— И вилкой, пожалуйста,— добавил Борменталь.
Шариков длинно вздохнул и стал ловить куски осетрины в густом соусе.
— Я еще водочки выпью,— заявил он вопросительно.
— А не будет ли вам? — осведомился Борменталь.— Вы в последнее время слишком налегаете на водку.
— Вам жалко? — осведомился Шариков и глянул исподлобья.
— Глупости говорите…— вмешался суровый Филипп Филиппович, но Борменталь его перебил:
— Не беспокойтесь, Филипп Филиппович, я сам. Вы, Шариков, чепуху говорите, и возмутительнее всего то, что говорите ее безапелляционно и уверенно. Водки мне, конечно, не жаль, тем более что она и не моя, а Филиппа Филипповича. Просто это — вредно. Это раз, а второе — вы и без водки держите себя неприлично.
Борменталь указал на заклеенный буфет.
— Зинуша, дайте мне, пожалуйста, еще рыбы.
Шариков тем временем потянулся к графинчику и, покосившись на Борменталя, налил рюмочку.
— И другим надо предложить,— сказал Борменталь,— и так: сперва Филиппу Филипповичу, затем мне, а в заключение — себе.
Шариковский рот тронула едва заметная сатирическая улыбка, и он разлил водку по рюмкам.
— Вот все у нас как на параде,— заговорил он,— салфетку туда, галстух — сюда, да «извините», да «пожалуйста», «мерси», а так, чтобы по-настоящему,— это нет. Мучаете себя, как при царском режиме.
— А как это «по-настоящему» — позвольте осведомиться?
Шариков на это ничего не ответил Филиппу Филипповичу, а поднял рюмку и произнес:
— Ну, желаю, чтоб всё…
— И вам также,— с некоторой иронией отозвался Борменталь.
Шариков выплеснул водку в глотку, сморщился, кусочек хлебца поднес к носу, понюхал, а затем проглотил, причем глаза его налились слезами.
— Стаж,— вдруг отрывисто и как бы в забытьи проговорил Филипп Филиппович.
Борменталь удивленно покосился:
— Виноват?..
— Стаж,— повторил Филипп Филиппович и горько качнул головой,— тут уж ничего не поделаешь! Клим!..
Борменталь с чрезвычайным интересом остро вгляделся в глаза Филиппа Филипповича.
— Вы полагаете, Филипп Филиппович?
— Нечего и полагать. Уверен в этом.
— Неужели…— начал Борменталь и остановился, покосившись на Шарикова. Тот подозрительно нахмурился.
— Später… [3] — негромко сказал Филипп Филиппович.
— Gut [4],— отозвался ассистент.
Зина внесла индейку. Борменталь налил Филиппу Филипповичу красного вина и предложил Шарикову.
— Я не хочу, я лучше водочки выпью.— Лицо его замаслилось, на лбу проступил пот, он повеселел. И Филипп Филиппович несколько подобрел после вина. Его глаза прояснились, он благосклоннее поглядывал на Шарикова, черная голова которого в салфетке сидела, как муха в сметане. Борменталь же, подкрепившись, обнаружил склонность к деятельности.
— Ну-с, что же мы с вами предпримем сегодня вечером? — осведомился он у Шарикова.
Тот поморгал глазами и ответил:
— В цирк пойдем, лучше всего.
— Каждый день в цирк? — довольно благодушно заметил Филипп Филиппович.— Это довольно скучно, по-моему. Я бы на вашем месте хоть раз в театр сходил.
— В театр я не пойду,— неприязненно отозвался Шариков и перекрестил рот.
— Икание за столом отбивает у других аппетит,— машинально сообщил Борменталь.— Вы меня извините… Почему, собственно, вам не нравится театр?
Шариков посмотрел в пустую рюмку, как в бинокль, подумал и оттопырил губы.
— Да дурака валяние… Разговаривают, разговаривают… Контрреволюция одна!
Филипп Филиппович откинулся на готическую спинку и захохотал так, что во рту у него засверкал золотой частокол. Борменталь только повертел головой.
— Вы бы почитали что-нибудь,— предложил он,— а то, знаете ли…
— Я уж и так читаю, читаю…— ответил Шариков и вдруг хищно и быстро налил себе полстакана водки.
— Зина! — тревожно закричал Филипп Филиппович.— Убирай, детка, водку, больше не нужна! Что же вы читаете? — В голове у него вдруг мелькнула картина: необитаемый остров, пальма и человек в звериной шкуре, в колпаке. «Надо будет Робинзона…»
— Эту… как ее… переписку Энгельса с этим… как его, дьявола… с Каутским.
Борменталь остановил на полдороге вилку с куском белого мяса, а Филипп Филиппович расплескал вино. Шариков в это время изловчился и проглотил водку.
Филипп Филиппович локти положил на стол, вгляделся в Шарикова и спросил:
— Позвольте узнать, что вы можете сказать по поводу прочитанного?
Шариков пожал плечами.
— Да не согласен я.
— С кем? С Энгельсом или с Каутским?
— С обоими,— ответил Шариков.
— Это замечательно, клянусь богом! «Всех, кто скажет, что другая!..» А что бы вы, со своей стороны, могли предложить?
— Да что тут предлагать… А то пишут, пишут… конгресс, немцы какие-то… голова пухнет! Взять все да и поделить…
— Так я и думал! — воскликнул Филипп Филиппович, шлепнув ладонью по скатерти.— Именно так и полагал!
— Вы и способ знаете? — спросил заинтересованный Борменталь.
— Да какой тут способ,— становясь словоохотливее после водки, объяснил Шариков,— дело нехитрое. А то что ж: один в семи комнатах расселся, штанов у него сорок пар, а другой шляется, в сорных ящиках питание ищет.
— Насчет семи комнат — это вы, конечно, на меня намекаете? — горделиво прищурившись, спросил Филипп Филиппович. Шариков съежился и промолчал.
— Что же, хорошо, я не против дележа. Доктор, скольким вы вчера отказали?
— Тридцати девяти человекам,— тотчас ответил Борменталь.
— Гм… Триста девяносто рублей. Ну, грех на троих мужчин. Дам — Зину и Дарью Петровну — считать не станем. С вас, Шариков, сто тридцать рублей, потрудитесь внести.
— Хорошенькое дело,— ответил Шариков, испугавшись,— это за что такое?
— За кран и за кота! — рявкнул вдруг Филипп Филиппович, выходя из состояния иронического спокойствия.
— Филипп Филиппович! — тревожно воскликнул Борменталь.
— Погодите! За безобразие, которое вы учинили и благодаря которому сорвали прием! Это нестерпимо! Человек, как первобытный, прыгает по всей квартире, рвет краны!.. Кто убил кошку у мадам Полласухер? Кто…
— Вы, Шариков, третьего дня укусили даму на лестнице! — налетел Борменталь.
— Вы стои́те!..— кричал Филипп Филиппович.
— Да она меня по морде хлопнула! — взвизгнул Шариков,— у меня не казенная морда!
— Потому что вы ее за грудь ущипнули! — закричал Борменталь, опрокинув бокал,— вы стои́те!..
— Вы стоите на самой низшей ступени развития! — перекричал Филипп Филиппович.— Вы еще только формирующееся, слабое в умственном отношении существо, все ваши поступки чисто звериные, и вы, в присутствии двух людей с университетским образованием, позволяете себе, с развязностью совершенно невыносимой, подавать какие-то советы космического масштаба и космической же глупости о том, как все поделить, и вы в то же время наглотались зубного порошку!..
— Третьего дня,— подтвердил Борменталь.
— Ну, вот-с,— гремел Филипп Филиппович,— зарубите себе на носу… кстати, почему вы стерли с него цинковую мазь?.. что вам надо молчать и слушать, что вам говорят! Учиться и стараться стать хоть сколько-нибудь приемлемым членом социального общества! Кстати, какой негодяй снабдил вас этой книжкой?
— Все у вас негодяи,— испуганно ответил Шариков, оглушенный нападением с двух сторон.
— Я догадываюсь! — злобно краснея, воскликнул Филипп Филиппович.
— Ну что же… Ну, Швондер и дал. Он не негодяй. Чтоб я развивался.
— Я вижу, как вы развились после Каутского! — визгливо и пожелтев, крикнул Филипп Филиппович. Тут он яростно нажал кнопку в стене.— Сегодняшний случай показывает это как нельзя лучше! Зина!
— Зина! — кричал Борменталь.
— Зина! — орал испуганный Шариков.
Зина прибежала бледная.
— Зина! Там, в приемной… Она в приемной?
— В приемной,— покорно ответил Шариков,— зеленая, как купорос.
— Зеленая книжка…
— Ну, сейчас палить! — отчаянно воскликнул Шариков.— Она казенная, из библиотеки!!
— Переписка называется… как его?.. Энгельса с этим чертом… В печку ее!
Зина повернулась и улетела.
— Я бы этого Швондера повесил, честное слово, на первом же суку! — воскликнул Филипп Филиппович, яростно впиваясь в крыло индюшки.— Сидит изумительная дрянь в доме, как нарыв. Мало того, что он пишет всякие бессмысленные пасквили в газетах…
Шариков злобно и иронически начал коситься на профессора. Филипп Филиппович в свою очередь отправил ему косой взгляд и умолк.
«Ох, ничего доброго у нас, кажется, не выйдет в квартире»,— вдруг пророчески подумал Борменталь.
Зина внесла на круглом блюде рыжую с правого и румяную с левого бока бабу и кофейник.
