Тоня пожалела, что затронула в разговоре имя Лещинского. Этот парень имел, видно, старые счеты с изнеженным гимназистом, и она перевела разговор на более спокойную тему: начала расспрашивать Павла о его семье и работе.
Незаметно для себя Павел стал подробно отвечать на расспросы девушки, забыв о своем желании уйти.
— Скажите, почему вы не учились дальше? — спросила Тоня.
— Меня из школы выперли.
— За что? Павка покраснел.
— Я попу в тесто махры насыпал — ну, меня и вытурили. Злой был поп, жизни от него не было. — И Павел обо всем рассказал ей.
Тоня с любопытством слушала. Он забыл свое смущение, рассказывал ей, как старый знакомый, о том, что не вернулся брат; никто из них и не заметил, как в дружеской оживленной беседе они просидели на площадке несколько часов. Наконец Павка опомнился и вскочил:
— Ведь мне на работу уже пора. Вот заболтался, а мне котлы разводить надо. Теперь Данило волынку подымет. — И он беспокойно заговорил: — Ну, прощайте, барышня, теперь мне надо во весь карьер жарить в город.
Тоня быстро поднялась, надевая жакет:
— Мне тоже пора, пойдемте вместе.
— Ну нет, я бегом, вам со мной не с руки.
— Почему? Мы побежим вместе, вперегонку: посмотрим, кто быстрей.
Павка пренебрежительно посмотрел на нее:
— Вперегонку? Куда вам со мной!
— Ну, увидим, давайте сначала выберемся отсюда.
Павел перескочил камень, подал Тоне руку, и они выбежали в лес на широкую ровную просеку, ведущую к станции.
Тоня остановилась у середины дороги:
— Ну, сейчас побежим: раз, два, три. Ловите! — И сорвалась вихрем вперед. Быстро-быстро замелькали подошвы ее ботинок, синий жакет развевался от ветра.
Павел помчался за ней.
«В два счета догоню», — думал он, летя за мелькающим жакетом, но догнал ее лишь в конце просеки, недалеко от станции. С размаху набежал и крепко схватил за плечи.
— Есть, попалась птичка! — закричал весело, задыхаясь.
— Пустите, больно, — защищалась Тоня.
Стояли оба, запыхавшиеся, с колотившимися сердцами, и выбившаяся из сил от сумасшедшего бега Тоня чуть-чуть, как бы случайно, прижалась к Павлу и от этого стала близкой. Было это одно мгновение, но запомнилось.
— Меня никто догнать не мог, — говорила она, освободившись от его рук.
Сейчас же расстались. И, махнув на прощанье кепкой, Павел побежал в город.
Когда Павел открыл дверь в кочегарку, возившийся уже у топки Данило, кочегар, сердито обернулся:
— Ты бы еще позднее пришел. Что, я за тебя растапливать буду, что ли?
Но Павка весело хлопнул кочегара по плечу и примирительно сказал:
— В один момент, старик, топка будет в ходу. — И завозился у сложенных в штабеля дров.
К полуночи, когда Данило, лежа на дровах, разразился лошадиным храпом, Павел, облазив с масленкой весь двигатель, вытер паклей руки и, вытащив из ящика шестьдесят второй выпуск «Джузеппе Гарибальди», углубился в чтение захватывающего романа о бесконечных приключениях легендарного вождя неаполитанских «краснорубашечников» Гарибальди.
«Посмотрела она на герцога своими прекрасными синими глазами…»
«А у этой тоже синие глаза, — вспомнил Павел. — Она особенная какая-то, на тех, богатеньких, не похожа, — думал он, — и бегает, как черт».
Углубившись в воспоминания о дневной встрече, Павел не слышал нарастающего шума двигателя; тот дрожал от напряжения, громадный маховик бешено вертелся, и бетонная платформа, на которой стоял он, нервно вздрагивала.
Павка метнул взглядом на манометр: стрелка на несколько делений перемахнула вверх за сигнальную красную линию.
— Ах ты, черт! — сорвался Павел с ящика и бросился к отводящему пар рычагу, повернул его два раза, и за стеной кочегарки сипло зашипел выпускаемый из отводной трубы в реку пар. Опустив вниз рычаг, Павка перевел ремень на колесо, двигающее насос.
Павел оглянулся на Данилу; тот безмятежно спал, широко разинув рот, и выводил носом жуткие звуки.
Через полминуты стрелка манометра возвратилась на старое место.
Расставшись с Павлом, Тоня направилась домой. Она думала о только что прошедшей встрече с этим черноглазым юношей и, сама того не сознавая, была рада ей.
«Сколько в нем огня и упорства! И он совсем не такой грубиян, как мне казалось. Во всяком случае, он совсем не похож на всех этих слюнявых гимназистов…»
Он был из другой породы, из той среды, с которой до сих пор Тоня близко не сталкивалась.
«Его можно приручить, — думала она, — и это будет интересная дружба».
Подходя к дому, Тоня увидела сидящих в саду Лизу Сухарько, Нелли и Виктора Лещинских. Виктор читал. Они, видимо, ожидали ее.
Поздоровалась со всеми, присела на скамью. Среди пустого, легкомысленного разговора Виктор Лещинский, подсев к Тоне, тихо спросил:
— Вы прочли роман?
— Ах да, роман! — спохватилась Тоня. — А я его… — Она чуть не сказала, что книга забыта у озера.
— Ну, как он вам понравился? — Виктор внимательно посмотрел на нее.
Тоня подумала и, медленно чертя носком ботинка по песку дорожки какую-то замысловатую фигуру, подняла голову и посмотрела на него:
— Нет, я начала другой роман, более интересный, чем тот, что вы мне принесли.
— Вот как, — обиженно протянул Виктор. — А кто автор? — спросил он.
Тоня посмотрела на него искрящимися, насмешливыми глазами:
— Никто…
— Тоня, приглашай гостей в комнату, вас ожидает чай! — позвала стоявшая на балконе мать Тони.
Взяв под руки обеих девушек, Тоня направилась к дому. А Виктор, идя сзади, ломал голову над сказанными Тоней словами, не понимая их смысла.
Первое, еще не осознанное, но незаметно вошедшее в жизнь молодого кочегара чувство было так ново, так непонятно волнующе. Оно встревожило озорного, мятежного парня.
Была Тоня дочерью главного лесничего, а главный лесничий был для него все равно, что адвокат Лещинский.
Выросший в нищете и голоде, Павел враждебно относился к тем, кто был в его понимании богатым. К своему чувству подходил Павел с осторожностью и опаской, он не считал Тоню, как дочь каменотеса Галину, своей, простой, понятной и недоверчиво относился к Тоне, готовый дать резкий отпор всякой насмешке и пренебрежению к нему, кочегару, со стороны этой красивой и образованной девушки.
Целую неделю не виделся Павел с дочерью лесничего и сегодня решил пойти на озеро. Пошел нарочно мимо ее дома, надеялся встретить. Медленно идя вдоль забора усадьбы, в самом конце сада заметил знакомую матроску. Поднял лежащую у забора сосновую шишку, бросил ее, целясь в белую блузку.
Тоня быстро обернулась. Заметив Павла, подбежала к забору. Весело улыбнулась, подавая ему руку.
— Наконец-то вы пришли, — обрадовано сказала она. — Где вы пропадали все время? Я была у озера, книгу там забыла. Думала, вы придете. Идите сюда, в сад.
Павка отрицательно махнул головой:
— Не пойду.
— Почему? — Брови ее удивленно поднялись.
— Да отец-то ваш, пожалуй, ругаться станет. Вам же и попадет за меня. Зачем, скажет, такого обормота привела.
— Вы чепуху говорите, Павел, — рассердилась Тоня. — Идите сейчас же сюда. Мой отец никогда ничего не скажет, вот вы сами увидите. Идемте.
Она побежала, открыла калитку, и Павел не совсем уверенно пошел за ней.
— Вы любите читать книги? — спросила она, когда они сели за круглый, вкопанный в землю стол.
— Очень люблю, — оживился Павел.
— Какая из прочитанных книг вам больше всего нравится?
Павел, подумав, ответил:
— «Джузеппа Гарибальди».
— «Джузеппе Гарибальди», — поправила Тоня. — Вам очень нравится эта книга?
— Да, я его шестьдесят восемь выпусков прочел, каждую получку покупаю по пять штук. Вот человек был Гарибальди! — с восхищением произнес Павел. — Вот герой! Это я понимаю! Сколько ему приходилось биться с врагами, а всегда его верх был. По всем странам плавал! Эх, если бы он теперь был, я к нему пристал бы. Он себе мастеровых набирал в компанию и все за бедных бился.
— Хотите, я вам покажу нашу библиотеку? — сказала Тоня и взяла его за руку.
— Ну нет, в дом не пойду, — наотрез отказался Павел.
— Отчего вы упрямитесь? Или боитесь?
Павел посмотрел на свои босые ноги, не блиставшие чистотой, и поскреб затылок:
— А меня мамаша или отец не попрут оттуда?
— Бросьте наконец эти разговоры, или я окончательно рассержусь! — вспылила Тоня.
— Что ж, Лещинский к себе в дом не пускает, в кухне беседует с нашим братом. Я к ним ходил по одному делу, так Нелли даже в комнату не пустила, — наверное, чтобы я им ковры не попортил, черт ее знает, — улыбнулся Павка.
— Идем, идем. — Она взяла его за плечи и дружески втолкнула на балкон.
