— Если у вас есть вопросы…
Настя встала и, к изумлению и негодованию мастера, прямо глядя в лицо журналистки:
— Василий Архипович, эта корреспондентка из газеты «Волна» не интересуется стилем ученичества и работой завода. Не знаю, что ей здесь надо. Недоразумение какое-то…
У Небыловой строптиво расширились ноздри, как осенняя вода, посветлели глаза. Но она с полным самообладанием ответила:
— До свидания, Настя. А то, что мне надо, я услышу от Василия Архиповича.
Настя пришла в бригаду, села возле Галины.
— Ловко у иных получается: раз-два — и прославились. Скоро будем про наш энтузиазм в газетах читать? — спросила Галина.
И вдруг вздернула лупу на лоб.
— Что ты как призрак?
Настя хотела как-нибудь отшутиться, но лицо у нее задрожало, она закусила губу.
— Что ты? Да что ты? Чем она тебя довела? — растерянно зашептала Галина. — На, пососи леденец, помогает. Соси, я всегда леденцами спасаюсь. А не сбегать мне за тебя посчитаться?
С этого дня они подружились.
«За ужином ребята кричали „ура“ и исполняли туш ложками на алюминиевых мисках. Нина Сергеевна сказала, что мы проявляем себя как дикари, а затем предложила, чтобы кто-нибудь сделал сообщение о происшедшем.
Какой смысл, если только и разговору об этом и туш из-за этого?
После ужина мы пошли в поле. Возле вагончиков на много га пшеницу уже убрали. Взошла луна, такая белая, что стерня под ее светом стала похожа на снег.
Мы смотрим теперь на луну другими глазами. Вчера, 14 сентября 1959 года, вторая советская космическая ракета достигла Луны! Я поражен! Луна сегодня особенная и фантастическая, там вулканы, кратеры, лунные моря — где-то там наш вымпел.
У меня приподнятое настроение. Я хочу в будущем добиться чего-нибудь серьезного в области механизации. Непременно добьюсь! Надеюсь, что добьюсь.
Сейчас мы убираем хлеб. Нас соединили в одну бригаду и послали на уборку. Сначала все взбунтовались, что нас кидают с прорыва на прорыв. А теперь поняли, что напрасно предъявляли ультиматум Нине Сергеевне. Хлеб-то не ждет! И от Нины Сергеевны ничего не зависит. Нами распоряжается райком комсомола.
Мы посоветовались и решили, что, если мы не закоренелые свиньи, надо извиниться перед Ниной Сергеевной. Нина Сергеевна неожиданно размягчилась и сняла очки. Оказывается, без очков у нее неуверенные глаза. Но я испортил дело. Потянуло меня за язык сказать, что зря она нам все объясняет и каждую минуту руководит.
Мы живем в шестидесяти километрах от нашего города, очень удобно, в вагончиках. Одно плохо — жрут комары! Днем спят, а вечером начинается их хищная комариная жизнь.
Мы живем в поле. Кругом поле, поле и множество сельскохозяйственной техники, челябинских тракторов и новеньких, очень завидных комбайнов. Километрах в десяти — центральная усадьба. Там культура: баня, электричество, почта и магазинчик, скрывающийся под вывеской: „Силос — это молоко“. В магазинчике продают хлеб, продукты, плащи и шампанское.
Я работаю сменным копнильщиком.
Копнитель — это большой ящик на колесах, прицепленный к комбайну. В него непрерывно сыплется солома. Надо поправлять солому вилами и время от времени нажимать на педаль: солома вываливается из копнителя, на сжатом поле остается копна. Мостик, на котором стоит копнильщик, то есть я, трясет и шатает: комбайн идет медленно, но от оглушительного шума и оттого, что перед глазами непрерывно летит солома, создается впечатление быстрого движения.
Вначале мне даже сны снились про наш сцеп. Без конца ворочаю вилами, а солома льется, и я не могу ее осилить и просыпаюсь…
Однажды в нашей сельскохозяйственной жизни произошел такой эпизод. К нам приехали кинооператоры снимать документальный фильм „Комсомольцы на целине“. Моментально все девочки стали глядеться в зеркальце и вытащили из чемоданов цветные косынки, клипсы и бусы. Борька Левитов прилип к режиссеру и стал клянчить, чтобы его сняли крупным планом и дали посолиднее роль. Борьку режиссер забраковал, а клипсы у девчонок оставил, хотя, по-моему, это нарушает реализм.
На нашу долю выпало изображать не героический труд, а отдых и лирику. Для одной лирической сцены операторы выбрали меня. Сцена состояла в том, что я сидел в тени трактора и заводил патефон, который операторы привезли специально для съемки, а рядом, по замыслу режиссера, должна сидеть девушка, перебирать пластинки и нежно на меня поглядывать. По роковой случайности девушкой оказалась Лилька Синяева, мы еще с девятого класса принципиально расходимся с ней по всем вопросам. Лилька томно на меня глядела и шептала: „Теперь весь Советский Союз подумает, что я в тебя влюблена“.
Когда съемка нашего веселья и отдыха кончилась и операторы поскакали дальше, ребята развеселились и стали представлять юмористические балетные номера. Все хохотали, даже Нина Сергеевна покатывалась.
Здесь каждый день узнаешь что-то новое, никогда не испытанное.
Видишь то, чего в городе за весь век не увидишь: тьма тушканчиков, полевых мышей, зайцев, ласок, лисиц! Ночью тишина только кажется. Что-то шуршит, посвистывает, вздыхает и дышит.
Один раз шофер Петя позвал меня после ночной смены: „Айда! Махнем в поле развеять душу“.
Мы поехали по накатанной полевой дороге, колеса будто плывут, без толчка, а впереди и со всех сторон будто море без берегов и громадная, одинокая луна в громадном небе.
Мы мчались, как на гонках в американском кино, и вдруг в свете фар увидели на дороге лисицу. Она бежала впереди, рыжая, с длинным рыжим хвостом, почти летела над землей. Мы с Петей потеряли рассудок от спортивного азарта, догоняя ее. Но она нас перехитрила и юркнула с дороги в сторону, а мы промчались вперед. Потом я заснул, как камень, а утром зверски хотел есть, и почему-то весь день было весело. Здесь все веселит, хотя работать тяжело. Тяжело, но чувствуешь себя бодрым, упорным.
Я пишу, как в „Комсомольскую правду“, остается закончить призывом: „Приезжайте к нам на целину!“
Только редко удается читать. Только один раз я прочитал одну книжку, и то благодаря дождю. Все было жаркое солнце, и вдруг на целые сутки зарядил дождь. Мы обрадовались, что можно отоспаться, а после я увидел на койке у одного из ребят книжку и — цап! Оказалось — стихи. Я читал про себя и вслух, без конца. Ребята притихли, и у нас в вагончике стало задумчиво, а дождик все сеял.
Стихи не выходят у меня из головы.
Но память прошлое хранит,
Душа моя к тебе стремится…
Так, вздрогнув,
Все еще летит
Убитая в полете птица…
С целинным приветом
Дмитрий Лавров».Настя носила Димкины письма в кармане халата или в сумочке, когда после смены оставляла халат в раздевалке. Они всегда были с ней.
Опять Настя не знала обратного адреса. Они не в городе.
…Полевой стан в шестидесяти километрах от города. Во все стороны от стана пшеница высотою до плеч, на сотни га все залито пшеницей. Куда ни глянь, желтоватое море, и Димкин комбайн идет и идет…
А Лилька Синяева — дура. Впрочем, посмела бы она влюбиться в Димку! Впрочем, ведь это известный Лилькин прием: выпяливать глаза и говорить дерзости, а па самом деле закидывать удочку. У нее с языка не сходит: «Мальчики!» — и больше ничего на уме.
Почему, почему, почему Настя не там, когда ей хочется перелопачивать зерно на току, жить в вагончике и слушать, как ночами что-то шуршит и вздыхает в сжатом поле и луна стоит над полем и льет белый свет, такой белый, что кажется, на стерню пал иней? Хочется работать там на току, или комбайне, или где-нибудь еще, а ночью гнаться вместе с Димкой за рыжей лисицей на Петиной машине. И говорить о второй космической. И ведь Настя помнит, как он целовал ее на площадке.
Она без конца представляла нарисованные Димкой картины и сочиняла к ним продолжения, не удостаивая вниманием Лильку Синяеву, хотя скоро, может быть, эту Лильку Синяеву узнает по кино весь Советский Союз.
Настя была поглощена своими мыслями, поэтому за столиком Галины Корзинкиной царило молчание. Обе усердно делали дело: монтаж анкерной вилки. За пять минут у Галины пять операций, у Насти одна. Для ученицы достаточно, почти хорошо.
«После уборки вас отправят еще на прорыв, когда-то вы доберетесь до строительства нашего города, а ты шлешь письма без обратного адреса».
Настя думала, думала, а в душе повторялось как музыкальный аккорд: «Но память прошлое хранит…» — и она тихонько смеялась, хотя после идут грустные строки. После — трагические строки о птице, убитой в полете.
Скоро наступит глубокая осень, заскрипит снегами зима, и все дальше Димкин Целинный город от Насти, все невозможней! Когда-то придет новое лето! У Димки нет даже ее фотографической карточки. «Но память прошлое хранит…» Но нет, надо быть реалистом. Наступит зима, и все понемножку забудется. Нет, я никогда не забуду. Я помню «Пушкинский вальс».
