— Как двое?
— Так, двое. Ведь это бывает. Бабушка и Игорь пошли туда, потому что из автомата ничего толком нельзя добиться.
Орест Иванович вытер мокрый лоб. Это что же такое: почему никто вчера не удосужился позвонить ему, что невестку уже препроводили в родильный дом?
Но сейчас обижаться было не время.
— Аллочка, ты меня слышишь? Я сейчас к вам приеду, никуда не уходи.
Орест Иванович положил трубку и стал лихорадочно одеваться.
— «Двое маленьких детей»!.. — вслух повторил он. Слово «близнецы» еще не пришло ему в голову. Не спросил он у Аллочки и кто эти «двое»: мальчики, девочки?
Солнце резко светило над Крымским мостом. Вода в Москве-реке была серая и, наверное, очень теплая. Асфальт, наоборот, казался синим. Орест Иванович торопился и думал о том, как плохо было в эту душную ночь его невестке, рожавшей двойню.
На метро ему предстояли две пересадки. Очки у Ореста Ивановича запотели. Его сердило, что он не может одолеть собственное волнение и то, что никто в вагоне не догадался уступить ему место. В конце концов ему за шестьдесят… Если бы знали все эти разомлевшие от жары, равнодушные люди, что он дважды в одно утро стал дедом, все бы, наверное повскакали с мест, чтобы его усадить. На этом испытание не кончилось: у метро «Ждановская» предстояло еще сесть на автобус. Но это уже было слишком!.. Орест Иванович отошел за автоматную будку и стащил с себя галстук. Немного отдышался и пошел пешком непривычным для себя торопливым, с перебежкой, шагом.
Район этот был перспективный, но пока еще малоблагоустроенный. Тут только что прошла поливочная машина, и вся проезжая часть улицы залеплена была рыжей, размокшей, сальной глиной, да и на тротуарах ее хватало. Орест Иванович тащил на своих ботинках столько этойтяжкой глины, сколько не перебывало у него на ногах за все послевоенные двадцать пять лет. Невольно он вспомнил тихий, выметенный Померанцев переулок, куда ему с Фрунзенской набережной было рукой подать.
Шлепал он пешком более получаса. Были у него опасения, что не найдет дома: бывал он тут всего два раза, да и то зимой. Но, увидев перед собой двухэтажный белый детский садик, который зимой только строился, а сейчас ожил, наполнился, как птичник, голосами, Орест Иванович понял, что вроде бы идет правильно.
Аллочка увидела его еще с балкона. Когда он поднялся на четвертый этаж, она уже ждала его у двери и кинулась к нему. В первый раз в жизни Оресту Ивановичу показалось, что он может зарыдать. Он еле-еле сдерживался и стал гладить девочку по голове, пряча от нее свое лицо.
— А ты разве не в школе?
— Что вы! Летом ходят только отстающие.
Должно быть, Аллочка решила, что Орест Иванович страшно волнуется, поэтому все и перепутал.
— Садитесь, пожалуйста. Они скоро придут, и мы все узнаем.
Он еще погладил ее по голове, на которой сегодня не было банта. Но ему не сиделось, он встал и прошелся по комнате.
— Скажи, Аллочка, мама вчера… заболела?
— Да. А дети родились сегодня рано утром.
Потом Аллочка сообщила, что дети — это два мальчика общим весом в четыре килограмма шестьсот граммов.
— Как вы считаете, это не очень мало?
— Да нет, — растерянно сказал Орест Иванович, сам не знавший, много это или мало. — Наверное, хорошие ребята…
— Я тоже так думаю, — сказала девочка.
Она тоже волновалась, это было очевидно. Надо было бы приласкать ее, развлечь. Но Орест Иванович сейчас уже думал только о собственных внуках: какие они, что для них нужно, как они будут здесь расти? Он рассеянно перелистывал ноты, разбросанные по крышке рояля, и думал о том, что и его внуков, пожалуй, чуть подрастут, засадят за эту штуку.
— По-моему, вы не рады, — грустно заметила Аллочка.
— Нет, что ты!.. Я рад. — Орест Иванович вытер с лица теплый, какой-то тяжелый пот. — Скажи, Аллочка, как вы все тут живете? Игорь… он вам не мешает?
— Что вы! Я даже не представляю, как мы раньше были без него. Если я прошу бабушку спеть, то она говорит, что у нее болит голова, а вот если Игорь попросит, то она никогда не отказывается.
— Что же она поет?..
— Разное. Чаще всего «Что так жадно глядишь на дорогу?». Вы знаете эту песню?
…Стеклянные подвески на люстре, вывезенной еще из Померанцева переулка, жалобно дребезжали: этажом выше топали чьи-то большие ноги, как будто нарочно хотели вызвать этот нервный, непереносимый сейчас дребезг. Потом кто-то так саданул дверью, что люстра исполнила целый концерт. Орест Иванович возмутился: такое безобразие будет потом и над головой его маленьких внуков.
— Там живет один спортсмен, — объяснила Аллочка. — Но он, кажется, скоро разводится с женой. Пойдем на балкон? Тогда мы скорее увидим Игоря и бабушку.
На балконе, в горячем от солнца ящике, доцветали измельчавшие анютины глазки.
— Я их поливаю, — сказала Аллочка. — Но в этом году такая жара!
Вдали маячило какое-то редколесье. По насыпи шла электричка. Зеленели остатки чьих-то индивидуальных огородов. Пахло жарой и глиной.
— Здесь скоро будет очень хорошо, — сказала Аллочка. — Только вот бабушке не хватает того дворика. Помните, который виден был с нашего старого балкона?..
И она тут же радостно закричала:
— Идут, идут!..
С высоты четвертого этажа Оресту Ивановичу нетрудно было увидеть своего сына и его тещу. Они очень торопились. Наверное, потому что оставили Аллочку дома одну. Они ведь не знали, что он тут.
— Бабушка, по-моему, уже не плачет, — определила Аллочка.
Те были совсем близко. Орест Иванович не без скрытой боли заметил, что Игорь и его красавица теща выглядят совершеннейшими близкими родственниками. Идут, чуть ли не обнявшись, и что-то горячо обсуждают: может быть, как детей назвать или как их тут, в этой двадцатисемиметровой квартире, разместить. Еще здорова ли мать? Орест Иванович, волнуясь и досадуя на сына, думал о том, что вот детей-то делать не хитро, а вот условия для них создать — об этом должен сейчас кто-то другой позаботиться. И ему очень хотелось, чтобы этот другой был именно он сам.
— Я открою, — сказал он Аллочке. — Погоди…..Сына своего Орест Иванович не видел месяца два.
Игорь был худой, загорелый, нестриженый и за каким-то дьяволом отпустил усы. Волосы валились ему на лоб и закрывали шрам. Рубаха на нем была модная, но не очень свежая, что в данный момент было извинительно.
Но гораздо больше поразил Ореста Ивановича вид «сватьи». Она помолодела, казалось, лет на десять, хотя сегодня и пренебрегла несколько своим туалетом и на ее голове седина сейчас явно преобладала над искусственной рыжиной.
— Поздравляю вас, Зоя Васильевна!
Она в первый раз лучезарно улыбнулась ему и ответно пожала руку. Она так устала, что еле могла говорить.
— Лена просит… передать вам большой привет!.. Орест Иванович был просто счастлив. Он повернулся к сыну.
— Как это ты опять не в колхозе?
— А что я сейчас там делать буду? — пряча от отца в кулак усы и улыбку, сказал Игорь.
Но тут Орест Иванович понял, что на сегодня хватит выговоров.
— Ну, поздравляю и тебя, — сказал он сыну.
Потом все спохватились, что сегодня никто из них четверых еще не пил чаю. За этим не очень вкусным чаем Орест Иванович окончательно умилился душой и готов был недвусмысленно заявить, что внуков он своей милостью не оставит. Как никогда, он сегодня был рад, что у него имелись для этого возможности. Перед глазами у него уже стояла новая квартира из трех, а то и из четырех комнат, раздельный санузел, большая кухня, лоджия, где не только две, а целых пять колясок поставить можно.
Он уже раскрыл было рот, но вовремя остановился; Зоя Васильевна, которая успела нанести на свое счастливое лицо какие-то косметические штрихи, крайне дружелюбно обратилась к нему:
— Вы знаете, у нас в роду уже были близнецы. Страшно похожие!..
— А как же их не путали? — поинтересовалась Аллочка.
— Няня надевала на них разные варежки.
— А летом?
— Кажется, у одного была на шее родинка.
Игорь, который больше помалкивал, только улыбался, на этот раз пробасил:
— Ничего, мы своих не спутаем!
Что-то в этом же духе следовало произнести и Оресту Ивановичу, но он как-то не находил слов. И ощутил себя в положении человека, который может со своими чисто метражными соображениями сейчас оказаться некстати. Аллочка уловила его замешательство и пришла на выручку.
— Давайте лучше подумаем, — как мы назовем наших маленьких детей.
