— Вот как, отдыхать... — Надя побледнела. — Посмотрите, что в бараках делается. Там с утра до ночи в карты дуются. Вчера один паренек сапоги проиграл. Раздели его догола. Отдыхать!.. Если вам люди не нужны, так прямо и скажите. Мы в другом месте работу найдем. А для отдыха есть районы и получше.
Барамбаев поднял согнутую руку, как бы защищая лицо от удара.
— Работа есть, — сказал он. — Я работу даю.
— Ну да, доски сгружать с машин! По кубометру в день...
— Пока другой работа нету... — Барамбаев, который обычно выговаривал русские слова старательно и твердо, от волнения стал путаться в падежах.
— Неправда! — Надя перебила его. — Вот полюбуйтесь! — Она указала рукою на окно. — Видите? Плуги и сеялки. Валяются под снегом и ржавеют. Разве это порядок? Вчера на комсомольском комитете обсуждали этот вопрос. И решили, что надо создать для начала бригаду по ремонту инвентаря. Жаль, что вас на комитете не было. А вас приглашали...
— Бригаду? А инструмент? Где его взять? — спросил Барамбаев. — Вам, конечно, легко говорить...
— Ну, это уже ваше дело! — Надя пожала плечами. — Достать можно. Мне только поручено сообщить вам о решении комитета.
Она повернулась к молчавшему Яшке, как бы приглашая его вместе с нею покинуть кабинет директора. Зачем переливать из пустого в порожнее? Все равно с Барамбаевым не договориться.
Но директор не дал ей уйти.
— Хорошо, — сказал он после минутного молчания. — Инструмент достану. Действительно, в бараках делается черт знает что. А тебя назначим бригадиром. Согласна?
— Дело хозяйское, — ответила Надя. — Назначайте.
Она резко пошла к двери, и Яшка последовал за ней. Уже на крыльце, нахлобучивая шапку-ушанку, он сказал:
— Напрасно ты нашумела, Надюша. Зачем так круто? Ну, был такой грех: хлопцы перекинулись разок в картишки. Но, по-моему, ничего страшного не произошло. Один-единственный случай...
— Ты так думаешь? — Она остановилась, посмотрев через плечо. — Лучше с девчатами поговори. Клава, которая со мной живет, вся в слезах. Ей проходу не дают. Да и другим девчатам...
— Хотя, конечно... — Яшке не хотелось ссориться, и он поспешил согласиться: — Это все ребята из второго барака. Туда затесалась шпана. Но и твоя Клава тоже хороша. Скажи ей: пусть меньше хвостом крутит. А насчет бригады — это ты здорово придумала. — Он улыбнулся и довольно потер руки. — Ну, теперь держись!.. Поработаем!..
Над ними было холодное блестящее небо. Утренний свет широко и свободно лился на поля. И это ясное, до звона морозное утро, казалось, одарило Надю и Яшку тем, чего им так недоставало, — надеждой.
Бригаду сколотили быстро. В нее вошли и Чижик, и Боярков, и еще несколько ребят, которые от нечего делать слонялись по баракам. В их числе оказались харьковчанин Пашка Сазонов, работавший раньше на тракторном заводе, и моторист Захар Гульчак.
В общем, подобрался веселый и настырный народ. Раздобыли самое необходимое: напильники, зубила и молотки. Затем достали клупп с полным набором плашек к нему и ручную дрель. Только метчики и сверла найти не удалось, и их обещал привезти Барамбаев.
И вот спустя несколько дней наступил момент, когда механик распорядился очистить два обитых железом верстака, над которыми низко висели под жестяными колпачками двадцатипятисвечовые лампочки, и новая бригада приступила к работе.
Как водится, поначалу ей поручали самые нехитрые дела. Не сразу механик убедился, что новички тоже не лыком шиты и умеют держать молотки в руках. Тогда, подумав, он выдал им наряд на ремонт двух тракторов. Тут тебе и притирка клапанов, и набивка сальников, и шабровка... Одним словом, Яшка имел теперь все основания шепнуть Наде: «Смотри, бригадир, наши акции повышаются!»
Он по-прежнему шутил и балагурил. Так ему было легче. Мастерские не отапливались, по ним гулял ветер, и Яшка шуточками подбадривал и себя самого, и Чижика, и других ребят. Если же он видел, что им становится невмоготу, то первым отходил от тисков и заявлял:
— Шабаш! Включайте, братцы, систему воздушного отопления. — И, подавая пример, жарко дышал на задубевшие руки.
Но частенько случалось, что и эта «система» не выручала. Тогда, испросив у Нади разрешение, Яшка от ее имени объявлял перекур и громко командовал:
— На старт!
После этой команды ребята, толкая друг друга, чтобы согреться, вслед за Яшкой совершали, как он говорил, небольшой кросс по пересеченной местности. Обежав два — три раза вокруг барака, в котором помещались мастерские, с шумом и гиком неслись к кузнице, где глухо ухал молот и тонко, пританцовывая, звенел, прикасаясь к наковальне, ручник.
Между тем день сменялся днем, и хотя вокруг все еще было белым-бело, но в полдень на редких проталинах уже дымила земля и с крыш, срываясь, стучала капель. По снежным полям приближалась стремительная казахстанская весна.
И, быть может, потому, что запахло весной, по вечерам в бараке, в котором жил Яшка, царило такое разнузданное веселье, что дым стоял коромыслом. Чьи-то сбитые каблуки выстукивали под аккомпанемент балалайки «барыню», кто-то бился об заклад, что пройдется по узкой половице на руках. И только Яшка почему-то молча сидел в сторонке и вздыхал.
Нередко случалось, что в самый разгар веселья он норовил незаметно улизнуть. Крадучись, выходил из барака в степь. Позади оставалось освещенное оконце, за которым была Надя, а в степи Яшку встречал промозглый ветер, и он шел по тонкому насту, кружил без цели, отыскивая собственные следы, и думал о Наде.
Как ему в эти минуты хотелось, чтобы Надя была рядом, чтобы он мог отогревать холодные Надины пальцы своим дыханием, жадно и долго, пока не закружится голова, всматриваться в ее темные морозные глаза!.. Как ему хотелось этого!..
Но он был один в степи, и ветер заметал его следы, и снег свежо белел в острой тишине, и месяц, звеня, висел над степью, а сам Яшка тихо и задумчиво шел куда-то наугад.
В барак он возвращался поздно, когда все уже спали.
На этот раз Яшку разбудил дикий вой ветра, под напором которого стонали бревенчатые стены барака. За окном проносились стремительные белые тени. Там неистовствовал буран.
Серо и неуютно было сейчас в бараке. Два ряда железных коек, фанерные ящики вместо тумбочек, «титан» в углу... В керосиновой лампе, которую прикрутили на ночь, едва теплилась жизнь, и на потолке над нею был виден светлый кружочек величиной с голубиное яйцо.
«Вот это вьюга! — подумал Яшка. — Гроб с музыкой...» Однажды его самого чуть не замело в поле вместе с полуторкой, и теперь всякий раз, когда шумела сухим и жестким снегом метель, он невольно с сочувствием и жалостью думал о тех людях, которых она настигла в дороге. Б-р-р... Но оттого, что сам он был в тепле, что ему-то, во всяком случае, этой ночью не грозила опасность замерзнуть, он натянул одеяло до подбородка, завернулся в него и, чувствуя приятную теплую тяжесть ватника, лежавшего поверх одеяла, блаженно зевнул и закрыл глаза.
Кажется, он задремал. Или ему показалось? Громко хлопнула дверь, и какой-то человек, почти касаясь головой притолоки, остановился на пороге. Кто он? Откуда взялся? Ведь только что никого не было...
Казалось, что человек огромен. Его полушубок и малахай были залеплены снегом. Нагнувшись над лампой, он припустил фитиль, и, когда раздвоенное жало желтого пламени рванулось кверху, опалив бумагу, которой было склеено разбитое стекло, Яшка, к своему удивлению, узнал директора МТС Барамбаева.
«И чего ему надо? Видно, здорово приспичило, если пришел ночью», — подумал Яшка, следя за Барамбаевым. Ходики, висевшие на стене, отстукивали третий час ночи.
А Барамбаев, подняв лампу над головой, рявкнул так, что было удивительно, почему не повылетали стекла из окон:
— Подымайсь!..
Ошалев от неожиданности, все вокруг повскакали с коек.
— Подымайсь! — снова жестко сказал Барамбаев. — Есть дело.
Оказывается, ему только что звонили со станции. Туда прибыл эшелон. Со станции его подадут на разъезд, до которого от МТС пятнадцать километров. На платформах — грузовики, тракторы, дисковые бороны... Надо платформы разгрузить.
Барамбаев стоял, широко расставив ноги. Всматривался в хмурые, заспанные лица. Все молчали, отводили глаза. В такую погоду, когда лютует завируха, идти за пятнадцать километров? Шутите, товарищ директор!
И тут недобрые раскосые глаза Барамбаева встретились с Яшкиными глазами. И Яшка не выдержал этого взгляда. Сбросив с себя одеяло, он потянулся к сапогам и сказал:
— Вставай, братва! Не слышите, что ли? Хватит дрыхнуть, отоспались! В общем и целом, как поется в песне: «Запрягайте, хлопцы, коней...»
Первый последовал Яшкиному примеру Чижик, потом зашевелились на других койках. Спросонья Чижик прежде всего нахлобучил шапку-ушанку и только после этого стал уже напяливать на себя свитер.
Застегивая на ходу ватник, Яшка подошел к директору и уверенно сказал:
