такое муштабель?
— Знаем! — крикнули два-три голоса.
— Очень рад, что вы знаете. Но большинство, как видим, молчит. Муштабель — это палочка для того, чтобы поддерживать руку художника, когда он на мольберте работает кистью, набрасывает тонкие мазки. Муштабелей в нашей области не найти. Художники ездят за ними в Москву. Деревянная палочка — из Москвы! Не стыдно ли нам, а? А расправилку для бабочек и жуков кто знает? Вижу поднятые руки. Это, наверно, преподаватели зоологии… Простое устройство: пара дощечек и между ними брусочек из пробки. Тоже из Москвы возят! Назову сотню предметов, необходимых людям искусства, любителям и исследователям природы, изобретателям, испытателям. Несложных в конце-то концов предметов, но которых в области не изготавливают. А кто же это должен делать? И к чему я это все?.. К тому, что с каждым годом жизнь народа становится многообразней, разносторонней, содержательней. Выдавая на гора сланец, выплавляя сталь, повышая урожайность полей и продуктивность животноводства, мы не должны забывать и об этом. Широко надо думать, шире, чем мы планируем в своих планах. Инициатива нужна, выдумка, волнение, творчество.
Хорошие слова нашел Василий Антонович, чтобы сказать об авангардной роли коммунистов. Во всех случаях истории Советского государства, когда предстояли большие, трудные дела, раздавался призыв: «Коммунисты, вперед!» Так было, так есть и так будет еще долго, пока партия, созданная Лениным, не выполнит до конца свою великую программу — не добьется полного построения коммунизма. А там видно будет, когда это будет достигнуто, — видно будет, как быть дальше.
— Коммунисты, вперед! — так Василий Антонович и закончил свой доклад.
Наградой ему за это были долгие дружные аплодисменты. Уставший, с мокрой от волнения шеей под тесноватым воротником, он собрал листы доклада, ушел на место, сел и вытащил носовой платок. Лаврентьев объявил перерыв, подходили товарищи, поздравляли с хорошим докладом, пожимали руки. Но Василий Антонович был еще целиком в докладе и не сразу стал замечать, что происходило вокруг.
После перерыва сделала доклад ревизионная комиссия, и начались прения. На трибуну выходили секретари райкомов, председатели колхозов, секретари заводских парткомов, директора, передовики рабочие и передовики колхозники, научные работники, работники искусств. Из их выступлений, как из пестрых, цветных камешков, по канве сделанного Василией Антоновичем доклада, складывалась большая мозаичная картина многообразной жизни области. Одни просто иллюстрировали что-то, высказанное в докладе, другие развивали, третьи поправляли и даже совсем опровергали.
Когда звучала критика по адресу обкома или, в частности, по отчетному докладу, Василий Антонович делал пометки в большом, раскрытом перед ним на столе блокноте. Особенно неприятным было для него выступление секретаря партийного комитета из Заборовья — Лисицына. Спокойно, вежливо, доказательно Лисицын говорил о том, что обком ничего не предпринял против набегов соседей на колхозы района, граничащего с Высокогорской областью.
— Мы писали в обком, просили принять меры. Меры принимались половинчатые. Не было у об-кома в этом вопросе принципиальности. От нас тащили скот, от нас тащили корма. Потащили потом и продукты. Нас уверяли, что это помощь соседу. А это было форменное попустительство, И привело оно к тому, что сейчас история повторяется. У них недород. Снова едут к нам за кормами. Еще только осень, товарищи! Что же будет зимой? Что весной начнется?
Лисицын не знал всех тонкостей и сложностей дела. Да они, эти тонкости, ему были и ни к чему. Он заботился о своем колхозе, и был совершенно прав. Ответить ему в заключительном слове будет отнюдь не легко. На днях Василий Антонович звонил Артамонову, справлялся, сообщил ли Артамонов о том, о чем условились, в ЦК. Да, да, ответил сосед, обком готовит такую записку: вот-вот будет закончена. Не говорить же об этом тут, на конференции. Обещания Артамонова имеют значение лишь для него, для Василия Антоновича, но для Лисицына, для других делегатов никакой реальной ценности они не представляют.
Первый день конференции закончился вполне благополучно. Была критика, но критика, не выходившая из обычных рамок. Василий Антонович и Лаврентьев ужинали с представителем ЦК, приехавшим на конференцию из Москвы. Тот хвалил доклад, хвалил выступления в прениях — принципиальные-де, умные, деловые. Высказал предположение, что и вся конференция пройдет на высоком уровне.
Хорошо закончился и второй день. Но на третий Василию Антоновичу пришлось испытать неожиданный и весьма чувствительный удар. Уже перед самым завершением прений слово предоставили Владычицу, секретарю Свердловского райкома партии. Владычин выступил горячо, говорил страстно и, что самое огорчительное для Василия Антоновича, почти под сплошные аплодисменты. Большая часть его речи была посвящена критике обкома и в частности критике самого Василия Антоновича. Владычин оттолкнулся от выступления Лисицына. Дескать, вот вам и другой пример неповоротливости обкома. А первым примером шла, конечно, история с долгой борьбой вокруг Суходолова, бывшего директора химкомбината, который чуть было не развалил комбинат. Владычин был, правда, деликатен, он не ссылался на приятельские отношения Василия Антоновича с Суходоловым. Он говорил только о деле, о том, что обком и лично Василий Антонович не оказали вовремя должной помощи ни коллективу комбината, ни министерству, которое считало справедливыми требования коллектива и давно было готово заменить Суходолова более способным работником. В итоге дело дошло до взрыва и только благодаря находчивости рабочих цеха не окончилась человеческими жертвами.
