Ему было очень тяжело. Несмотря на то, что почти все коммунисты проголосовали против предложения Сологуб, его все же не оставляла мысль о том, что вынесенное ему взыскание незаслуженно.
«„Аморальное поведение“… „Мещанские взгляды“… — вспоминал Яков. — Неужели они действительно считают, что это так? Почему я мещанин? Потому что все отдавал семье, детям?»
Он представил себе дочек, и ему стало очень жаль их.
«Поймут ли они меня когда-нибудь?» — спрашивал себя Яков, думая о том, что все равно разведется с Ниной и будет жить отдельно. Нина, конечно, не отдаст ему Галочку, хотя бы потому, что он так любит младшую дочку. А как суд? Может ли суд отдать ему Галочку?
«„Мещанин!“ — снова вспоминает он слова Сологуб. — И за что она так ненавидит меня? Что я ей сделал?»
Горбатюк старался припомнить, что плохого он сделал Сологуб. Кажется, ничего. Еще недавно, когда Степанида Никитична принесла не совсем удачно написанную заметку, он вызвал ее к себе и долго сидел вместе с ней, правя написанное. Разве она не благодарила его тогда? А сегодня: «Мещанин!», «Исключить из партии!»
В коридоре ходили, разговаривали, смеялись его товарищи. Он слышал басок Холодова, веселый голос Степаниды Никитичны и чувствовал себя очень одиноким.
Зайдя в кабинет, Яков не зажег света, который сейчас только раздражал бы его. Однако и царившая здесь полутьма не приносила успокоения. Время от времени по улице проезжали машины, отбрасывая на противоположную стену мертвый, неприятный свет, и Горбатюк закрывал глаза, чтобы не видеть его.
— Яков Петрович, можно?
Это Головенко. Он остановился на пороге, и фигура его четко вырисовалась в светлом прямоугольнике двери.
— Что тебе?
— Ты почему в темноте сидишь? — словно не слыша его вопроса, спросил Головенко.
— Так…
— Ты домой не идешь, Яков Петрович?
— Нет.
— А может быть, пойдешь ко мне?
— Нет. Оставь меня…
Головенко немного постоял, видимо не зная, что ему дальше делать. Потом медленно пошел к двери, еще надеясь, что Горбатюк передумает и позовет его. Он так осторожно прикрыл за собой дверь, точно Яков был тяжело болен.
«Начинается! — с насмешкой подумал Горбатюк. — Но от этого мне нисколько не легче».
Дверь снова отворилась, и в кабинет вошел Руденко.
— Ты почему без света? — повторил он вопрос Головенко.
— Вы и так мне насветили! — буркнул в ответ Горбатюк.
— Хо-хо-хо! — добродушно засмеялся Николай Степанович. — Так, говоришь, — насветили? Хо-хо-хо!
Он повернул выключатель и сел в кресло. Умащивался с таким видом, будто собирался век просидеть в нем.
— Вы что, сговорились? — спросил Горбатюк, со злостью глядя на Руденко.
— Кто?
— Вы! Головенко, ты, другие… Что вам еще нужно от меня? Оставите вы меня сегодня в покое?
— Не оставим, — ответил Руденко, спокойно глядя на Горбатюка своими небольшими глазами.
— Что я, ребенок вам?
— Хуже. Ребенок водки не пьет…
Вся злость Якова разбивалась о несокрушимое спокойствие Руденко. Впрочем, он никогда не мог по-настоящему сердиться на этого человека, и нараставшее в нем в течение многих часов раздражение начинало угасать. К тому же он был слишком измучен для того, чтобы сердиться.
— Зачем я тебе? — уже более миролюбиво спросил он.
— Пойдем ко мне.
— Я здесь буду ночевать.
— Здесь нельзя.
— Ну… домой пойду.
— И домой нельзя.
— Почему?
— Потому что опять с Ниной поссоришься.
Руденко умолк, со спокойной уверенностью ожидая, пока Яков согласится пойти с ним. И Яков понял, что он будет сидеть здесь хоть до утра.
— Ну что ты за человек! — сказал он, доставая шляпу. — Ну зачем я тебе сейчас?
Сегодня ему, видно, не суждено было делать то, что хотелось! Собирался обоснованно выступить на собрании — не сумел. Хотел остаться один — не устоял…
«И чего я туда иду? — сердито спрашивал себя Яков, поглядывая на молча шагавшего рядом с ним Руденко. — На экскурсию к себе ведет, или как? В хороший колхоз из плохого?»
Вспомнил Веру Ивановну, жену Руденко. Она работала учительницей в школе, находившейся недалеко от его дома. Он часто встречался с ней, идя утром на работу. Всегда уравновешенная, спокойная, она чем-то напоминала своего мужа и в то же время была по-женски милее и сердечнее.
Но как ни нравилась Якову Вера Ивановна, он не хотел сейчас встречаться и с ней.
— Мы твоей жене спать не дадим, — как бы невзначай заметил он, но Руденко сразу же успокоил его:
— А мы ее и не будем будить. Мы тихонько…
— Вы не правы были! Не правы! Не я виноват в том, что произошло между мной и Ниной. И я не мог кривить душой — обещать то, чего не собираюсь делать…
Помешивая давно остывший чай, Руденко молчит.
Горбатюку уже кажется, что он соглашается с ним, и ему хочется окончательно убедить Руденко, что прав он, Яков — прежде всего для того, чтобы самому убедиться в своей правоте.
Он первый не выдержал и начал говорить о собрании, хоть Руденко и избегал разговора на эту тему. Как больной говорит лишь о своей болезни, в наивном эгоизме предполагая, что это должно интересовать других не меньше, чем его самого, так и Яков не мог молчать о том, что мучило его.
— Знаешь, давай-ка лучше спать, — сказал Николай Степанович, подымаясь и убирая со стола посуду.
— Ты не хочешь меня слушать? — обиделся Яков.
— Я вот что тебе скажу, Яша, — с необычной теплотой в голосе ответил Руденко. — Тебе сейчас очень тяжело. Но не настраивай себя против товарищей. Не нужно это. По себе знаю.
— По себе? — скептически усмехнулся Яков.
— Всякое, брат, бывало, — просто ответил Руденко. — Давай-ка лучше ложиться…
Они легли в отдельной комнате. Диван был мягкий, свежее белье приятно холодило тело. Яков лежал, вытянув руки вдоль одеяла, как в детстве, и чувствовал, что долго не сможет заснуть. Привык в трудных случаях жизни все обдумывать, анализировать. А сегодня разве мало оснований для подобных размышлений? Разве мало ему наговорили товарищи?
Николаю Степановичу тоже, видно, не спалось. Он все ворочался, и даже пружины стонали под ним.
— Сложная все-таки штука жизнь! — неожиданно сказал Горбатюк. — Вот и с женитьбой. Как в лотерее! Купил билет — и не знаешь: проиграешь или выиграешь…
— Вот видишь, как ты на все смотришь! — с упреком произнес Руденко. — Выиграл, проиграл… Не так нужно на жизнь смотреть.
— А как?
— Знаешь, в чем твоя основная ошибка?
— Уже наслушался сегодня! В том, что Нину к плите приковал, на работу не посылал…
— Вот и опять ты ничего не понимаешь! — услышав насмешливую нотку в голосе Якова, с досадой сказал Николай Степанович.
— Ну, а если я обеспечивал семью? — горячо заговорил Яков, высказывая сейчас все то, что не сумел сказать на собрании. — Если я приносил домой все деньги и хотел лишь одного: чтобы дома у меня всегда был вовремя приготовлен обед, чтобы дети мои были умыты и накормлены, чтобы в комнатах было чисто и уютно… Неужели я не заслужил этого, не имею на это права?
— Имеешь право. А жена?
— Что жена?
— А жена как? Должна только обслуживать тебя, только уют тебе создавать?
— Хотя бы и так! — уже сердясь, ответил Горбатюк.
— И что же вышло из этого?
— Так это ведь случай! Дикий, нелепый случай!..
— А мне кажется, что не случай, — задумчиво ответил Руденко. — Нельзя в наше время строить семью так, как ты строил… Разве только из-за денег должна работать жена? Она прежде всего не должна от жизни, от людей отрываться.
— Да ты ведь тоже свою жену дома оставить хотел, — не удержался, чтобы не уколоть товарища, Яков.
— Было такое, хотел, — подтвердил Николай Степанович. — Да, я говорил ей: «Трудно тебе, Веруся. Бросай работу, я один смогу семью обеспечить…» И знаешь, что она мне ответила? Она спросила меня: «А ты остался бы дома? Бросил бы работу?» — «Нет». — «Так почему же ты хочешь, чтобы я это сделала?» Такой же вопрос сейчас перед тобой поставить нужно. Смог бы ты остаться дома, поменяться с Ниной?
— Ты что, в юбку меня нарядить хочешь?
— А чем Нина хуже тебя? Почему ты лишил ее всего самого интересного, самого содержательного в жизни? Ведь подумать только: восемь лет здоровая, молодая женщина со средним образованием занималась только кухней, хотя имела все возможности учиться или работать. Восемь лет она вертелась в этом колесе, которое ты называешь семейным счастьем, и завертелась до того, что ей уже кажется: за этим колесом и жизни нет.
— А о детях ты забыл? Ведь детей же нужно воспитывать!
— Ну, о воспитании детей тебе сегодня Степанида Никитична правильно сказала… А разве ты не должен воспитывать своих детей? Почему ты все на жену перекладываешь? И, кроме того, для детей работающих родителей ясли, детские сады существуют…
