таком расстоянии видели чаще всего или убитыми, или в последнюю секунду перед тем, как убить их.
– Вы перчатки надели? – отрывисто, на ходу, спросил Худяков.
– Да, – сказал Артемьев и посмотрел на тяжелые кожаные шмелевские перчатки, с трудом влезшие ему на руки.
– Особенно близко не подходите, шага на три.
С точки зрения безопасности эта предосторожность была бы нелепой, и Артемьев понял, что Худяков заранее решил избавить себя от размышлений, подавать или не подавать руку японским офицерам.
Японцы были уже совсем близко. Худяков вскинул голову. Его сухонькое, стареющее лицо стало спокойным.
Два японских солдата приближались, однообразным движением помахивая белыми флагами; трое офицеров – один постарше, два помоложе – шли посредине, между солдатами, придерживая длинные офицерские мечи с черными лакированными ножнами и длинными прямыми ручками.
– Стоп! – скомандовал Худяков, повертываясь к сопровождающим.
Кольцов и старшина застыли, оба молодые, взволнованные, в надраенных до блеска сапогах и заправленных под ремень без единой морщинки шинелях.
– Ждать здесь! – сказал Худяков и вдвоем с Артемьевым пошел навстречу японцам.
Расстояние сократилось до пяти шагов. Шедший посередине коротенький толстый японец остановился, каким-то специальным движением выкатил грудь и, придерживая левой рукой лакированные ножны, правой с коротким лязгом выхватил меч. Описав мечом дугу, он отсалютовал им у правого плеча и, не глядя, с щегольской точностью бросил меч обратно в ножны. Двое других офицеров сделали то же самое, но у одного меч не сразу вошел в ножны, и он, повернув голову и морщась, начал его засовывать. Солдаты, остановившись позади офицеров, одновременно четко бросили левые руки по швам, продолжая держать в правых белые флаги. Худяков и Артемьев приложили руки к козырькам фуражек. Толстый, первым отсалютовавший японец был полковник, двое других – поручик и подпоручик.
– Представитель высокого японского командования господин полковник Канэмару имеет честь приветствовать представителен высокого советского командования, – одним дыханием, правильно строя фразу, но сильно коверкая слова, выговорил молоденький подпоручик, задирая голову и поблескивая очками.
– Майор Худяков уполномочен советско-монгольским командованием на предварительное согласование места и часа переговоров, – по-японски ответил Артемьев.
– Какое место и время для переговоров предлагает назначить советская сторона? – спросил по-японски толстый полковник.
Артемьев перевел вопрос Худякову.
– Ответьте, – быстро и тихо, в самое ухо ему, сказал Худяков, – что место мы выбираем это, а время пусть предлагают сами – мы не торопимся.
Фраза эта, точно переданная Артемьевым и по-японски прозвучавшая еще менее вежливо, задела самолюбие японского полковника, и он выдержал очень длинную паузу.
– Высокое японское командование готово вести переговоры здесь, – сказал он наконец. – Высокое японское командование готово начать переговоры сегодня в шесть часов вечера по токийскому времени. Нет ли у советского командования других предложений?
– Нет, – с удовольствием перевел Артемьев ответ Худякова, – у советско-монгольского командования нет других предложений, оно согласно удовлетворить просьбу японского командования. Кто будет возглавлять японскую делегацию? – быстро добавил он уже от себя, выполняя приказ Шмелева постараться узнать это заранее.
– Главным представителем высокого японского командования будет генерал-майор Иошида, – ответил японец. – Но высокое японское командование интересуется, в свою очередь: кто будет возглавлять советскую делегацию?
– Советско-монгольское командование, – перевел Артемьев ответ Худякова, – не уполномочивало нас сообщать об этом.
Толстый полковник, с неудовольствием сознавая, что попался на удочку, помолчал, потом повернулся и тихо сказал что-то подпоручику; что – Артемьев не расслышал.
– Высокое японское командование, – быстро и заученно сказал по-русски подпоручик, – предлагает установить на месте переговоров три палатки: одну – для советских представителей, одну – для японских представителей и третью, главную, палатку посередине – для переговоров. Высокое японское командование берет на себя труд построить эту третью палатку.
– Хорошо, – сказал Худяков, – но не ближе, чем в трехстах метрах от позиций советско-монгольских войск.
Это соответствовало полученной им инструкции, согласно которой переговоры должны были происходить примерно посередине нейтральной зоны.
– Высокое японское командование, – опять быстро и заученно заговорил подпоручик, – через час пошлет в нейтральную зону рабочую команду солдат. Высокое японское командование надеется, что безопасность его солдат будет обеспечена.
– Нахалы все-таки, – проворчал Худяков, когда они с Артемьевым, откозыряв японцам, двинулись в обратный путь. – Обеспечь им безопасность! Мы им эту безопасность уже две недели обеспечиваем. Ни одного выстрела не дали. А они еще вчера вечером «колбасу» над своими позициями поднимали. А у «колбасы» круговой обзор на двадцать километров. Мои артиллеристы уж смотрели-смотрели на нее, как коты на сало!
– Уж не вы ли вчера звонили, просили разрешения расстрелять «колбасу»? – спросил Артемьев.
– Я, – недовольно сказал Худяков. – И жалею, что не разрешили.
Кольцов и старшина из комендантского взвода шли позади Худякова и Артемьева и обменивались впечатлениями.
Стоя во время переговоров в двадцати шагах, они не слышали всего, что говорилось, но прекрасно почувствовали главное – что наши держались гордо, а японцам, видно, было не по себе.
– А сначала, как подошли, как зубы оскалили да сабли выхватили, я уж хотел их на мушку брать – как бы наших не порубали! – сказал старшина.
– Один фасон, и больше ничего, – пренебрежительно сказал Кольцов.
– Больно уж у ихних саблей ручки длинные, – сказал старшина.
– А это головы рубить, – уверенно объяснил Кольцов, – чтобы в две руки брать. Как только узнают, что у них какой солдат коммунист, или не хочет против нас воевать, или вообще что не так, на корточки посадят – и этими саблями голову долой. Мне один пленный, денщик, рассказывал про своего полковника.
– Как же это он тебе рассказывал? – недоверчиво спросил старшина.
– А очень просто! – не вдаваясь в объяснение, отрезал задетый недоверием Кольцов.
– Японский знаешь? – через пятьдесят шагов спросил старшина у обиженно замолчавшего Кольцова.
– Есть немножко! – весело отозвался Кольцов, который не умел обижаться надолго. – А младший лейтенант – слыхал? – так и чешет по-японски, так и бреет! – восхищенно воскликнул он. Ему все время казалось, что он где-то раньше уже встречал этого младшего лейтенанта, но он так и не мог вспомнить где.
– Значит, как саблями ни маши, а пришлось все-таки им просить у нас мировой! – пройдя еще несколько шагов, сказал Кольцов.
– Выходит, так, – согласился старшина.
– Боюсь только, что они теперь со злости еще хуже на китайцев огрызаться начнут, – озабоченно сказал Кольцов.
– Вполне возможное дело, – подтвердил старшина. – Я когда срочную служил на Амуре, они нам напоказ на той стороне, прямо на берегу, чего только над китайцами не делали. Пока в наряде отстоишь – намучаешься! Так бы приложился да влепил пулю в лоб! А нельзя – трибунал!
– Я бы за это и под трибунал пошел, – сказал Кольцов.
– Нельзя – инцидент! – вздохнул старшина.
– Неужели и мы здесь, на границе, останемся стоять? –
