Ингусу понравилось предложение отца. Но на чем начать учиться играть? Ведь он еще не пробовал играть ни на одном инструменте. Неплохо бы играть на мандолине, как штурман «Дзинтарса», но этот инструмент казался Ингусу слишком незначительным. Купить гитару — нужно уметь хорошо петь, а если голоса нет? Гармонь? Это подходящее дело, и если бы удалось научиться хорошо играть, он почувствовал бы себя настоящим мужчиной и на море, и на суше.
Ингус остановился на гармони. Отец ничего не имел против, и, когда «Дзинтарс» вернулся с новым грузом в Англию, капитан купил сыну прекрасную гармонь. Немедленно началось обучение. В первые же дни Ингус научился играть несложные песенки. Когда дело дошло до применения басов и игры всеми десятью пальцами, тут пришлось попотеть.
На помощь пришел Микелис Галдынь, у которого тоже была гармонь. Он помог Ингусу овладеть тайнами игры.
Зитару представлялась возможность получить в Англии выгодные грузы для Южной Африки и вест-индских островов, но он предпочел взять уголь для Риги и вернуться домой. Нельзя сказать, чтобы это было вызвано необходимостью вовремя привезти Ингуса к началу занятий в училище, — мальчик мог добраться до Риги и на пароходе, где капитаном служил друг Зитара. Очевидно, у капитана имелись какие-то другие, более веские причины, заставлявшие его поспешить с возвращением на родину.
В середине сентября «Дзинтарс» приближался к родному берегу. В жизни моряков произошла обычная в этих случаях перемена. Они стали дружнее, словно бы сроднились, и чувствовали себя членами одной семьи. Матросы перестали дразнить своих младших товарищей; кок Робис и штурман достигли взаимопонимания, а старый Кадикис перестал ворчать на Яна Силземниека. Во время плавания команда находилась как бы в состоянии постоянной борьбы с начальством, а теперь все сгладилось, острые углы исчезли и все происходившее приобрело мягкий оттенок обычных моряцких проделок. Вспоминая о них, и матросы, и командир весело смеялись. Капитан Зитар после памятной ночи в Бискайском заливе оставил в покое Яна Силземниека, но сказать, что они совсем забыли о вражде, нельзя было. Встречаясь на палубе, они не смотрели друг на друга.
Наконец «Дзинтарс» бросил якорь в родном порту, Зитар, сдав груз, рассчитался с командой и, поставив судно на прикол, уехал с Ингусом домой. Ян Силземниек еще раньше, как только «Дзинтарс» вошел в порт, взял расчет и поспешил восвояси. Микелису Галдыню посчастливилось устроиться на какой-то пароход и избегнуть таким образом зимней безработицы. Поэтому Зитар с сыном возвращались без попутчиков.
1
Андрей Зитар и Ингус возвращались домой на моторной лодке. Когда они сошли на берег, было еще светло. Побережье с множеством рыбачьих лодок, ряды кольев для просушки сетей, пустые бочки из-под салаки, заросшие мхом шалаши для сетей, обмелевшее устье реки и прибрежные холмы, затянутые мятой, — все это в свое время казалось Ингусу большим, значительным, как мир. Теперь у него появилось ощущение, будто он попал в царство гномов — такая вокруг тишина, такие здесь люди. И словно все стало меньше, дорога через дюны кажется не больше песчаной тропинки. Кто сократил до таких размеров этот мирок? Кто сузил берега реки и самую реку? Ведь когда-то она была такой могучей, широкой, и старая лодка покачивалась на ее темной поверхности, словно корабль.
— Ингус, как ты себя чувствуешь? — спросил Зитар, когда впереди показались купы деревьев родной усадьбы. — Где тебе больше нравится: на корабле или дома?
Ингус и сам не мог еще решить, чему отдать предпочтение. На корабле, конечно, веселее, жизнь разнообразней, каждый день приносит что-нибудь новое, занимательное, здесь же все оставалось таким, как прежде. Вырытая в склоне горы рыбокоптильня, зеленый холмик погреба, помойка со старыми калошами, железными обручами, щетками для мытья посуды, колесными спицами и прочим хламом — все это в прежнее время использовалось в играх. И не Янка ли с Карлом сколачивают скворечню там, за каретником? Ну, конечно, они! Молотка у них нет, они бьют просто булыжником, а гвозди старые, ржавые. Глупенькие, какой же скворец ищет теперь скворечню?
Тропинка вела мимо каретника. Маленькие труженики так углубились в работу, что не заметили появления отца и брата, и, когда капитан крикнул сыновьям: «Помогай бог!» — они вздрогнули, не зная, что делать от смущения.
— Даже руки не хотите подать? — спросил Зитар.
Первым пришел в себя Карл и робко, боясь выказать радость, приблизился к гостям. Отвернувшись в сторону, он застенчиво подал отцу руку. Маленький Янка, солидно шагая, подошел вплотную и с недоверием уставился на Ингуса: и похож, и не похож этот молодец на старшего брата. Костюм, как у взрослого парня, новая шапка, на шее клетчатый шелковый платок и морской мешок за плечами, в остальном все тот же. Что же касается отца, то здесь не было сомнений — его можно узнать издали.
Ингусу все казалось непривычным. Живя вместе с братьями и остальными домочадцами, не нужно было с ними здороваться. Сегодня необходимо было это сделать. Но как странно звучит слово «здравствуй», сказанное собственному брату, и как неудобно протянуть ему руку! Младшие братья тоже, видимо, почувствовали это, и всем троим вдруг стало неловко.
Наконец все неприятные формальности совершились, и компания направилась к дому: Ингус с Карлом впереди, Зитар, за руку с Янкой, за ними.
— Ну, как там было? — спросил Карл. — Верно, что в Северном море волны высотою с церковь?
— Бывают даже и выше, — тихо сказал Ингус, убедившись предварительно, что отец не слышит их разговора. Затем шепотом добавил: — Я там видел дельфинов. Прыгают в воде и пускают вот такие фонтаны.
— И ты тоже салаку кормил?
— Ничуть. Я хорошо переношу море. А знаешь, у меня здесь что-то есть, — Ингус многозначительно указал на руки. — Я потом покажу. Только не говори Эрнесту.
— Не скажу. Эрнест еще в школе: опять оставили без обеда. А Эльза нарисовала наш «Дзинтарс».
Их беседу прервал старый Амис. Не обращая внимания на новый костюм Ингуса, он встал на задние лапы, пытаясь лизнуть друга в лицо. Бранить его сегодня казалось неудобным, но нельзя же ему позволить пачкать костюм.
— Ну, успокойся, ты хороший, да, да, очень хороший, только немножко глупенький, — Ингус ласково оттолкнул собаку. Он любовался теперь флаг-мачтой. Эх, сбросить бы мешок да взлететь по ступенькам до реи, показать мальчикам, как это делают матросы! Если бы не было поблизости отца… Ничего, и после успеется! Хорошо, если бы и мать увидела.
— Что у тебя такое четырехугольное в мешке? — поинтересовался Карл.
— Погоди, скоро увидишь, — Ингус зарделся от радости, вспомнив гармонь. Черт побери, как все-таки приятно вернуться домой с такой массой новых вещей! Жаль, что не научился курить и не купил гнутую английскую трубку. Эрнест лопнул бы от зависти! Стоп, молодой моряк! Ты больше не принадлежишь себе. В дверях показались все домашние: Ильза, Криш, мать и остальные. Все чему-то радуются, улыбаются и чуточку стесняются, да и сам ты покраснел до корней волос.
Ну, теперь начнется! С другими еще ничего, можно подать руку и сказать «здравствуй», а вот мать придется поцеловать. Оно бы ничего, мать хорошая, но на что это будет похоже, если мужчина и вдруг… целуется. Почему нельзя поздороваться так же, как с другими? А если уж это непременно надо, то позже, когда никто не увидит. Вот тебе и раз: Эльза тоже чмокает его в щеку. Наверно, у всех женщин такая привычка. Ну что они в этом видят хорошего? И нет им дела до того, что переживает мужчина.
Покончено и с этим. Молодой моряк может сесть за стол. Словно предчувствуя возвращение путешественников, мать сварила из петуха суп с клецками.
— Ешь, как следует, сынок, — приговаривает она. — Я тебе подолью еще.
С лица ее не сходит улыбка. Она с гордостью смотрит на взрослого сына. Как он загорел! Какие у него сильные красные руки! Он ходил в Англию, в Испанию! На душе ее теплеет, глаза застилают слезы. Ингус замечает это, и ему становится не по себе, он опускает глаза, а кусок вкусной петушиной ножки застревает в горле. Все очень хорошо, не случилось ничего плохого. Следовало бы радоваться и смеяться, но не смешно. И опять все тот же вопрос:
— Так где же все-таки лучше: дома или на судне?
К чему такое спрашивать? Точно они не знают, что нигде не бывает так уютно, приятно и тепло, как в Зитарах, но разве об этом скажешь? Ингус пожимает плечами.
— На судне у нас была целая бочка изюма… — шепчет он Карлу. — Я ел, сколько хотел.
— А ты не захватил с собой?
— Нет. Мне не во что было насыпать. Зато у меня есть банка сгущенного молока.
У маленького Янки загораются глаза: он еще помнит этот сладкий тягучий напиток, привезенный однажды отцом.
