первого срока, потому что люди на передовой обносились; потом вызывал авиаторов и артиллеристов, а весь вечер подписывал наградные листы.
Зато ночью, впервые за долгое время, он не торопясь попарился в бане и, хотя после этого не проспал и четырех часов, чувствовал себя сегодня помолодевшим и бодрым. Он сидел в заправленной в бриджи нательной рыжей байковой рубашке, расстегнутой на широкой, сильной шее, пил чай и наслаждался окружающей чистотой, запахом свежеобтесанных бревен, отсутствием пыли, песка, комаров, ветра и даже солнца.
Сегодняшний день был спланирован так, чтобы соединить необходимое с приятным; командующий решил с утра не спеша объехать части, расположенные вдоль границы, и думал об этой поездке с удовольствием – войска были в праздничном настроении, а синоптики сулили хорошую погоду. Оставалось лишь допить чай и ровно в семь принять перед отъездом начальника разведотдела.
– Разрешите войти, – сказал Шмелев, притворяя дверь.
– Входите. Садитесь, – командующий взглянул на часы, на них было без пяти семь. – Что-то у вас в разведке часы вперед забегают.
– Такая уж наша служба, – сказал Шмелев.
Командующий насмешливо кашлянул, снял с никелированного крючка гимнастерку и ремень и пошел за занавеску – одеться.
– Чаю хотите? – спросил он, вернувшись.
– Спасибо, товарищ командующий. Пил.
– Тогда докладывайте.
Шмелев, который ночью по телефону только в двух словах сообщил, что взят пленный, подробно рассказал обстоятельства уничтожения диверсионной группы.
Командующий нажал кнопку звонка. Вошел адъютант.
– Соедини меня с Апухтиным, – сказал командующий адъютанту и, жестом задержав его, обратился к Шмелеву: – Данилов в каком госпитале? У Апухтина?
– Очевидно, – запнувшись, ответил Шмелев. – Я не выяснил.
– А куда ранен, знаете?
– Ранение тяжелое, – неуверенно отозвался Шмелев, в спешке перед началом допроса пропустивший мимо ушей лишние, как ему тогда показалось, подробности, рассказанные Артемьевым.
Командующий повернулся к адъютанту и, повторив, чтобы тот соединил его с Апухтиным, приказал вызвать Артемьева.
– Может, хоть от него толком узнаю о Данилове, – сказал командующий Шмелеву, когда адъютант вышел.
Шмелев виновато промолчал.
– А теперь главное – что показывает пленный?
Шмелев изложил ход допроса.
– Пленный просил гарантировать ему жизнь и неоглашение в печати его имени в связи с показаниями, которые он даст: оглашение будет грозить ему военным судом после репатриации.
– Надеется на репатриацию? – спросил командующий
– Да.
– Ну и прав. В конце концов, наверное, обменяемся. Дали ему гарантию?
– Дал.
– Как он после этого?
Протокол допроса, захваченный с собой Шмелевым, представлял собой целую пачку мелко исписанных листов.
Командующий выслушал запись ответов на основные вопросы. В числе других сведений пленный сообщал, что штабом Квантунской армии отдано приказание в ближайшие недели подтянуть в район Халхин-Гола восемь дивизий.
– По-моему, врет, – сказал командующий. – Набивает себе цену. Чем это вы его так запугали?
– Сам перепугался. Какого-нибудь командира пехотной роты днями допрашиваешь – слова не добьешься, а этот, казалось бы, три года служил в контрразведке, а разговорился, как баба на базаре.
– Вот именно, что служил в контрразведке, – кивнул командующий. – Какой-нибудь садист, наверное. Загонял другим булавки под ногти, а теперь воображение играет: как бы на нем самом не попробовали. Что, не так разве?
– Так точно, – поспешил согласиться Шмелев.
– Может, и не так уж точно, – подтрунивая над поспешностью Шмелева, сказал командующий, – но примерно так… А как ваше собственное мнение насчет этих восьми дивизий?
– Товарищ командующий, капитан Артемьев по вашему приказанию явился, – доложил Артемьев, входя и останавливаясь на пороге.
– Здравствуйте. Заходите, – сказал командующий, глядя на его заспанное лицо. – Выспались?
– Выспался, товарищ командующий!
Командующий ухмыльнулся этой явной лжи и несколько секунд молча смотрел на капитана. Капитан, судя по его лицу, не был испуган внезапным вызовом. Это понравилось командующему: он уважал людей, не боявшихся его.
– Что же, – обратился он к Артемьеву, хмуря брови, – значит, как доложил мне полковник Шмелев, задание выполнили не полностью?
– Так точно, товарищ командующий, – отчеканил Артемьев. – Если бы не капитан Данилов, одни бы трупы привезли.
– Да, – сказал командующий, – поимка диверсантов – это вам не стрельбище. Японского радиста, говорят, с двухсот метров сняли и отправили на тот свет вместе с устным кодом?
– Так точно, товарищ командующий, виноват. – Артемьев не пробовал да и не желал оправдываться.
– Доложите мне о Данилове. Подробно: куда ранен, как самочувствие, когда и куда вывезли?
Рассказ Артемьева прервал вошедший адъютант:
– Товарищ командующий, военврач первого ранга Апухтин у телефона.
Командующий взял трубку.
– Здравствуйте, товарищ Апухтин. Во-первых, поздравляю с присвоением звания бригвоенврача. Во-вторых, говорят, мой Данилов у вас. Когда вы мне его на ноги поставите?
Он долго и внимательно слушал Апухтина, видимо несколько раз желая прервать его, но всякий раз воздерживаясь.
– Если лежать больше двух месяцев, при первой возможности отправляйте в Читу, – наконец сказал он. – А то у вас его комары заедят. Передайте от меня, что желаю скорей выздороветь.
– Вот капитан Данилов тоже хороший стрелок, – положив трубку, сказал командующий Артемьеву, – имеет по винтовке и нагану третье место в пограничных войсках, но, однако, этим не воспользовался: сам пулю получил, а пленного взял. Сумел. А вы?
– Виноват, товарищ командующий.
– Конечно, – командующий растопырил пальцы, как бы взвешивая на руке меру вины Артемьева, – Данилов старый пограничник. Но и вы ведь тоже, – он вскинул глаза на Артемьева, – не новичок, еще в майских боях участвовали. Во всяком случае, я что-то в этом духе читал на днях в наградном листе.
Если бы не была абсолютно исключена даже самая возможность этого, Артемьев мог бы поклясться, что при словах о наградном листе командующий еле заметно подмигнул ему. «Нет, показалось. не может быть!» – подумал он. Лицо командующего было снова привычно строгим.
– Когда в самом деле выспитесь, возьмите У-2 и с разрешения полковника Шмелева слетайте в госпиталь навестить Данилова, – одинаково неожиданно для Артемьева и для Шмелева сказал командующий. – Вечером явитесь и лично доложите мне о его состоянии. Можете идти.
– До Данилова еще не дорос, – сказал командующий, проводив Артемьева оценивающим взглядом, – но докладывает как честный человек, а это в нашем деле уже немало.
Он хотел спросить мнение Шмелева об Артемьеве, но подумал, что после того, как высказался сам, спрашивать Шмелева уже поздно, и возвратился к прерванному разговору:
– Так как вы сами считаете, реальны эти восемь японских дивизий?
– Восемь, может быть, и нет, – сказал Шмелев, – а пять-шесть подтверждаются рядом повторных данных.
И Шмелев стал излагать их. Данных было множество, и в большинстве они казались достоверными, но все вместе взятые не складывались в ту убедительную картину, которую желал нарисовать Шмелев.
По мнению командующего, тут была натяжка. Всякий раз, когда трактовка того или иного факта могла быть двойственной,
